— И меня, — поддакнула Клава.

— После родов, — продолжила тему Галя.

Возраст толстушек я затрудняюсь определить.

Женщины столь выдающейся комплекции могут пребывать в промежутке от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Морщины жиром заплыли. Они определенно радовались, что судьба свела их вместе.

Решила зайти с другой стороны, призвать к женскому милосердию:

— Дело в том, что я в положении!

Фраза, которая далась мне с большим трудом, никакого сочувствия не вызвала.

— А мы тут все беременные! — засмеялась своей тупой шутке Ира.

— На сносях! — веселилась и колыхала валиками тела Клава.

— Перехаживаем! На двадцатом месяце! — подхватила Галя и булькающе захихикала.

— Самоирония — прекрасное качество, — отозвалась я.

Они мгновенно перестали смеяться и осуждающе уставились на меня.

— Ты вроде не молоденькая, почти под сорок? — спросила Галя.

— Раньше не получалось залететь? — предположила Клава.

— Мы тебя на верхнюю полку подсадим, — пообещала моя противница Ира. — И не бреши про беременность! Видали мы всяких, как бы тяжелых. Ладно, как тебя? Кира? Садись, сейчас оттянемся!

Я развернулась, вышла в коридор, направилась к проводнице искать законной справедливости.

Мне было ужасно обидно. Конечно, я бойцовски настроена защищать свое тело и ребенка! Но любой выпад попадал прямо в сердце. Хотелось плакать. Предыдущие экзамены были интеллектуальной разминкой, проверка на биологическую совместимость с народом оказалась намного сложнее. Я сама себе напоминала плод авокадо: кожура на вид прочная, а по сути тонкая, зеленая мякоть окружает твердую большую косточку внутри.

Косточка — это ребенок, его травмировать трудно, да и не позволю, а мякоть все, кто горазд, могут пинать.

Проводница не знала, что в моем воображении она превратилась в ангела. Она, проводница, в компании еще с двумя девушками ужинала.

— Простите, пожалуйста! Приятного аппетита! Извините, что отвлекаю вас! — Разговаривая с незамысловатыми людьми, я почему-то начинаю выражаться как на дипломатическом приеме. — К сожалению, вынуждена вас побеспокоить. У меня билет на нижнее место, но его заняла другая женщина и не хочет уступать!

Последнее предложение я проговорила плачущим тоном. Правильно проводница вспоминала детский сад!

— Места согласно купленным билетам! — отрезала проводница.

— И я о том же! Но она не отдает мое место!

— Согласно билетам! — повторила девушка. — Видела я эту тетку! Что же я с ней, драться буду?

— А мне как быть? — беспомощно пробормотала я и второй раз за десять минут призналась: — Я беременная, часто в туалет хожу, и вообще мне сложно наверх забираться. А если упаду?

Несколько секунд проводницы смотрели на меня, если точнее, на мой живот. Не поверили.

— Чего только не придумают ради нижней полки! — насмешливо скривилась проводница нашего вагона.

— Прям такие все инвалиды! — поддержала другая.

— Через пять минут родят! — ухмыльнулась третья.

Невероятным усилием воли я подавила в себе два желания: лебезить перед ними и расплакаться.

Вернулась к окну напротив своего купе и занялась любимым делом — аутотренингом, который точнее было бы назвать аутоуспокоением.

Все хорошо! Трагедий нет. Дышим ровно и свободно. Плакать не надо. Меня никто не любит и не жалеет. Потому что их тоже никто не любит и не жалеет! Никто никого! Все хотят получить много, а отдать мизер. Стоп! Опять мрачная картина мира. Посмотри, какой пейзаж за окном. Вовсе не унылый! Осенний. Очей очарованье! Для слепого очарованье! Снова не в ту сторону. Только позитив!

Что у нас в позитиве? Беременность. Она же в негативе. По эмоциям — предменструальный синдром длиной в девять месяцев. Тебе повезло, ты четыре месяца не подозревала. Девять минус четыре — пять. Всего-то пять! Осталось три. Оглянуться не успеешь! И на верхней полке ночь переспишь, не упадешь. Держись за поручень или привяжи себя на случай резких торможений.

— Кира! — Дверь купе ушла в сторону. — Что же вы не идете? Мы все накрыли!

Я обернулась и смело шагнула вперед.

Маленький столик был завален дорожной снедью: копченая курица, разорванная на куски, соленые огурцы и помидоры, вареная картошка с катышками масла, порезанная жирная буженина, вареная колбаса, пустивший слезу сыр, зеленый лук перьями, квашеная капуста, корейская морковь… Просто пиршество. Нашлось место и для бутылки водки, пластиковые тарелки держали на коленях, стаканы — на весу.

Как я поняла из дальнейших разговоров, все женщины не москвички. Приезжали в столицу по делам, личным и служебным. Но, отправляясь в обратный путь, они хорошенько затоварились продуктами — в лучших традициях советских железнодорожных путешествий.

Водка была Ирина, я свои тонюсенькие интеллигентские бутерброды не рискнула предложить.

Спиртного, естественно, не пила, вообще от жидкости отказалась, чтобы ночью не бегать. А мои попутчицы лихо уговорили на троих бутылку водки и захмелели-то не сильно, в самый кайф.

Пошли разговоры, дошло дело и до песен. У Гали оказался прекрасный голос, открытый и сильный, Клава славно подпевала, Ире лучше бы рта не открывать.

В купе заглянула проводница. Похоже, она тоже приняла на грудь, покраснела и подобрела.

— Помирились? Поете? Я так и думала. Спокойной ночи!

На верхнюю полку меня действительно подсаживали, все трое, мешая друг другу. Я стояла одной ногой на нижней полке и пыталась вторую забросить на верхнюю, не получалось. Ира неожиданно присела, уперлась макушкой в мои ягодицы и резко распрямилась. Я влетела на полку.

Самое главное, что девочки обещали мне не закрывать дверь на ночь. В купе стоял плотный дух: алкоголя, чистого и переработанного их дыхательной системой, солено-копченых продуктов, ароматов нечистых тел и прокисшей парфюмерии.

К факту моей беременности попутчицы по-прежнему относились игриво-недоверчиво.

— Может стошнить прямо на вас! — припугнула я.

— У меня воровать нечего, — заявила Ира. — Хоть бы саму кто-то украл.

— Душно! — согласилась Клава.

— Пусть будет открыто, — подвела итог Галя.

Как же они храпели! Громче всех Ира, у которой не было певческого голоса, весь в храп ушел.

Этому звуку позавидовал бы шагающий экскаватор или космическая ракета на запуске. Галя и Клава исполняли партию второго голоса, в Ириных паузах рокочуще хрюкали. Поезд стучал колесами, в сравнении с этим богатырским храпом, тихо и робко.

Я вертелась, не могла удобно устроиться. Мешал шарф, которым себя привязала на случай торможения к металлической перекладине. В уши я забила вату, но она не гасила и четверти силы звука храпа.

Состояние, в котором я пребывала, нельзя назвать бодрствованием, но и на сон оно не походило. На трезвые мысли, реальные воспоминания наслаивались фантазии.

Толстушки попутчицы обсуждают больную тему лишнего веса и как похудеть. В три голоса убеждают друг друга, что едят-то они крохи, чуть-чуть, кот наплакал. Так и хотелось им возразить:

«Не кот, это слон наплакал. Вы только что умяли каждая по две биологические нормы. Вы ведь учились в школе, физику проходили, закон сохранения энергии. Ничто не берется ниоткуда и никуда не пропадает. Жир растет не из воздуха, его питают углеводы и белки, полученные с пищей. Вы обманываете себя, и в этом главная проблема. То, что съедаете за день, надо растянуть на неделю. У меня была знакомая, она лечилась в институте питания от ожирения. Первым делом их там учили на специальных муляжах, что такое много пищи и что такое мало. Представьте! Специально сделали модели тарелок, в которых суп или пюре с сосисками. Занятия как в детском саду с игрушками — отложите свой обед! Нет, вы взяли не правильную тарелку, порция слишком велика…»

Потом мои попутчицы сменились на коллег по работе. Большая Оля и Маленькая Оля выражают мне соболезнование по случаю длительной командировки. Ехать зимой в Уренгой! Врагу не пожелаешь! Что, если попросить Хмельнова, чтобы порадел, отменил командировку? «Нет, — отказываюсь я и начинаю выдавать свои секреты. — Это Антон устроил командировку по моей просьбе. А вообще, девочки, я беременная. Еду рожать, но не в Уренгой, конечно.

Вы, пожалуйста, подготовьте здесь общественное мнение. Хорошо?»

Шарф, протянутый под грудью, немилосердно кололся. Не открывая глаз, я сняла его и привязала к поручню ногу. Тут же высветилась картина — падаю вниз головой и остаюсь висеть привязанная за ногу.

Следует комментарий: летучие мыши спят головой вниз. Если мышь уснула головой вверх, значит, она больная. Ты реши для себя, летучая ты мышь или обыкновенная…

Отвязываю ногу, привязываю руку — все зажмурившись. В одном детективе читала, как в милицию после облавы доставили столько преступников, что они не помещались в камеры. Тогда их приковали наручниками к батареям. Картина впечатляющая: идет человек по лестнице, по коридорам и всюду видит сидящих на полу бритоголовых, прикованных к радиаторам… Я тоже прикована и тоже преступница. Бросила детей, всем наврала..

Но под утро я все-таки уснула крепко, без фантазий и сновидений. Открыла глаза, когда солнце ярко светило в окно. Поезд стоял на какой-то станции. Посмотрела на часы — девять утра, свесила голову вниз — никого. Мои попутчицы сошли, и след их простыл.

С верхней полки я слезала долго и осторожно, в качестве промежуточной площадки использовала столик. Поезд дернулся неожиданно, я свалилась на пол, но удачно — на спину, а не на живот.

Сходила в туалет, умылась. Встретила заспанную проводницу. На ее припухшем лице виднелись следы вчерашнего ужина с вином, но вчерашнего недоброжелательства не было. Она вполне миролюбиво поинтересовалась, буду ли я пить чай. Получив согласие, пошла к титану.

В боковом кармане чемодана лежала книжка, которую я хотела почитать. Подняла сиденье… багажный ящик пуст. Вначале я даже не поняла, что случилось. Только думала: куда делись мои чемоданы?

Потом заглянула в ящик под противоположной полкой, в багажный отсек над дверью. Везде пусто.

— Что случилось? — спросила проводница, увидев мое лицо.

Она вошла в купе со стаканом чаю. Мне казалось, что я каменею и трясусь одновременно.

— Пропали мои чемоданы.

— Украли? — ахнула проводница.

— Вероятно.

— Сволочи! — выругалась она. — Вы не расстраивайтесь! Вы правда в положении? Вам нельзя нервничать! Извините за вчерашнее! Все нервы измотают, как собака на людей бросаешься. Валерьянки вам накапать?

— Не надо, спасибо.

— Да вы садитесь, вот так, тихонько! Ой, какая вы бледная! Может, по громкой связи объявить, если в поезде есть врач, чтобы пришел?

— Не надо, спасибо.

— Вот заладила! Спасибо да спасибо! С такими культурными всегда и случается! Ценные вещи-то были в чемоданах?

— Да, спасибо, — опять некстати поблагодарила я. — Главное, там были деньги. В одном чемодане тысяча долларов и в другом тысяча, все мои сбережения.

Потом я бросила взгляд на стенку купе. Чего-то на ней не хватало! О, ужас! На крючках для одежды пусто! Шуба! Еще вчера там на плечиках висела моя шуба!

Проводница проследила за моим взглядом и все поняла:

— И пальто сперли?

Я кивнула.

— Дорогое?

Я снова кивнула. На шубу из серого каракуля с воротником и манжетами из голубой норки я три года откладывала деньги, год проносила. Под шубой на плечиках висела моя одежда — брюки, шерстяной свитер и длинный кардиган. Они тоже пропали. В поезде я переоделась в спортивный костюм. Теперь это была единственная моя одежда.

— Ждите! — велела проводница. — Сейчас бригадира позову.

Через некоторое время она вернулась с бригадиром, невысоким мужчиной в черной форме.

— Кто же в чемоданы деньги кладет? — попенял он мне, уже извещенный о размерах потерь.

— А куда их класть? По логике вещей сложнее украсть чемодан, чем сумочку.

— По логике в лифчик, — он похлопал себя по груди, — прячут! Эх вы! Сообщу по линии, на узловой милиционер сядет, протокол составит. Только разве их поймаешь? Приметы помните?

— Я не знаю, кто из троих оказался… нечистым на руку. И все женщины очень полные. Да и вряд ли это кто-то из них. На ночь купе мы не закрывали. Возможно, Ира, которая на этом месте спала, вышла, а через некоторое время забрался вор.

— Помню ее! — воскликнула проводница. — Толстуха, в пять утра на Раздольной выходила. И было у нее много багажа! Опишите свои чемоданы!