Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)

Холодным душем окатило. Убрал руки и отстранился. Перед ним сидела расхристанная, в изуродованной распахнутой блузке любимая девушка. Стиснутые кружевным бюстгальтером груди смотрелись райскими яблоками, на которые он, недостойный, покушался.

— Андрей, что с тобой? Ведь сам… тогда… бежал за мной… предлагал… Не хочешь на мне жениться?

— Не могу.

— Почему? — прошептала Марина.

Хотела стянуть блузку на груди, но вспомнила об отсутствии пуговиц. Полуобнаженной и соблазнительной подобные диалоги вести предпочтительней. Даже в этот момент, когда уснувшая гордость вдруг подняла змеиную голову, приготовилась выплеснуть яд, когда начал подкатывать стыд, Марина осталась женщиной.

— Потому что неудачник, нищий бомбила с ребенком в придачу. Ты говорила, что с неудачником… никогда…

— Больше меня слушай! — облегченно перевела дух Марина и принялась расстегивать ремень на его брюках. — Если только это, — с напряжением, потому что не удавалось вытащить ремень из пряжки, проговорила она, — ух, растолстел, что ли… если только это, то я тебе сама предлагаю, то есть сама себе предлагаю твои руки и сердце… Андрей, да снимай же штаны!

— Серьезно? Выйдешь за меня?

— Беру с ребенком! — просипела Марина.

— Повтори еще раз!

Она наконец справилась с ремнем, расстегнула молнию и запустила внутрь руку:

— Ну, здрасьте! Что за безобразие!

— Чертовка! Ты меня с ума сведешь!

— Сумасшедший импотент мне точно не нужен. Займемся лечением?

— Погоди! Марина, ты женишься на мне?

— Нет, выйду замуж. Когда ты по-русски правильно научишься говорить? О, оживает! Практически готов.

— Всегда готов!

— Надо же! — Она изуверски убрала руки и всплеснула ими. — Я еще об одной вещи забыла тебя спросить.

— Хватит вопросов, мучительница!

— У меня условие брачного контракта.

— Бери все.

— Не материальное, — уточняла Марина, помогая Андрею снять с нее юбку. — Я хочу девочку.

— Зачем? — глупо спросил Андрей, не вдаваясь в смысл и занятый стаскиванием с ее ног эластичных колготок.

— Чтобы у нас были мальчик и девочка. Ее мы назовем Ия. Правда, чудное имя?

— Угу!

Если бы в этот момент Марина заявила, что хочет стать матерью-героиней, он бы не возражал. Скорей бы приступить к самому процессу воспроизводства!

Мария Ивановна благополучно уснула и не слышала, чем закончились диалоги в соседней комнате. А утром, за завтраком, глядя на усталых, почему-то даже похудевших, хотя и веселых молодых людей — проболтавших, по ее пониманию, всю ночь, а потом прикорнувших, — наивно спросила:

— Не выспались? Диван такой узкий и неудобный. Вы совершенно не отдохнули. Может, перенести тахту из детской в комнату Андрея?

Он закашлялся и подтвердил:

— Точно. Отдохнуть не удалось. Правда, Мариночка?

Она уткнула нос в чашку с кофе и незаметно показала ему кулак.

Когда Мария Ивановна вышла из кухни, Марина, поставив руки на стол и глядя на сметающего с рекордной скоростью бутерброды Андрея, спросила:

— Ты помнишь, что вчера обещал мне?

— Разве я что-то обещал?

— Жениться на мне!

— Не может быть!

— Под пытками вырвала у тебя обещание, предварительно сама его озвучив. Вот теперь думаю: не поторопилась ли?

— Дудки! — погрозил он рукой с недоеденным бутербродом. — Купленный товар обратно не принимается. Женимся, и никаких гвоздей!

— А еще ты обещал, что у нас будет девочка, которую мы назовем Ия.

— Как-как? Это что за недоделанное имя?

— Прекрасное имя! В переводе с греческого обозначает Фиалка.

— Ия? Может, сразу Уе? Прикольно — не девочка, а условная единица.

— Сейчас запущу в тебя сахарницей!

— Не трать время на пустяки. У нас есть полчаса, чтобы предметно заняться девочкой.

— Не могу! Ты шумишь, и я верещу… Мариванна и Петя будут шокированы.

— Во жизнь! В собственной квартире не предаться удовольствиям! Тогда — в ванной, пустим воду, чтобы шумела.

Андрей любил свою квартиру не за обстановку, был равнодушен к мебели и люстрам. Ему доставляло удовольствие обладание собственным логовом, в котором сам себе хозяин. Хоть голым щеголяй — никто не видит, не шныряет из комнаты в комнату, не дрыхнет на соседней кровати, не приводит подружек и не устраивает пьяных посиделок. Общежитий и съемных комнат Андрей натерпелся на всю оставшуюся жизнь.

Раньше его устраивало и то, что Марина не торопится переезжать. Роман с приходящей девушкой, даже если ты ее пламенно любишь, предпочтительнее генеральной репетиции совместной жизни. Они присматривались друг к другу. Им было не по восемнадцать лет, чтобы после первого интимного опыта прилипнуть друг к другу и в ритме танго протанцевать до ЗАГСа. Вкалывают по десять часов в сутки, головы забиты, утрамбованы служебными проблемами, только в блаженные выходные могут позволить себе праздник ничегонеделания, он же праздник тела. Кроме того, оба слишком серьезно относились к браку и семье, не хотели размениваться на неудачные попытки. Но испытательный срок затягивался и грозил перейти в постоянно-временную фазу. Им понадобилась основательная встряска, испытание чувств на прочность, чтобы понять, как они дорожат друг другом, что поиски и проверки закончились: вот человек, с которым я хочу встретить горе и радость, рождение ребенка и собственный последний час.

Жених Андрей, воспринимавший свое предложение и Маринино согласие прежде всего как новые обязательства, которые он на себя возлагает, стоически переносил превращение холостяцкой берлоги в коммунальную квартиру. Почти как у Ольги дома — очередь в ванную и в туалет, коллективные ужины на тесной кухне, когда все сидят плечо к плечу.

Но ведь и никого лишних! Марине он диктаторски безапелляционно запретил ночевки в родительской квартире. Андрей был покладист в мелочах и потакал женским капризам, но в принципиальных вещах — кремень. После работы Марина обязана (именно так и говорил: «обязана!» — что ее веселило и вызывало неожиданное чувство удовольствия от подчинения мужской воле) заскочить домой и взять необходимые вещи и прочую женскую ерунду. А ночевать у мамы с папой — ни-ни! Надо мчаться к жениху, где ее ждут серьезные обязанности. Во-первых, Петьку искупать и уложить. Во-вторых, жениха ублажить. Несправедливо, что «невеста» звучит романтично, а «жених» — детской дразнилкой, но Андрей стерпел эту дразнилку.

Марина влюбилась в карапуза Петьку с неистовостью девушки, которой биологически давно следовало иметь собственных детей. Петечка теперь не только не умалял достоинств Андрея, но многократно их усиливал. Отцовство — сильное чувство, но не такое болтливое, как материнство. Благо у Марины имелся собеседник, Мария Ивановна, способная выслушивать и бесконечно поддерживать разговор об уникальных достоинствах Петечки. Охламона Петьку, послушай няню и Марину, впору было выдвигать на Государственную премию за проявленную гениальную пытливость в отрывании плинтусов и стремлении перевернуть кресло.

Петька и Мариванна — следующие по списку жильцы. Тут без вариантов. Петька вирусом внедрился в Андрееву кровеносную систему. А Мариванне некуда податься, да и кто будет ночью к Петьке вставать? Они с Мариной другими важными делами заняты.

Мариванна волнуется, что малыш не по науке растет. Два упущения — по ночам кушает и к горшку не приучен. Ерунда! Почему растущему человечку не питаться, когда хочется? И второе: никто из известных Андрею взрослых людей не дует в штаны. Придет время — сам в туалет забегает.

Последний квартирант — дедушка Семен Алексеевич. Заиндевевший от горя мужик. У твоего домашнего очага только и отогревается. Язык не повернется выставить. Тем более что ночует не каждый день. Раскладушку по утрам убирает рано, сидит, старый воробей, в углу кухонного диванчика, и в глазах мольба — не выгоняйте, Христа ради, может, на что и пригожусь.

Из-за перенаселенности жилища и отличной слышимости сквозь двери и стены Марина и Андрей освоили технику бесшумного секса. Почти бесшумного. Кто бы Андрею подобное раньше предложил! Но Марина рассказывала, что очень долго думала, будто ее родители не совокупляются. Зачали ее — и теперь только разговаривают. И мы должны… Тихо! Тихо! Ладно, музыку включи…

Мария Ивановна была убеждена, что молодые связаны исключительно интеллектуальным общением. Все говорят и говорят…

— А почему посреди ночи музыку или телевизор на полную громкость врубают? — сомневался более искушенный Семен Алексеевич.

— Им так легче засыпать на узком диване, — стояла на своем наивная Мария Ивановна. — Музыка — тот же гипноз, я читала. Неловко навязываться, но несколько раз предлагала им поменяться. Мне — диван, им — большая тахта.

— С милой и на скамейке рай, — отвечал Семен Алексеевич. — А по утрам в ванной иногда вместе моются.

— На работу спешат.

В какой-то момент до Марии Ивановны доходил смысл их спора — обсуждают интимную жизнь молодых людей! Она краснела смущенно, уходила или переводила разговор на другое. Это шестидесятилетнему Семену Алексеевичу подобные разговоры не в диковинку, он бы вполне мог их вести со своей женой. Но для Марии Ивановны секс — загадочнее жизни на Марсе и опутан паутиной стыдливости и непроизносимых деталей.

Между тем Мария Ивановна не так уж и ошибалась. Наедине Марина и Андрей действительно много разговаривали. На те же темы, что штрихами наметились в их первом судорожном диалоге после примирения. Марина получила отчет по количеству часов, проведенных Андреем с Леной, матерью Петечки. Андрей понял, почему Марину жутко травмировал его вид с Петькой на руках. О ее первой любви, о романе с Колей-Кубом, Андрей знал в общем, теперь был посвящен в детали. Невесть откуда взявшиеся Колины дети сразили Марину наповал. Когда и Андрей продемонстрировал ей ребенка, Марина потеряла способность разумно мыслить.

Он объяснял ей, почему перестал домогаться свиданий и объяснений после пожара. Говорил, что любовь можно рассматривать как высшую степень эгоизма. Ты мне нужна целиком и полностью. Каждый волосок, взгляд, желание, каприз, руки, ноги, ямка пупка, приросшие мочки ушей (у тебя, между прочим, приросшие мочки, и в Средние века красавицей бы не посчитали), тридцать девятый размер обуви — не китайская ножка…

— Да ты меня раскритиковал с головы до ног! — возмутилась Марина.

— Не перебивай! Если я не буду видеть твоих недостатков, то мне останется только облить тебя лаком, повесить на стенку и молиться.

И дальше он говорил, что нормальный мужик за любовь-эгоизм должен чем-то заплатить. (Самим собой, думала Марина.) Возможно, творческие личности, поэты и художники, продолжал Андрей, способные увековечить любимую в стихах и на полотне, подобную цену считают достойной. Но для него, как ни примитивно звучит, материальная сторона дела имеет громадное значение. Он обязан предоставить Марине условия, которых она достойна.

Андрей не стал говорить, что его совершенно не вдохновляет идея в скором времени родить еще и девочку. Он прежде всего думал, что ему нужно будет прокормить, обуть, одеть и свозить к морю жену и двоих маленьких детей. Но Андрей знал, что Марина хотя и поймет его доводы, но не примет их, обидится. Для нее будущий ребенок — как мечта о грядущей благодати. Ладно, прорвемся. Тем более что секс с оглядкой на предохранение похож на жевание конфет с обертками. Какой дурак не согласится сорвать фантик и кушать чистый шоколад?

Марина откровенно рассказала Андрею, как сходила с ума от тоски, как смотрела «Мастера и Маргариту», продолжавшихся во сне. Марине в минуту исповеди казалось, что она вырвала из груди змею (тритона, кобру, глиста) гордости, схватила за шею — интересно, есть у гадов шея? — задушила и отбросила.

— Мы с тобой, — покачал головой Андрей, — два идиота с большущими комплексами. А знаешь, что твоя мама была инициатором Ольгиного звонка?

— Как мама? — воскликнула Марина. — Кто ей разрешил вмешиваться?

— Спокойно! Во-первых, не выдавай меня. Во-вторых, есть несимпатичная медицинская процедура — клизма, мы Петьке делали. Помогает при запорах. У нас был запор, нам поставили клизму. Нехорошо бить по рукам, которые для твоей же пользы лезут тебе в задницу.

— Фу, как грубо ты выражаешься!

— Ты еще не слышала, как я вставляю работягам на стройке. Вообще, во мне есть много для тебя непознанного. Девушка, вас ждут большие открытия!