— Более того, я планировал взять тебя с собой! — отсалютовав мне бокалом с коньяком, он кивнул на полный бокал вина и я вдруг вспомнила, что Виола куда-то пропала из ложи. Что-то мне подсказывает, что Роберт был непосредственным инициатором ее исчезновения… — Ты переживала, что я брошу тебя одну, да, мышка? — улыбка с его губ медленно сползла, показывая мне пронзительный, совсем не пугающий, а как раз обеспокоенный, взгляд темных глаз, — Я бы не смог. Я хочу, чтобы ты была рядом. Всегда.

— Поздно… — тихо и хрипло прошептала я ему и, вскинув подбородок вверх, уверенно сказала, — Я уже приняла решение не ехать с тобой, так что просто пришла за ответами на давно мучившие меня вопросы.

Роберт открыл графин с коньяком и щедро налил его себе в стакан до самых краев, расплескав добрую часть на белую рубашку и дорогие брюки, и, пробурчав себе что-то под нос, выпил все содержимое разом до дна.

— Ничего себе… Ты наверное можешь пить бензин без последствий… — озвучила я свои мысли и усмехнулась своей шутке, напоровшись на помутневший взгляд Шаворского, и тут же замолчалала, прикусив губу.

— Вопросы… — немного откашлявшись, хрипло, словно опытный алкоголик прошептал Роберт, и я, побоявшись, что огненное пламя из его рта заденет меня и тоже опьянит, продолжала молчать, затаив дыхание, — Спрашивай, что там тебе не давало спокойно спать в больнице, заставляя взрослую умную женщину лезть с десятого этажа по пожарной лестнице.

— Вопросов много… Нужно было записывать… — снова попыталась разрядить обстановку я, смотря как Роберт разом осушил поллитровую бутылку газировки, и, нахмурившись, продолжила, — Ты почему-то изначально решил, что Роман Усачев — не мой отец. Конечно, в последствии он и вправду оказался еще тем придурком, но… В чем причина? Его судимость? У кого в нашей стране ее нет? У единиц… К тому же, ты не знал, что за изнасилование малолетней, так что…

— Потому что я знаю, кто твои настоящие родители! — перебил мой словесный поток мужчина, наливая себе новую порцию алкоголя, — Когда ты только вышла из моего кабинета после собеседования, я сразу начал рыть информацию о тебе и вышел на Егора и Карину Мышка. Они живут себе припеваючи в Петербурге.

— Мои родители… живы? — хрипло прошептала я, хватаясь за бокал, но, не в силах повторить подвиг Шаворского, только немного пригубила сладкое вино и тут же спросила, — Почему ты не сказал?

— Я могу сказать тебе их адрес и номер телефона. Могу даже лично отвезти! Но… зачем, если им это не нужно? — немного сожалеюще, сказал он и я вдруг поняла, что он точно знает, что я им не нужна, а значит спрашивал. Господи… Неужели он сделал это ради меня? — Есть еще вопросы?

— Что насчет прослушки под секретарским столом? В смысле, неужели Каролина каждый раз сидела там и держала карандаш в зубах? — спустя целую вечность все же сказала я, решив не заострять внимание на родителях. Ничего внутри не кольнуло, не сжалось и не заставило меня, унижаясь, просить встречи с ними. Значит тема закрыта. Навсегда.

— Запись велась на то устройство, что ты нашла в ящике, ну а карандаш был запасным вариантом, как говориться «на всякий пожарный». Просмотрев записи на камере наблюдения, мои люди заметили странность Каролины: каждый раз, как у меня было личное время, она ныряла под стол, якобы что-то уронив и проводила там какое-то время. Это было так редко, что никто не обращал на это никакого внимания, как и на то, что она выносила конкурентам запись со всеми переговорами. Это происходило тоже не каждый день, поэтому из-за внезапного увольнения и аннулирования пропуска просто не смогла забрать свое устройство. — деловито поведал мне мужчина, попивая коньяк, будто это была какая-то свежая прохладная водичка в засушливый день.

— Хорошо, допустим… Но Артем… Зачем ему убивать меня? Даже если он работал на конкурентов, то мог бы просто организовать… — растерянно протараторила я, будучи снова перебитой уже не совсем трезвым Робертом.

— Хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам! На допросе Артем признался, что три года назад работал под другим именем наемным киллером в Париже. Что ты так смотришь? Я бы тоже никогда не подумал… Но, соответствующее образование в этой области у него, оказывается, тоже есть… Ха! Если можно назвать это «образованием»: школа идеально обученных по всем франтам бездушных, но чертовски умных убийц. Не зря ему впаяли пожизненное… — закинув ноги на диван и по удобнее устраивая руки на спинке, сказал мне мужчина, — К тому же, только он мог заметить скрытую зависть Вероники к Татьяне и ее непреодолимое желание обладать всем, что ей присуще: от сумки и одежды до мужчины и квартиры. Вот она и билась головой о землю, только бы угодить «любимому»… В какой-то степени мне даже жаль, что она разделит участь Артема, но слишком уж много эта девчонка нарушила законов. Помогать в ее освобождении я не буду, даже не проси.

В голове болезненно всплыли слова Паши про то, что моя вузовская подруга теперь вечность станет гнить в тюрьме, и я искренне посочувствовала ее загубленной судьбе. Уточнять у мужчины детали суда и действительно ли он купил его не хотелось… Не хотелось в очередной раз испытывать на прочность свое сердце, пока от него остался хотя бы каркас. Тем не менее, надрывные эмоции в рассказе Роберт о бывшем друге и Веронике, давали надежду на его честную непричастность. Я, как никто, понимала мужчину и разделала его скорбь по утраченным близким людям и такому хрупкому доверию ко всему живому. Прошлого не воротишь, как и давно загубленной детской наивности, по которой я буду искренне скучать…

— Роберт… Может это и не совсем уместный вопрос, но… Все же, кто полоснул тебя ножом три года назад? Это ведь как-то связанно с твоим отцом? — решив воспользоваться открытостью мужчины, я задала самый волнующий меня вопрос, ожидая, отвергнет он меня или ответит.

— «Privat»… — равнодушно заявил мужчина немного нечетким голосом, с трудом сосредоточив взгляд на моем ничего не понимающем лице и продолжив, — Немцы всегда были нашими главными конкурентами. Но только три года назад папа заключил одну неправильную сделку… Если бы отец и сын Шаворские погибли тогда, то «Privat» спокойно прибрали «ZoMalia» к рукам. Сегодняшний день не просто очередной корпоратив, это начало новой эры, мышка! Мне удалось размазать немцев и после двенадцати ночи они — абсолютно бесправные, безработные и ничего не стоящие людишки. Больше никто не пойдет у них на поводу, даже за деньги, которых у тех больше нет.

— Тебе удалось отомстить за отца… — немного грустно констатировала я, а затем поймала себя на мысли, что снова начинаю медленно менять свое решение в отношении мужчины напротив… Нет! Этого просто нельзя было допустить! — Самое главное я узнала… что же… Тогда я пошла. Пока и удачного полета!

Резко вскочив с места, я быстро просеменила к выходу и не заметила, как осталась без туфли. Пришлось выдохнуть и все же вернуться обратно, дабы не идти босиком. Тяжелый взгляд мужчины так и напрашивался на мой ответный контакт, но я отчаянно хотела уйти от него сегодня свободной и не попасть под новое сию минутное обаяние.

— Это все? Ты пришла только, чтобы задать эти вопросы? — тихий голос мужчины с нотками беспросветной обреченности волной прошелся по продрогшей спине. Я, услышав какие-то незнакомые мне ранее нотки в его голосе, все же посмотрела на него, скорее на автомате, и замерла. Роберт больше не лежал, а сидел ровно, откинувшись на кресле и исподлобья рассматривая мое сконфуженное лицо. Его ноздри тяжело раздувались, а тело двигалось в такт тяжелому и неровному дыханию. — А я думал ждать от тебя вопросов: «А ты меня любишь?», «Как ты видишь наше будущее?», «Ты обещаешь измениться?»… У тебя на самом деле нет больше никаких вопросов? Ты просто… уйдешь?

— Есть! — внезапно спохватилась я, сделав два неуверенных шага в сторону мужчины, и замерла в зоне недосягаемости — на расстоянии вытянутой руки, — Мне тут сказали, что ты оформил на меня завещание и доверенность на компанию. Зачем, Роберт? Я… не понимаю.

Секунда раздумий, мучительного разглядывания пустого стакана, и Шаворский тихо отчеканил, будто это было чем-то обычным и естественным, но в тоже время тяжело произносимым для него и туго доходящим до меня:

— Потому что я люблю тебя, мышка, и не хочу, чтобы ты гнила на работе под такими же ублюдками, как я… У меня опасная жизнь и я не знаю, сколько еще протяну или… захочу тянуть. Но ты… У тебя должна быть та жизнь, которой ты достойна. Поэтому я завел на тебя карточку с неограниченным лимитом. Тебе передадут ее в ближайшее время. Путешествуй, знакомься с новыми людьми, проводи время весело и с пользой… Просто живи и радуйся там, где хочешь, и с тем, с кем хочешь… — под конец предложения образ мужчины у меня перед глазами стал совсем размытым из-за скопившихся в глазах слез, а низкий баритон Роберта тем временем продолжал добивать меня своим пьяным признанием: — Пусть даже не со мной… Я обещаю не вмешиваться в твою жизнь… Не мешать… Но хочу заботиться о тебе… хотя бы из далека… Знать, что моя мышка счастлива… Это тяжелый шаг для меня — спокойно отпустить тебя, — признаю… Но ты важнее… Можно?

— Роберт… Зачем ты делаешь это со мной?.. Я тоже очень люблю тебя… Очень! Но… — сипло и безумно тихо прошептала я, обращая внимание мужчины на себя, и не могла не начать оправдываться, — Я не могу остаться… Пойми меня… Я не могу простить… Мне нужно время… Немного тишины… Одиночества…

— Хорошо. Иди сюда… — мужчина отодвинулся от края дивана и протянул мне руку. Подумав лишь мгновение, я все же приняла ее, ощутив немного влажную и грубую кожу в руке, и уже через секунду сидела рядом с ним. Роберт не только не отпустил мою кисть, а сжал ее еще крепче, словно боясь, что в следующее мгновение она просто растворится и пропадет. Свободной ладонью он медленно снял повязку с моего лба, а затем, заправив непослушный локон за ухо, нежно погладил острые скулы внешней стороной ладони. — Ты ведь не вернешься, я знаю… И я не в праве просить тебя остаться со мной после всего пережитого, но… я прошу. Не оставляй меня одного, полетели со мной в Нью-Йорк. Там я смогу обеспечить тебе не только достойное существование, но и надежный дом, работу, досуг… Все, что ты хочешь!

— Я не готова, Роберт… Прости меня! Мне нужен отдых от тебя, твоего внимания, твоего мира… Он не принимает меня, а я не хочу подстраиваться! — слезы градом скатывались по моим щекам, превращая в чертову полоумную истеричку. Но, несмотря на все желание и любовь к этому мужчине, поступок с охранником до конца убедил меня, что лучшее, что я могу сделать для своего внутреннего «Я» — это уйти от Шаворского. В какой-то степени это была та слабость, которую я должна была преодолеть. Сделать что-то во благо своего будущего. И, как бы не было больно, сдаваться на пол пути я не собиралась! — Дай мне время. Сейчас я… не хочу быть с тобой. Единственно, что я от тебя прошу — больше никогда не заставляй быть с тобой насильно. Я вернусь, когда буду готова сама.

— Прошу тебя… пожалуйста… — его рука властно вцепилась в мою шею и притянула к себе с какой-то маниакальной страстью и дикой обреченностью, заставляя соприкоснуться лбами. Терпкий запах алкоголя ударял мне в нос, адреналин зашкаливал, а сердце билось, как подорванное, грозя остановиться. Надрывный шепот пьяного мужчины подрывал всю мою «титаническую» уверенность, но я была непоколебима в своей решимости, — Полетели со мной в Нью-Йорк, я… попытаюсь измениться.

— Я не хочу, чтобы ты менялся, Роберт, — озвучила я, наконец, свои размышления и нерешительно провела рукой по его идеально выбритой щеке, тихо сказав, — Я полюбила тебя таким, какой ты есть. У каждого своя любовь… Пусть многие меня не поймут, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу, чтобы ты продолжал оставаться жестким, отстраненным, холодным и подавляюще… прекрасным. По-другому в твоем мире не выжить, а я хочу, чтобы ты жил долго-долго и счастливо-счастливо. Научись находить радости где-то за плетью, вагинальными шариками и качелью… Просто начни жить — это моя к тебе просьба.

— Это будет сложно без тебя. Мышка, ты ведь всегда была моей Музой… — не успела я подумать над его словами, как его рука резко надавила на мою шею и мужские мягкие губы впились в меня властным поцелуем. Он требовал от меня чувств. Вытягивал эмоции. Молил остаться, но… не получал отдачи. Мой язык лишь подтверждал сказанное его хозяйкой ранее, от чего Роберт только углублял свой поцелуй, пока, наконец, не вырвал из моих губ тихий стон. Бровь Шаворского многозначительно приподнялась и через секунду он внезапно нырнул под широкий белый стол с головой, под ребристой скатертью на котором не было видно даже следа мужчины. Его руки легли на мои колени и слегка стянули меня вниз, раздвигая их в разные стороны. Перепугано завизжав, я начала пятиться, но страстный голос мужчины между моих ног не дал этого сделать, — Замри. Нас никто не увидит и никто не придет. Я позаботился.