— Так я жду вашего визита, дон Антонио. По утрам я обычно дома в одиннадцать.

Он снова поклонился, кивнул Гревиллу и, не озаботившись извинениями, отошел.

Гревилл произнес у нее над ухом так тихо, что никто не мог его расслышать:

— Уходи прямо сейчас.

Почему? Но она не стала его спрашивать, просто отошла от мужа и направилась через всю комнату к фортепьяно, где собрала своих поклонников хозяйка дома.

— А, леди Фолконер, присоединяйтесь к нам, — взмахнув рукой, пригласила ее донна Бернардина. — Скажите свое мнение о Лопе де Вега. Оказалось, что очень немногие англичане знают наших писателей, разве что Сервантеса.

— И хотя они говорят, что обожают эту книгу, мало кто может правильно произнести «дон Кихот», — заявил какой-то истощенный молодой человек со смешком, больше похожим на фырканье.

— Вы должны простить нам наше невежество, — холодно улыбнувшись, сказала Аурелия. — Должна признать, что англичане не особенно искушены в языках — вероятно, потому, что по-английски говорят буквально всюду, и в результате мы несколько обленились.

— Но вы, леди Фолконер, ведь вы разговариваете по-испански, правда?

Исполнив свой патриотический долг и защитив соотечественников с их достойным сожаления заносчивым отсутствием интереса к изучению иностранных языков, Аурелия была готова отступить.

— Не совсем так. Только по-французски и чуть-чуть по-итальянски.

Ей потребовалось еще какое-то время, чтобы вежливо выйти из разговора и попрощаться с хозяйкой. Из дальнего конца комнаты доносился голос Гревилла — тот говорил чуть громче, чем это считалось приличным, и хотя нельзя было сказать, что он произносит слова невнятно, однако чувствовалось, что он уже не очень владеет речью, а его высокая фигура слегка покачивалась, словно дерево на сильном ветру.

Аурелия могла бы расхохотаться над этим талантливым исполнением роли пьяного, да только понимала, что, вряд ли можно назвать смешным то, что за этим крылось.

Глава 19

Карета ждала ее у входа, там, где они из нее вышли. Джемми стоял около лошадей. Но тут Аурелия заметила, что на облучке сидит незнакомый кучер. Как правило, Джемми сам управлял каретой с помощью грума. Должно быть, Гревилл нанял нового человека, не сказав об этом ей. Не то чтобы он был обязан с ней советоваться, но… Джемми подбежал и открыл дверцу.

— Я и не знала, что у нас новый кучер, — сказала Аурелия, садясь в экипаж.

— Он появился только сегодня утром, мэм, — ответил Джемми неодобрительным тоном. — Сэр Гревилл сказал, что теперь вас должны возить двое, хотя я столько лет отлично справлялся сам.

Очевидно, это тоже часть той оградительной сети, которую Гревилл на нее накинул, подумала Аурелия, и устало улыбнулась юноше:

— Я уверена, что сэр Гревилл не подвергал сомнению твое мастерство, Джемми. Вероятно, он решил, что его жене необходимы два кучера. Мужья часто так думают. Это добавляет им значимости.

— Может, — с сомнением произнес Джемми. — Но этот новый парень не очень-то разговорчив, это уж точно. — Он закрыл дверцу, обошел карету и встал на заднюю подножку, схватившись за ремень. Кучер тронул лошадей, и карета быстро покатила по мостовой.

Аурелия с изумлением поняла, что невероятно устала, словно несколько часов подряд ходила по натянутой под куполом цирка проволоке. Она забилась в уголок кареты и закрыла глаза, гадая, зачем же Гревилл остался на суаре и для чего устроил тот спектакль.

Она уже почти спала, когда карета остановилась перед домом. Джемми опустил подножку и открыл дверцу кареты, заглянув в ее темное нутро.

— Мы дома, мэм.

— Боже мой, правда? Я, кажется, заснула. — Аурелия взяла себя в руки и выбралась из кареты на улицу. В ночном воздухе веял теплый ветерок — наконец-то пришла весна. От деревьев тянуло слабым ароматом ранних майских цветов.

Аурелия вошла в тихий, освещенный лампами дом и направилась в библиотеку, твердо решив дождаться Гревилла. Налив себе небольшой бокал коньяка, она стала обдумывать события сегодняшнего вечера, в частности знакомство с доном Антонио Васкесом.

Минуту, хорошенько подумав, она поняла, что тот ее пугает. Он походил на большую хищную кошку, впившуюся взглядом в невнимательную жертву. Ох, да годится ли она ему в соперницы?

Час спустя Гревилл тихо вошел в дом. Лампы еще горели, и он увидел, что дверь библиотеки открыта. Он тихонько подошел к ней и заглянул внутрь. Аурелия спала в уголке дивана, укрывшись шалью. Огонь в камине почти погас, свечи на каминной полке мигали, пламя в лампах тоже едва теплилось. Он подошел к дивану и ласково потряс ее за плечо.

— Аурелия, просыпайся, любовь моя. Уже поздно, тебе нужно лечь в постель.

Гревилл провел пальцем по ее щеке, и ресницы Аурелии затрепетали, потом глаза открылись, и она растерянно посмотрела на мужа:

— Гревилл?

— Да, это я, как всегда. — Он наклонился и поцеловал Аурелию в уголок рта. — Пойдем, я помогу тебе добраться до постели. — Он обнял ее за плечи и приподнял с дивана. — Отнести тебя на руках?

— Нет, — с негодованием ответила Аурелия. — Конечно же, нет! Я вполне способна ходить своими ногами… чего, должна сказать, ты сегодня вечером вроде бы делать не мог.

Он хмыкнул.

— Так ты заметила?

— Трудно было не заметить. — Аурелия поплотнее закуталась в шаль, не стала искать сброшенные туфли и босиком решительно зашагала к двери.

— Ай-а-ай, а я-то думал, что отлично изображал пьяного, выдающего себя за трезвого. Аурелия засмеялась:

— Наверное, ты одурачил всех, кроме меня.

— Надеюсь. — Он взял жену за руку и повел к лестнице.

— А зачем ты хотел, чтобы дон Антонио принял тебя за пьяного? — спросила Аурелия, оглянувшись.

Гревилл усмехнулся.

— Человека, не умеющего пить, быстро сбрасывают со счетов. Никогда нелишне ввести других в заблуждение, тем более тех, в ком ты сам заинтересован.

— Мне он не понравился, — сказала Аурелия, добравшись до верха лестницы и поворачивая к своей комнате.

— Есть за что. — Гревилл шел вслед за ней по коридору. — Думаю, он очень опасный человек.

— Жаль, что он видел Фрэнни. — В голосе Аурелии послышалось опасение, которое охватило ее раньше.

— Дорогая, с ней был я — и Лира. Не нужно бояться за Фрэнни, клянусь, ей ничего не угрожает.

— Новый кучер — это своего рода телохранитель?

— Да. Он будет возить тебя всюду, куда ты поедешь без меня. И кто-нибудь будет всегда сопровождать Фрэнни, за исключением случаев, когда с ней буду я.

Это была надежная страховка, и Аурелия успокоилась, снова поддавшись своему изнеможению.

— Почему я так устала?

— У тебя был нелегкий вечер, — отозвался Гревилл, быстро подвел ее к кровати и подтолкнул. — Тяжелее, чем тебе казалось. Обман — дело непростое.

— Ты поэтому меня отослал?

— Я решил, что с тебя вполне достаточно. Как я не раз говорил, ты в нашем деле пока новичок.

Гревилл склонился над распростертой на покрывале Аурелией и начал раздевать ее с ловкостью няни. Он помог ей надеть ночную рубашку, протянул щетку и зубной порошок, и пока Аурелия чистила зубы, вытащил из ее волос шпильки и расчесал спутанные локоны.

Аурелия забралась под одеяло, все еще удивляясь тому, как сильно она устала. Но когда Гревилл склонился над ней, чтобы поцеловать, она посмотрела в его темные глаза, светившиеся странным теплом, и подумала: «Он назвал меня „любовь моя“. Никогда раньше это слово не срывалось с губ полковника, сэра Гревилла Фолконера. Он хоть знает, что сказал это? Вспомнит ли свои слова?»

С этой мыслью она начала засыпать, а когда Гревилл скользнул к ней под одеяло и обнял ее, повернулась к нему, устроилась у него на плече и окончательно уснула, чувствуя, что находится в полной безопасности и под надежной защитой.

— Эта женщина никогда не выходит из дома без собаки, если она пешком или верхом, — сказал Мигель, украдкой наблюдая за хозяином. Дон Антонио вел себя непривычно беспокойно. Он выслушивал доклад своего помощника, расхаживая из угла в угол по комнате. — Я ее, конечно, не преследую, но слежу внимательно.

Дон Антонио резко повернулся и подошел к окну, которое выходило на улицу.

— Мы обнаружили в доме кого-нибудь, представляющего для нас интерес?

— Кроме ребенка, никого, сэр. Не было никаких странных уходов и появлений, которые бы указывали нам на…

— Не будь глупее, чем ты есть, Мигель, — едко оборвал его хозяин. — Ты что, в самом деле, думаешь, что человек, настолько опытный и умелый, как Аспид, будет в открытую пользоваться своим домом как центром шпионской сети? Предполагается, что ты сам достаточно опытен, чтобы замечать вещи, которые должны остаться незамеченными.

— Да… да, конечно, дон Антонио. — Мигель покраснел. — Но я могу поклясться, что ничего такого нет.

Дон Антонио молча оценивающе посмотрел на него долгим взглядом. Потом сел у камина в кресло с подголовником и уже спокойнее произнес:

— Ну, хорошо. Если ты клянешься, я готов поверить тебе на слово.

Мигель расцвел от такого редкого доверия.

— Что будем делать дальше, сеньор?

Хозяин нахмурился.

— До сих пор Аспид не подал виду, что расколол мое прикрытие. Пока он верит дезинформации, полученной от нашей сети в Мадриде, и считает, что мы планируем обычную миссию сбора информации, будем действовать в точности так, как намеревались. Совершенно очевидно, что они думают, будто наше открытое прибытие в Дувр является частью операции по сбору информации. И то, что он явился на суаре к донне Бернардине посмотреть на меня, шаг вполне логичный.

Дон Антонио начал выстукивать рубиновым кольцом по деревянному подлокотнику кресла какой-то рваный ритм, негромко говоря:

— Но наш друг несколько облегчил нам задачу своей женитьбой. Я всегда считал, что, несмотря на твое неоспоримое мастерство в своей профессии, Мигель, вполне вероятно, что Аспид сможет противостоять твоей технике. Он человек необычный. Или же каким-нибудь образом сделает так, чтобы не попасться к нам в руки живым. Но женщина и ребенок живут под его защитой. Странное бремя для такого превосходного профессионала, если подумать. И я надеюсь, что оно обеспечит нам брешь в его броне. Мы будем работать с женщиной, а не с Аспидом и посмотрим, выдержит ли он ее муки с такой же легкостью, с какой, несомненно, выдерживал бы свои. А когда мы получим от него то, что нам требуется, убьем их обоих.

Он закинул ногу на ногу и посмотрел на Мигеля, покручивая на черной бархатной ленте свой монокль.

— Может быть, ты уже догадался, почему на это задание отправили меня, друг мой?

Мигель не стал долго раздумывать и строить догадки.

— Потому что вы самый лучший, сэр, — просто ответил он.

Дон Антонио кивнул и благожелательно согласился:

— Да, друг мой, думаю, что так оно и есть. Но это не главная причина, дорогой мой Мигель. Я очень тщательно выбираю себе задания, и у меня была очень личная причина, чтобы взяться именно за это. — Его лицо исказилось мрачной гримасой. — Я не прощаю другим своих неудач.

— Конечно, дон Антонио.

— Особенно своих. — Он поджал губы. — В отличие от многих моих сослуживцев я ни разу не скрещивал шпаги с Аспидом. Но мне бы это удалось, не перехитри он меня однажды… и поверь мне, Мигель, никому не удастся перехитрить меня дважды. — Особая мягкость его голоса только подчеркивала свирепость данного заявления.

Мигель, соглашаясь, торопливо закивал.

— Вы самый лучший, дон Антонио, — с благоговением повторил он.

Начальник, похоже, его не услышал. Дон Антонио продолжал почти мечтательно:

— Аспид—это единственный человек, которого нельзя недооценивать. Он долгие годы наносил значительные разрушения нашим сетям… Вот почему мы больше не можем к нему приноравливаться, это недопустимо, — добавил он с едва заметной усмешкой. — Однако остается вопрос: будет ли в данном случае лучший представитель Испании достойным соперником этому англичанину? — Дон Антонио, рассеянно нахмурившись, смотрел, как раскачивается на бархатной ленте его монокль, словно тот его гипнотизировал. Потом перехватил ленту и опустил монокль в карман жилета. — Не трудись отвечать, Мигель. Вопрос риторический.

Он встал с кресла.

— В общем, я займусь женой, хотя так и не понимаю, зачем Аспид так усложнил себе задание, связавшись с женщиной. Вероятно, у него на это имелась какая-то хитрая причина. — Дон Антонио откинул голову назад и расхохотался. — Madre de Dios,[2] нет предела тому, на что Аспид готов пойти, ради своей работы. Она для него источник жизненной силы.

Мигель подумал, что смех хозяина пугает даже сильнее, чем его свирепое презрение. Он переступил с ноги на ногу и с тоской посмотрел на дверь.