– Понятно, – легко проговорила Зина. – Она вас не ценит, не любит, не уважает, не прислушивается к вашему мнению. А ведь вы! Вы для нее готовы горы свернуть! А это в наше время такая редкость.

– Да, готов… – задумчиво согласился Мефодий. – А откуда вы знаете?

– Ой, ну вы прямо такой интересный! – хихикнула Зинаида. – Вы же к ясновидящей пришли! Я же вижу насквозь и ваше настоящее, и прошлое, и будущее. Ну что вы! Вы пейте, пейте. Я вам сейчас буду говорить, что надо делать… Нет, сначала вы мне скажите: чего вы хотите? Вернуть старую жену или найти новую?

Мефодий задумался. Зинаида, видать, и в самом деле была знающей гадалкой – вон как все ему выложила. Ведь и правда, Валентина его не уважает, не ценит, а уж про мнение-то… И ведь как только разглядела…

– То есть вы еще не определились, – подвела итог Зинаида. – Ничего страшного, у нас с вами еще будет время. А сейчас…

Она вдруг улыбнулась просто, без всяких своих прищуренных глаз и стала рассказывать:

– Вы ведь наверняка и стихи пишете, да? Кстати, а как вас зовут?

– Мефодий… Сидорович… – кашлянул клиент. – Но жена звала Моней.

– Нет! Что вы! Моня – это ужас. Позвольте мне вас звать просто Господином? Или Царем? Вам что больше нравится?

Мефодий засмущался. Но то ли вино ударило в голову, то ли чары колдовские – он осмелел.

– Мне больше нравится… Царь.

– А знаете, – вдруг блеснули глаза Зинаиды, – я вас буду звать Мин Херц! Мое сердце! Кстати, Петр Первый любил, когда его так звали. А вам нравится?

– Ну… Я тоже, как Петр, мне потому что тоже нравится.

– Вот и славно! – веселилась Зинаида. – А теперь на брудершафт!

Мефодий ошалел. Нет, безусловно, размолвка с Валентиной отошла куда-то на второй план. И сердце уже не так саднило, но чтобы лечили такими методами…

Зинаида все поняла.

– Видите ли, Мин Херц… позвольте на ты? Видишь ли, тебе непременно надо вышибить клин клином, – снова поставила она рюмку на стол. – Не помню, кто сказал: «Но тот, кто любит, тот слабее, а кто не любит, тот сильней», понял? То есть пока ты будешь свою жену так дико любить, ты будешь слабым, и… В общем, никакого тебе уважения. А вот если ты немножко перестанешь любить, тогда она сама к тебе будет на шею кидаться. Надо просто… немножко! Совсем чуть-чуть кем-то увлечься! Но… сразу же это не приключится, поэтому – будем тренироваться.

Мефодий слушал, раскрыв рот и развесив уши. Все, что говорила гадалка, он и сам знал, но почему-то никогда к этому не прибегал. А тут… И ведь не возразишь!

Потом Зинаида и вовсе попросила выкинуть жену на некоторое время из головы, отдохнуть от переживаний, тем более что Мефодий очень интересный человек! Ну просто очень! У него же столько прекрасных черт! Вот, например… А, кстати, где он работает? Вот именно! А слесарь сейчас – это фигура номер один! И не только сейчас, но и раньше была и будет потом. Между прочим, даже у самой Зинаиды краны текут, потом их надо будет посмотреть. Но сейчас не об этом! Сейчас… как мало в бутылке осталось, но она пить не будет. Нет! Это Мин Херцу! Потому что она в нем сразу заметила… Ну и дальше шли только ласковые, теплые, возвышенные слова, то есть вполне справедливые.

Еще никто и никогда из женщин не говорил Мефодию столько хорошего в один вечер. А Зинаида не только говорила, но и смотрела такими глазами! И сама намазывала ему бутербродики, и вина больше не пила, чтобы Мефодию оставить, и даже спросила, что ему приготовить, когда он придет в следующий раз.

Стоит ли говорить, что этот следующий раз был?

Нет, конечно, Мефодий себе не позволял ничего лишнего, однако на сеансы ходил исправно. Тем более что брала Зинаида с него в основном продуктами да кое-какими услугами. А уж какая польза была от этих встреч!

С самого первого дня, как только Мефодий вернулся домой, он сразу увидел перемены.

Во-первых, Зинаида настолько внушила ему, что он самый прекрасный и удивительный, что у него хватило мужества потребовать у супруги объяснений. И Валентина менялась на глазах. Мефодий прямо каждую секунду видел, что творит этот первый сеанс. Жена буквально стала заглядывать в глаза мужу, и даже Боника отошла на второй план. К тому же так прекрасно получилось с этим советом Зинаиды кем-то увлечься. Появился Люк, и Мефодий почувствовал в доме родную душу. Ну и, само собой, увлекся, как и требовалось. И ведь опять сработало! Ну и как после всего этого не верить гадалкам? Да Зинаида буквально складывала его жизнь по кирпичикам.

Правда, складывать приходилось постоянно, поэтому и визиты не должны были прекращаться.

Мефодий и сам не заметил, как его стало тянуть в этот дом. Конечно, Зинаида была немолода, лет на пять старше Валентины. Но Валя выглядела куда приятнее. В отличие от пышной Валюши Зина была костлява, а это никогда не нравилось Мефодию. От худобы у женщины еще отчетливее выступали морщины, и даже немного горбилась спина… Ну и что с того, ведь у самого Мефодия буквально крылья выросли!

– Мин Херц! – кричала в трубку Зинаида. – Ты сегодня позавтракал? Будет время, забеги, купи творога, я сделаю сырники, как ты любишь! Я уже и сметанки купила.

Или же:

– Мин Херц, сегодня такая погода невыносимая, обязательно надень шарф.

Ну как тут можно не расцвести, когда о тебе так заботятся?

А вчера Мефодий нарисовал у нее дома Солоху, то есть кошку Симку, с чалмой на голове. Это был праздник! Нет, на самом деле, Зинаида так радовалась, что устроила по этому случаю небольшой праздник. Правда, они должны были уложиться в сжатые сроки – не больше часа! Но сколько Мефодий выслушал о себе лестных отзывов! И дома все шло как по маслу. Валентина была примерной женой, и Мефодий даже впервые за несколько прошедших лет почувствовал себя любимым.

И только недавно Мефодий вдруг заметил – сеансы как-то перестали быть исключительно лечебными. Нет, Зинаида все так же давала мудрые наставления, и эти наставления работали без сбоев, но… Теперь уже сам Мефодий относился к Зине не только как к гадалке, а как к близкому человеку. Он уже не мог провести дня, чтобы на часик не забежать к Зине, не покормить ее кошек и не рассказать, как прошел день.

Жена исправно ходила на работу, или же Мефодий сам выбегал за хлебом и… и успевал заскочить к своей гадалке. Валя хоть и стала жутко ревнивой, однако опыта выслеживать супруга у нее отродясь не водилось, поэтому она ни о чем не догадывалась. Но сам-то Мефодий знал! И теперь его это сильно тревожило. Он не мог уже смотреть, как Валентина старается ему угодить во всем, не мог видеть ее таких покорных глаз, не мог… Не мог, и все! И не потому, что он вдруг перестал любить супругу, а просто не мог носить груз вины. А сбросить этот груз теперь уже было невозможно.

Мефодий не хотел ничего менять, он не собирался уходить из дому, не собирался жить с Зинаидой, хотел, чтобы все было как прежде. Но все уже поменялось. Во всяком случае, для него.

– Вот так… – грустно вздохнул Мефодий Сидорович, виновато взглянув на сына. – И как дальше быть? Прямо уму непостижимо.

– Так ты сюда и перебрался, чтобы у тебя время свободное было? – спросил Володя.

– И поэтому тоже, – согласился отец, но тут же выпрямился. – И все же в основном из-за запаха. Тут же такая химия!

Володя потер подбородок, а потом взглянул на отца.

– Пап, да и бог с ним, а? Ну было и было. Теперь уже ничего нет, – просто решил сын. – Тем более что нашей маме это пошло на пользу. Больше этого не повторится, правда же?

У отца с надеждой сверкнули глаза:

– Не повторится… А только… Зинаида же тоже… одинокая женщина, она мне помогла. Я-то к ней не собираюсь… Володя, я даже боюсь к ней заходить, чего ж она все Мин Херц да Мин Херц? Какой я ей Петр Первый? А только… некрасиво как-то получится.

– Ну, скажем, она тоже не совсем красиво поступила, – развел руками Володя. – Она ж попросту хотела тебя из твоей семьи к себе перетянуть! Но не случилось. Тебе помогла и себе поможет. Ты, думаешь, один такой к ней со своими бедами-печалями приходишь?

– Думаю, один. Потому что за все время ей никто больше никогда не звонил. И не приходил тоже.

– Ничего, побольше рекламы даст, и придут, – пообещал сын и твердо заявил: – Короче, так: ты больше к этой своей гадалке ни ногой! С матерью ведешь себя по-новому, как тебя научили, но не зарывайся. А про эти сеансы никто никогда не узнает, понял?

– А если… если Зинаида будет звонить? – осторожно поинтересовался отец.

– Она знает твой домашний адрес?

– Н-нет… я не говорил.

– А домашний телефон?

– Зачем? Ведь тогда Валя могла подойти, она только сотовый знает.

– Тогда никаких проблем.

С этими словами сын взял телефон отца, вытащил пластиночку с картой и подмигнул растерянному Мефодию Сидоровичу:

– Сейчас пойдем домой, я тебе новую куплю, маме скажешь, что я тебе тариф выгодный нашел.

– А если когда-нибудь… – все еще опасался Мефодий Сидорович. Но сын его перебил:

– А если когда-нибудь, то ты скажешь, что это фанатка твоего искусства, с навязчивыми идеями. Тем более что мама и сама верит, что у тебя этих фанаток уже целый батальон. А сейчас пойдем, Машка уже весь телефон оборвала… Пап, ты портрет-то мамин забери.

– Да ну его… не нравится он мне, прямо хоть вой. Говорил же, не портретист я! Мне б пейзажи…

– Мама тоже не портретист, поэтому возьми – пусть завтра на рынок его отнесет, подружкам покажет.

Едва сын с отцом переступили порог, как на них накинулась прежняя Валентина – грозная и раздраженная:

– Ну и где вас носило, я дико интересуюсь?! Я тут сижу, крошки во рту…

– Эт-то что такое?! – рявкнул Мефодий, изо всех сил стараясь показать сыну, чему он научился. – Я тебе что, мальчишка, что ли, чтоб ты так на меня кричала?! Я ведь и того… Уйти могу!

Валентина икнула, кивнула и покорно шмыгнула носом:

– Мефодий, ну так я же… я же переживала. Да и голодные мы с Машенькой.

– Голодные так не кричат. У них сил нет, – разумно заявил глаза семейства. – Ступай, приготовь мне чистое полотенце, я буду душ принимать.

– Ага… – тут же кинулась за полотенцем Валентина.

– Видал? – важно кивнул в сторону жены отец.

– Я тебе сразу говорил, давно так надо было, – поддержал отца Володя, но тут из кухни вышла Маша.

– Ну-у-у? – уперла она руки в бока и хищно прищурила глазки. – А тебя где носило? Я тут с самого обеда кручусь как белка в колесе, крошки во рту не было, а он! Сейчас вообще кормить не буду, если ты сытый!

– Пап, – осторожно покосился на Мефодия сын, – ты это… ты телефончик-то все же не выкидывай… Ну тот, специалиста… Да чего ты на меня накинулась?! Видишь – отец портрет мамы дорисовывал! Ничего в искусстве не понимают, а туда же – «почему так поздно?» Рафаэль вообще свои картины целыми пятилетками писал!

– Мама! – крикнула в комнату Маша. – Они хотели вообще через пятилетку прийти. Вы представляете?!

Но Валентина ничего уже не представляла. Она держала в руках полотно со своим портретом и не могла налюбоваться.

– Мо-о-о-о-ня! Да ты ге-е-ений! – восхищенно пропела Валентина, но, взглянув на невестку, тут же исправилась: – Я хотела сказать – Мефодий! Нет, это ж надо меня так намалевать! И ведь вылитая я! Даже платье мое! А Люк-то как получился! И Боника… Мефодий, я вот тут не поняла глубокой мысли – а почему Боника у меня на руках, а Люк на полу присел? Он что, не утерпел и делает лужу?

– Ма-ама! – задохнулся от возмущения сын.

– Я ничего-ничего, я просто так… поинтересоваться.

– Валентина, Люк – мужчина, поэтому самостоятельно восседает на полу, – важно пояснял Мефодий. – А присел… потому что он еще маленький, и у него лапы разъехались. И еще у меня тут клякса образовалась, пришлось его написать в такой позе.

– А я сразу поняла, что здесь заложена глубокая идея! – с придыханием проговорила Валентина и звонко чмокнула супруга в щеку.

Наверное, у Мефодия Сидоровича действительно были способности художника. Правда, на портрете Валентина Адамовна была намного тоньше, моложе, и платье выглядело куда шикарнее – но разве не этого хотят все, кого изображают художники? И пусть собачки вышли куда лучше, чем их хозяйка, но ведь смотреть-то будут не на них! И потом, надо отдать должное – у них и морщин меньше… Да вообще нет никаких морщин!

– Мефодий, я сейчас же побегу покупать рамочку, – заторопилась Валентина. – Сюда надо такую… Нет, Мефодий, у нас в магазинах только маленькие, а сюда надо такую… Чтобы ух! И обязательно с позолотой… Где же взять-то такую?

– Мама, ничего страшного, – тут же успокоила ее Маша. – Вы только представьте – как вы потащите картину в раме завтра на рынок? А так ее можно свернуть и… запросто повесить на гвоздиках.

– На каких гвоздиках?! – взвилась Валентина. – Ты хочешь, чтоб потом ткань поползла? Чтобы на мне дырки светились? Это же для потомков! Нет, завтра я сама буду держать в руках это полотно, пусть люди любуются. Ничего, я потерплю.