День Адама проходил размеренно и спокойно, раз за разом повторял стандартный режим выздоравливающего больного. Когда ему надоедало общество книг, а для прогулок в парке было слишком свежо, он отправлялся в смежную со столовой комнату, где больные коротали время за игрой в карты, шахматы или шашки, а порой просто беседовали, смотрели новости по телевизору или слушали радио. Телевизор Адам не смотрел, по радио слушал только музыку, но не был против шахматной партии или покера.

Иногда к игре в покер присоединялся и доктор Мори. Играл он хорошо, причем любой, кто был знаком с игрой, понимал, что полагается он не на удачу, а на опыт. После того, как половина фишек противников оставалась в его руках, Вивиан виновато улыбался и говорил: «Ну вот, теперь кто-нибудь из вас точно подумывает, что я наживаюсь на своих пациентах». В ответ пациенты от души смеялись и отвечали доктору, что он обязан продолжить – и тем самым дать другим возможность отыграться. В девяти случаях из десяти доктор оставался победителем, потому что его пейджер сообщал ему очередную срочную новость, и он, извинившись, отправлялся по своим делам.

Доктор Мори произвел на Адама неоднозначное впечатление. То есть, впечатление он, конечно, произвел хорошее – это был один из тех случаев, когда сделанные после первого знакомства выводы не соответствуют действительности. Адам убедился и в том, что доктор отнюдь не сноб – не было ни одного человека в больнице, с которым он конфликтовал бы (по крайней мере, таких Адам во время своего пребывания там не встретил). Коллеги уважали его, несмотря на то, что он, похоже, был самым младшим среди врачей. С докторами Вивиан беседовал открыто и дружелюбно, иногда позволяя понятные только врачам шутки, которые имели успех у окружающих. Также новый знакомый Адама часто общался со своими пациентами: он знал, кто как себя чувствует, у кого какое настроение, а порой даже поздравлял с днем рождения или другой знаменательной датой, не забывая преподнести подарок.

С коллегами-женщинами у доктора Мори отношения были другими. Если бы Адама попросили выразиться как можно более мягко, он бы сказал следующее: не было ни одной юбки, под которую Вивиан бы не заглянул . Адам не слышал от него пошлых шуток, доктор Мори не позволял себе прикасаться к кому-либо на людях, но в том, что у этого вопроса существует другая сторона, сомневаться не приходилось. Это было заметно хотя бы по тому, какими глазами на доктора смотрела женская часть коллектива. Так что против служебных романов (Адам сомневался, можно ли называть секс на один-два раза романом , но решил, что будет называть это для себя именно так) Вивиан ничего не имел, да и коллеги, которые, разумеется, знали, как обстоят дела, его не осуждали. Правда, во всем, что касалось пациенток, доктор Мори строго придерживался схемы отношений «врач-больной», хотя это не мешало им реагировать на доктора так же, как это делали женщины-врачи. Адам был уверен, что когда Вивиан появлялся в палате пациентки с утра, улыбался и спрашивал: «Как ваши дела? Сегодня вы замечательно выглядите!», самые тяжелые болезни отступали на второй план.

Да и сам Адам за эти недели сдружился с доктором Мори. Вивиан был приятным собеседником, но предпочитал слушать, а не говорить. Адам, который, в свою очередь, не привык выступать в роли рассказчика, примерил на себя нехарактерное для него амплуа, и пришел к выводу, что оно ему нравится. Они с доктором могли обсуждать все темы на свете. Адаму пару раз приходила в голову мысль, что именно такого человека, как доктор Мори, он хотел бы видеть в качестве хорошего друга.

Что же мешало Адаму во всей этой истории? В Вивиане, несмотря на его привлекательную внешность, вежливость, прекрасное воспитание, интеллект и общительность было что-то настораживающее. Каждый раз, когда доктор сидел перед ним, положив ногу за ногу и сцепив пальцы на колене (Адам со временем перестал относиться к этой позе с отвращением), кивал его словам, улыбаясь (в такие моменты он имел привычку слегка прищуриваться, и тогда в уголках его глаз появлялись тонкие морщинки), Адаму казалось, что сейчас он задаст ему какой-то вопрос, и ответа на этот вопрос у него не будет. Или же будет – такой ответ, которым он и не рад был бы делиться… но доктору Мори он ответит . А потом произойдет что-то, о чем он, Адам, пожалеет, но пути к отступлению будут уже перекрыты.

В стенах больницы Адам провел чуть больше месяца. Обычно у него был очень напряженный график: он не только занимался писательским творчеством, но и преподавал в университете – читал лекции по писательскому мастерству и вел практический семинар для посещающих курс студентов. Между лекциями и семинарами Адаму нужно было находить время для того, чтобы встретиться с издателем и литературным агентом, причем последний любил иногда сделать ему «приятный сюрприз» – сообщить, что вечером будет встреча с читателями. В большинстве случаев сюрприз приходился некстати, ибо Адам имел привычку планировать свой день по минутам. Встречи проходили в дружеской атмосфере, а после них Адам чувствовал себя так, будто вокруг него собралась куча энергетических вампиров, и они высосали из него все силы. После встречи он должен был возвращаться домой и начинать «вторую смену» – он позволял себе проводить вечер без того, чтобы написать пять тысяч знаков, только в исключительных случаях. И на следующий день не вставал из-за компьютера до тех пор, пока не набирал в два раза больше – то есть, десять тысяч.

Первое время в больнице он не знал, чем себя занять, но через несколько дней подумал о том, что отдых придется кстати. И отдых на самом деле пошел ему на пользу – Адам не прикасался к рукописи две недели, и в голове появились свежие задумки для развития сюжета. Теперь ему не терпелось продолжить работу. Впрочем, была у него и другая мысль – он был бы рад, если бы доктор наказал ему провести еще пару дней в состоянии ленивца в спячке.

Доктор Мори сидел за рабочим столом и заполнял документы. Кабинет у Вивиана был небольшим и светлым, и первым, что бросалось в глаза, было отсутствие ненужных предметов. Продуманная до мелочей обстановка – вместительный шкаф с прозрачными дверцами, где лежали больничные карты, письменный стол, рабочее кресло и два кресла с другой стороны (для посетителей), в углу – журнальный столик и два удобных кресла, но уже не офисных, а «домашних». Своими достижениями доктор, похоже, хвастаться не любил: и дипломы, и грамоты, и благодарственные письма висели на стене рядом со столом, так что разглядеть их мог только тот, кто займет одно из кресел. Единственное, чего не заметил Адам – так это знаменитой кушетки, без которой не обходится ни один кабинет психоаналитика. Подумав, он решил, что у доктора Мори есть клиника – или же он принимает пациентов дома.

Заметив посетителя, Вивиан поднял голову, снял очки и кивнул на одно из кресел у стола.

– Проходите, – сказал он. – Ну что, вас можно поздравить, вы вырвались на свободу?

– Не знаю, что насчет свободы, но отдохнул я замечательно. Теперь мне не терпится вернуться к работе.

– Значит, лечение пошло вам на пользу. Что я могу сказать вам, мой друг? Вы вполне здоровы. Первое время я советую вам воздерживаться от соленого и острого, а также как можно меньше пить кофе. Спиртные напитки запрещены. Ходите пешком. Через пару недель можете даже заняться бегом, но только трусцой, не надо устраивать марафонов и делать из себя героя.

На столе доктора Адам увидел три фотографии в тонких серебристых рамках. На первом фото – как подумалось ему, такой снимок должен находиться на столе любого врача – фотограф запечатлел Вивиана в мантии и профессорской шапочке, на которой можно было разглядеть герб университета Сорбонны. На втором фото доктор Мори находился в компании коллег – судя по флагам за их спиной, этот снимок был сделан во время знаменитой поездки в Ливан. А третье фото не было связано ни с работой, ни с учебой. Вивиан сидел в кресле рядом с камином и держал в руках бокал с вином. Ценность и смысл последнего снимка остались для Адама тайной, но он решил не задавать лишних вопросов.

– Вы совсем не изменились, – сказал он с улыбкой, бросив взгляд на Вивиана. – Вы выглядите точно так же, как в день получения докторской степени.

– Не всегда внутренние изменения отражаются на нашей внешности, господин Фельдман. А самые существенные изменения видны только нам самим . Вы бывали во Франции?

– Ни разу.

Доктор Мори отложил очки и откинулся на спинку кресла.

– Это замечательная страна, – сказал он немного отстраненно. – Подумать только, а ведь когда-то я думал, что буду жить там и читать лекции в Сорбонне, а по вечерам ужинать в дорогом ресторане с красивой француженкой…

– И вы променяли это на Мирквуд? Почему?

– Это разговор не для рабочего кабинета, а для посиделок дома за рюмкой коньяка, мой друг. Когда вы придете ко мне в гости, может, я расскажу вам эту историю. Это долгая и печальная история, и мне бы не хотелось портить вам настроение сейчас. В любом случае, могу вас уверить – я люблю Мирквуд ничуть не меньше Парижа, и наш университет тоже очень люблю.

– Как часто вы преподаете?

– Три раза в неделю. И иногда по пятницам. Для самых прилежных студентов .

В кабинете было жарко, и Адам снял свитер, сложив его на коленях.

– Надо же. И почему мы ни разу не сталкивались?

– Думаю, потому, что здание медицинского факультета находится на некотором расстоянии от основного здания кампуса. Что вы преподаете? Разумеется, литературу, как и большинство писателей? Или, не дай Бог, литературную критику ?

– Писательское мастерство.

Вивиан взял чашку с кофе.

– Никогда не думал, что можно научить писать. Мне казалось, что с этим рождаются.

– Нельзя научить писать. Но зато можно открыть в себе писателя .

Пейджер доктора Мори пару раз пискнул. Он посмотрел на экран и покачал головой.

– Прошу прощения, мой друг, но я вынужден оставить вас. Я вернусь через несколько минут. Пожалуйста, не скучайте.

Когда за Вивианом закрылась дверь, Адам в очередной раз оглядел кабинет. Только сейчас он заметил, что здесь много комнатных растений, причем большая часть из них явно была привезена из других стран. Больше всего его впечатлила комнатная пальма, стоявшая в углу – она выглядела уменьшенной копией ее большой «родственницы». Пальме не хватало разве что крохотных кокосов и лазающих по стволу карманных обезьянок.

В кабинете было тихо. Почти неслышно играла музыка по радио, негромко щебетала примостившаяся на окне птица. В какой-то момент Адам задумался о своем и не сразу осознал, что в кабинете он не один.

– Пациенты дожидаются доктора, а доктор ходит по своим делам? Знакомая картина.

Приятный женский голос заставил Адама вздрогнуть от неожиданности, и он резко обернулся. Напротив него стояла красивая темноволосая женщина. Одета она была странно – длинное платье в стиле девятнадцатого века, качественная ткань, корсет, открытые плечи и декольте: вполне подошло бы для какого-нибудь бала при дворе в Англии начала нового времени. Пока Адам размышлял, как реагировать на неожиданное появление женщины, она изогнула слегка подведенную бровь и чуть склонила голову.

– Вы что, немой?

– Нет, просто… вы меня напугали.

– Если я не вовремя, то подожду за дверью. В таком наряде я сойду за пациентку. Я не о раке, если что.

Адам улыбнулся.

– У вас великолепное платье.

Женщина заняла второе кресло.

– Не обращайте внимания – я только что с репетиции. Вивиан сказал, когда он вернется?

– Через несколько минут. А вы к нему по делу?

– Не слишком ли наглый вопрос, особенно если учесть, что вы задаете его незнакомой женщине?

– Вы правы. Меня зовут Адам. А вас?

– Афродита. Адам. Адам Фельдман? Писатель? Вивиан обожает ваши книги! Он, наверное, уже успел достать вас своими бесконечными разговорами о сюжетах и героях?

Адам поднял с ковра свитер, который уронил во время неожиданного появления Афродиты.

– Напротив, мне нравится беседовать на подобные темы.

– Он может говорить об этом часами, я его знаю. Но уж лучше о книгах, чем о медицине.

– Вы играете в театре?

– Иногда и в кино.

Афродита достала из сумочки портсигар и, достав из него тонкую сигарету, закурила. Она повернулась к Адаму боком, и он увидел на ее шее татуировку – два небольших следа кошачьих лапок.

– Так вы пришли к доктору по делу, Афродита? – снова заговорил Адам.