Завязав последний узел, Джоунс отступил назад.

— Теперь я хотел бы узнать, как так вышло, что полковник упал, если он находился на твоем попечении? — обратился он к вспотевшему никарагуанцу.

— Не знаю, сэр. Он пожаловался, что у него жар, и я принес холодной воды, чтобы его умыть; как приказано. Но он мне не разрешил и велел все унести. Он был не в себе, я это видел по его глазам, но что я мог поделать? Он же полковник. Короче, я унес. Потом услышал, как он кого-то окликнул на улице. А когда я вошел в комнату, полковник уже лежал на полу. Он в опасности, сэр? Он что, умрет?

— Он не настолько плох, — ответил доктор, — но у него на голове шишка размером с гусиное яйцо. Это, и то, что он слаб, потребует много времени для выздоровления. Считай, тебе повезло, что он не упал на перила галереи. Если ты не можешь позаботиться о своем пациенте, тебе придется вернуться обратно в полевой госпиталь.

— Я буду стараться, сеньор доктор, сэр. Я обещаю. Но вы тогда должны сказать полковнику, чтобы он мне разрешал за ним ухаживать.

— Убедить его — это твоя забота.

— Я знаю, сэр. Но кто может убедить в чем-нибудь Железного Солдата, если это противоречит его воле? Даже если это в его интересах. — Он беспомощно пожал плечами.

Элеонора отвела глаза от впалых щек Гранта и сказала:

— Я могу попробовать.

Доктор повернулся к ней, будто впервые увидел.

— А вы кто такая?

— Я… Я любовница полковника.

— А, понятно, — кивнул он и сощурился. — Женщина, из-за которой все это и случилось.

Элеонора не ответила. Врач взглянул на ее гордо вздернутый подбородок, крепко сжатые губы, немигающие зеленые глаза и коротко кивнул.

— Хорошо. Он ваш, если настаиваете. Ординарец останется, чтобы быть под рукой, но если он вам не нужен, скажите.

— Я уверена, что он понадобится.

— Хорошо. Тогда я оставляю полковника Фаррелла на ваше попечение. Видит Бог, от вас будет больше пользы, чем от Педро.

Кратко и четко изложив инструкции, доктор подхватил свой кожаный саквояж и большими шагами направился к двери, придерживая трепещущие полы белого халата.

Джон Барклай коснулся плеча Элеоноры.

— Вы уверены, что хотите этим заняться?

— Я должна, — ответила она. — Но вам нет нужды здесь оставаться. Труппа ждет завтрака.

— Да, — кивнул он, печально посмотрев на корзинку, которую он оставил в углу возле двери. — Мне бы очень не хотелось вас оставлять.

— Все будет хорошо. Я же не одна.

— Это так. Но я должен что-то объяснить Мейзи, — он мягко улыбнулся в усы. — Возможно, она прибежит сюда и попробует отговорить вас.

— Вы можете сразу сказать ей, что у нее ничего не получится, — предупредила Элеонора.

— Что касается Мейзи, вряд ли на нее повлияют мои слова. В этом смысле вы похожи. Она все равно попытается.

Взяв Элеонору за подбородок, Джон Барклай наклонился и поцеловал ее в щеку. Затем повернулся, подхватил плетеную корзинку и вышел.

Стук закрывшейся двери нарушил тишину. Элеонора глубоко вздохнула. Ординарец терпеливо наблюдал за ней. Она улыбнулась.

— Я думаю, Педро, первое, что мы сделаем, это попытаемся умыть его холодной водой.

После умывания жар спал, но Грант не пришел в сознание. Такой же изможденный, он все же выглядел лучше: на его лице появились признаки жизни. Когда и нюхательная соль, поднесенная ему Элеонорой, не помогла, она прекратила попытки. Отправив ординарца из комнаты, она поставила стул к кровати и села. И сидела до тех пор, пока сеньора Паредес не принесла ей на подносе еду.

Женщина опустила поднос на стол и только после этого прямо посмотрела на Элеонору. Сложив на груди руки, она сказала:

— Я приготовила полковнику немного бульона — очень хороший бульон, крепкий, из хорошего мяса.

— Я постараюсь накормить его, если он придет в сознание.

— Он очень плох?

— Похоже, доктор так не считает. Но то, что в его представлении хорошо или плохо, отличается от того, что об этом думаем мы.

— Этот Педро сейчас у меня на кухне, набивает желудок. Он вам нужен?

— Не сейчас.

— Тогда я его не отпущу. Если он понадобится, выйдите на галерею и крикните — я его сразу пошлю к вам.

— Спасибо, — несколько удивившись, сказала Элеонора.

Женщина молча вышла.


К вечеру температура у Гранта снова поднялась. А еще позднее он принялся беспокойно водить руками по простыне, протягивая руку к плечу; Элеонора ослабила повязку, и на какое-то время это помогло. Но вскоре его голова заметалась по подушке, он скинул с себя простыню, будто пытался освободиться от пут, удерживающих его в бессознательном состоянии.

Что еще можно было бы сделать, кроме того, как еще раз умыть? Элеонора молча сидела, смотрела на него и думала. Что она натворила? Глупо было снова возвращаться сюда. Все это щупая сентиментальность, ей могло просто показаться, что именно ее звал Грант, когда упал. Может, она выдает желаемое за действительное? Смешно. Ну, а может, и правда так было? И она, не колеблясь ни секунды, вернулась. А то, что она якобы должна была это сделать, — лишь оправдание? Конечно, нет. Элеонора чувствовала, что это ее долг. Грант не пострадал бы, если бы не она. Любой бы проникся сочувствием к сильному мужчине в столь беспомощном состоянии. И то, что Элеонора чуть не расплакалась, вовсе не значило, что она в него влюблена.

А когда он снова придет в себя, встанет на ноги, все изменится. Он уж точно не будет в ней нуждаться, и ей надо будет исчезнуть, прежде чем это время наступит.

Четыре раза присылали курьера из Дома правительства, генерал просил встречи с ее пациентом. И каждый раз Элеонора отвечала, что полковника нельзя беспокоить. В четвертый раз, когда стук в дверь помешал Гранту заснуть уже естественным сном, Элеонора потеряла терпение.

— Передайте генералу Уокеру, что полковник Фаррелл без сознания. Он не в состоянии отвечать на вопросы, готовить отчеты или вообще быть ему полезным в каком-либо качестве. И если он хочет, чтобы полковник скорее вернулся к своим обязанностям, пусть оставит его в покое.

— И как мне сказать, от чьего имени все это? — спросил солдат, улыбаясь.

— От Элеоноры Виллар, его любовницы.

Итак, она еще раз произнесла это слово. Когда солдат ушел, она села на свое место возле кровати, прижала руки к губам и взглянула в лицо человека, лежавшего перед ней. У нее на сердце было так тяжело, точно на него давил свинцовый груз. Сердце взволнованно билось, и постепенно, в ритм с биением сердца, застучало в висках. Желание считать себя любовницей мужчины опасно и близко к признанию в любви. Этот человек взял ее силой, удерживал в заточении, а устав от нее, отправил прочь, и все же она не отвергает его… Не доказательство ли это любви?

Грант пошевельнулся. Потянувшись к нему, она отвела со лба его черные волосы и положила свою холодную ладонь на его горячий лоб. Еле слышно он что-то прошептал. Элеонора наклонилась, но полковник лежал тихо и ничего больше не говорил. Однако когда она попыталась отнять руку, он снова начал ворочаться. Элеонора оставила руку на месте и держала ее до тех пор, пока у нее не заломило спину. Спустя какое-то время в потемневшую комнату вошел ординарец с зажженной свечой, чтобы сменить ее, если она пойдет ужинать.


Ночь тянулась бесконечно. С каждым часом Гранту становилось хуже. В бреду ему казалось, что он снова шел маршем на Сонору. Мысль о воде преследовала его. И хотя Элеонора и ординарец постоянно смачивали ему губы, силясь по каплям влить воду в рот, он не успокаивался.

Сначала от ее прикосновений ему делалось лучше. Но ближе к рассвету это уже не помогало, и его приходилось удерживать силой, чтобы он не упал с постели. Повязка, которую они уже один раз ослабили, снова натянулась — плечо распухло, и струйки крови потекли по руке и груди.

Подняв рубашку, Элеонора посмотрела и закусила губу — надо что-то делать, и немедленно. Иначе он умрет. Несмотря на слова Луиса, а может, как раз именно поэтому, она мало доверяла мнению доктора и его уверениям в том, что организм справится сам. Его отношение к больному было слишком небрежным, это не внушало доверия. Ее отец не был таким, он работал с больным неспешно и тщательно. И еще он был фанатично привержен стерильности.

Воспоминания толклись в голове. Элеонора посмотрела на ординарца, в ленивой позе дремавшего возле открытых окон.

— Педро, — позвала она. — Поставь кипятить воду, найди бритву полковника и опусти ее в кипяток. Добавь соли, две пригоршни. Когда вода хорошо прокипит, принеси сюда.

— Сеньорита, я… Я не могу прикасаться к полковнику, если вы это имеете в виду.

— Я все буду делать сама.

— Но ведь вы… сеньорита. Вы же не умеете. Вы убьете его.

— Обещаю, что нет. Но если что, я также обещаю, что все объясню доктору Джоунсу и самому Уокеру.

Ей показалось, что Педро тут же решил бежать к доктору Джоунсу. Она не пыталась удерживать его, потому что он, видимо, очень испугался. Педро буквально разрывался: боялся остаться помогать ей — и в то же время боялся уйти, потому что его могли обвинить в том, что он бросил своего пациента. Только обещание Элеоноры сделать все самой заставило ординарца перестать спорить, и он подчинился ей.

Она взяла ножницы из швейного комплекта, который принес для нее Грант, и с их помощью снята повязку. Рваная рана стала фиолетово-желтой, и несмотря на то, что врач ее обработал, от нее исходил гнилостный запах. Лезвием ножниц Элеонора подцепила белую как сливки ткань для компресса и окунула ее в кипящую соленую воду. Потом отжала ее, прижав к стенке горшка, подержала на воздухе, чтобы бинт немного остыл, и приложила дымящуюся ткань к ране.

Рука Гранта дернулась, по всему телу пробежала дрожь, но он продолжал лежать. Постепенно ординарец, удерживавший вторую руку Гранта, ослабил хватку. Элеонора несколько раз повторила процедуру, меняя компресс, как учил ее отец. Это был его собственный метод. Во время своих путешествий, посещая крупные европейские госпитали, отец обратил внимание на то, что рана скорее заживает на кораблях. Морской воздух, как он заметил, помогает выздоровлению независимо от географического расположения морского порта. Этим лечащим фактором является соль. Соль используется также для сохранения мяса, и возможно, в ней есть что-то, предотвращающее гниение. И он подумал, почему бы не использовать подобный принцип для живой ткани? Кипячение помогает растворить соль в воде полностью, как и удалить остатки мыла с бритвы. И отец убедился, что это помогает, хотя коллеги смеялись над его теорией, поскольку он не мог объяснить все с научной точки зрения.

От таких манипуляций омертвевшие ткани по краям раны побелели. Стиснув зубы, Элеонора положила ножницы и взяла бритву. Левой рукой она туго натянула кожу на плече Гранта и осторожно поднесла лезвие. Вдруг Грант зашевелился, его правая рука крепко стиснула ее запястье. Он так долго был без сознания, что Элеонора уже привыкла, что Грант не чувствует боли и даже не замечает, что с ним делают. Теперь, замерев от удивления, она встретилась с тяжелым взглядом его ярко-голубых глаз. Грант медленно поднял взгляд от лезвия к ее лицу. От его глаз побежали морщинки, а между бровями залегла складка. Постепенно он ослабил хватку и рука отодвинулась, лицо разгладилось, а веки опустились.

Элеонора стояла, рассматривая красные отпечатки на своем запястье. Лезвие в руке дрожало от нервного напряжения. Потерял ли он снова сознание? Может, в тот короткий миг, когда Грант пришел в себя, он хотел попросить оставить его в покое?

Но она тут же получила ответ на свои сомнения, когда его голос мягко прошептал в тишине:

— Чего ты ждешь?

Она еще секунду постояла, покачивая в руке бритву, потом, помолившись про себя, полностью сосредоточилась на предстоящем. Быстрыми, уверенными движениями она срезала побелевшие участки омертвевшей кожи и аккуратно почистила открытую рану — такой тщательности не требовало даже рукоделие. Закончив, Элеонора отложила бритву в сторону и твердо положила ладони по краям раны. Она выдавила гной, окрашенный кровью, и вместе с гноем вышло еще что-то, что она почти ожидала увидеть, — кусочки красной ткани рубашки Гранта, попавшие в рану вместе с пулей, выпущенной ее братом. Более крупные удалил врач, а эти, почти невидимые в свежей кровоточащей ране, он не заметил.

— Педро, — сказала Элеонора, кивнув в сторону приготовленной льняной ткани. Он осторожно стер гной, затем они несколько раз промыли место, куда вошла пуля, пока Элеонора не убедилась, что внутри ничего не осталось. Наконец они обработали рану карболкой и снова наложили повязку. Дело сделано. Грант был бледен, рот обметало, но пульс бился ровно. Ординарец поддержал Гранту голову, и тот выпил немного воды, в которую они добавили несколько капель раствора опиума: Элеонора нашла его в маленьком пузырьке в аптечке Гранта.