Джулия Кендал - Портреты

– Вот здорово! – обрадовался Гастон. – Они красивые, эти гуси. Они такие свободные. Хотел бы я быть, как они, или, может быть, как лебедь.

Он притих, видимо глубоко задумавшись, и молчал, пока мы садились в машину и ехали в Сен-Виктор. Я остановила машину возле его дома, стоявшего на пригорке неподалеку от главной площади. По деревенским меркам дом был хорош – с недавно выкрашенными деревянными балками и новыми ставнями. Я повернулась к нему:

– Все в порядке? Наверное, тебе пора обедать. Надеюсь, я не задержала тебя.

– Нет, тетя уехала, так что теперь все равно. Мадемуазель? – Он вскинул на меня огромные темные глаза.

– Да?

– Помните, как вы рассказывали мне насчет того, что у каждого есть своя звезда?

3начит, вот о чем он думал все это время.

– Ну, конечно. Это или что-то похожее, утверждал Маленький принц. – Я много об этом размышлял. Я думаю – я иногда думаю, что моя звезда ужасно далеко, и никто не может ее увидеть. Это потому, что я – другой.

Я ждала, и сердце у меня сжалось, потому что я знала, что он чувствует. Я сама прошла через это.

– Я какой-то неподходящий, – он старательно подбирал слова. – Я пробовал объяснить родителям, но они не понимают, что я имею в виду. Они меня любят, я знаю. Но я не могу поговорить с ними о важных вещах и иногда... иногда от этого очень одиноко.

– Я понимаю, малыш, хорошо тебя понимаю. У меня тоже так было. Просто мне больше повезло. Мои родители понимали. Они ведь тоже люди искусства и знают, что иногда, чтобы верно увидеть мир, надо отрешиться от повседневности.

– Вы думаете, и у меня так, мадемуазель? – Да, Гастон. Но ты должен верить в свою звезду. Это непросто, и иногда ты действительно будешь себя чувствовать очень одиноким, пока не сумеешь удержать ее между ладонями. Но когда ты станешь старше и самостоятельней, у тебя обязательно будет твоя звезда, и все увидят ее, я тебе обещаю.

– А у вас есть ваша, мадемуазель?

– Да, конечно, – ответила я, почему-то вздрогнув.

– Но вы ведь тоже одна.

– У меня есть ты, Гастон, моя семья, друзья, работа и мне этого достаточно. – Я солгала, и он это почувствовал.

– Нет, мадемуазель. Вы несчастны, я точно знаю. Вы были другая, когда уезжали в прошлом году. Ваша звезда тогда была яркой, а теперь – нет. Может, когда-нибудь вы расскажете мне почему.

Он обнял меня, открыл дверцу и вышел из машины.

Я принялась торопливо готовить себе обед. Гастон попал в самую точку и нарушил мой покой, заговорив о том, от чего я старательно отворачивалась. Но он меня очень хорошо знал. Я разбила яйцо для омлета и смотрела, как густой прозрачный белок, упав в раскаленное масло, начинает белеть вокруг нежного желтка. Моя рука застыла, и я уставилась в сковородку, как будто глядела на свое отраженье. С досады я так сильно ударила ножом по еще одному яйцу, что оно растеклось. Я с силой швырнула скорлупу в раковину и, закрыв лицо руками, расплакалась.

Через полчаса, поев без особого аппетита, я, взяв с собой чашку крепкого горячего кофе, отправилась в мастерскую. Я рассеянно прислушивалась к донесшимся издалека раскатам грома, а потом довольно скоро по крыше застучали дождевые капли. Я ужасно обрадовалась, дождь был необходим, потому что начиналась засуха. Я подошла к окну и с удовольствием смотрела на водяные струи. Я могла различить очертания склона и ряд тополей на вершине. Теперь лило как из ведра, и в помещение стал проникать запах свежести и земли. Я глубоко вздохнула. Я сидела в тепле и безопасности в моем маленьком доме, и мне было ужасно одиноко. Рассердившись, я сказала себе, что нечего валять дурака – я была именно там, где мне и хотелось быть, и делала именно то, что мне хотелось бы делать. А дурное настроение накатило на меня из-за ненастья.

Я снова постаралась заняться работой. Но Жозефина никак мне не удавалась. Я не могла сосредоточиться, все время думала о другом, и было бессмысленно продолжать себя обманывать. Если я хочу сделать хоть что-то, надо быть честной. Я нетерпеливо убрала в сторону холст и взялась за блокнот. И вот, наконец, моя рука заскользила по бумаге, уголь оставлял на ней точные, уверенные штрихи, и передо мной медленно появлялись очертания лица Макса. Я немного откинулась назад и посмотрела на рисунок. Получалось похоже, и мне стало больно. Я снова почувствовала, как он далеко, и какая жалкая замена – этот листок бумаги. Я очень долго не желала разобраться в себе, потому что правда заключалась в том, что стоило мне подумать о Максе, как меня охватывала ужасная, не поддающаяся объяснению тоска, сковывающая душу и тело и пронзающая болью все мое существо. Такое не может пройти само, если не обращать внимания. Возможно, время сделает свое дело, и мне станет немного легче, но я понимала, что стоит мне увидеть его еще раз, и все начнется сначала, хочу я этого или нет. Безумие? Я не знала. Я любила Макса, потому что это был Макс, со всеми его достоинствами и недостатками.

Гастон помог мне, его прямота заставила меня перестать себе лгать. Он открыл дверь, которую я так старательно запирала. Я попросила у Макса дружбы, и он мне ее не раздумывая подарил. В том, что мне оказалось этого мало, виновата я одна. Я не смогу просто избегать его и не смогу притворяться, что все осталось по-прежнему. Я никогда не умела лукавить, и Макс обязательно все поймет. Меньше всего мне хотелось с ним объясняться, – я легко могла представить себе, что он может мне ответить. Остается только смириться.

А была и еще одна правда. Узнав, что Макса обвиняли в убийстве, я воспользовалась этим, чтобы отвернуться от него, убедив себя, что он не достаточно мне доверяет. Но, собственно говоря, почему Макс был обязан говорить мне то, что не считал нужным? Если бы и я была до конца откровенна с ним, то должна была признаться, что все знаю, и тогда, вероятно, он бы повел себя по-другому.

Я глубоко вздохнула – свободней, словно внутри у меня вскрылся гнойник. Боль не прошла совсем, но, когда я взглянула правде в глаза, мне стало немного легче.

Я снова взяла уголь и принялась за работу, – нарисовала крупный красивый рот, широкие плечи, и вдруг сквозь шум дождя до меня донесся негромкий стук в дверь.

Раздосадованная тем, что мне помешали, я крикнула:

– Входите! Сейчас иду! – Я быстро провела линию руки, не понимая, кто мог оказаться здесь в такой поздний час. Бросив последний взгляд на рисунок, я отложила в сторону уголь и потянулась за полотенцем, чтобы вытереть руки.

– Клэр...

Я подняла голову, и на мгновенье мне показалось, что я сошла с ума. Он стоял в дверях мастерской, и по нему ручьями стекала дождевая вода. Не успев подумать, я вскочила со стула и кинулась через комнату прямо в объятия Макса.

Макс, смеясь, поймал меня и прижал к себе, с минуту я изо всех сил старалась взять себя в руки и говорить как можно более естественно.

– Макс! Как здорово! Но я не понимаю, как вы сюда попали?

– Я все объясню, только не могли бы вы для начала дать мне полотенце?

– Ой, ну конечно, – ответила я, наконец-то начав снова соображать.

– Скорее заходите и снимайте свитер. Как это вы так промокли. Машину можно поставить возле двери.

– Я спрашивал, как проехать. Остановил человек десять прохожих, и каждый объяснил по-своему. – Он стянул свитер через голову.

Я зажгла свет и достала полотенце из пакета с чистым бельем, который еще не разбирала.

– Держите. Но вы все-таки должны мне рассказать... – Сердце мое колотилось с такой силой, что, когда я доставала из холодильника бутылку вина, у меня дрожали руки.

– И, как я понимаю, многое. – Вытираясь, он наблюдал за тем, как я наливаю вино в стакан. – Я не был уверен, что вы мне обрадуетесь. Спасибо, Клэр. – Он взял у меня стакан.

– За то, что обрадовалась или за вино? Я выдвинула из-под стола стул и присела. Я никак не могла поверить. Макс здесь, в Грижьере. Мне даже захотелось себя ущипнуть.

– И за то, и за другое.

Он последовал моему примеру, сел напротив и закурил, а я, дотянувшись до буфета, достала пепельницу и подвинула ему.

– Вы голодны? – спросила я, совершенно не зная, что говорить дальше. – Я могу что-нибудь соорудить, если хотите.

– Нет, спасибо. На последней бензоколонке я съел отвратительный сандвич, который дожидался меня там, лежа в целлофане много дней. Ну и долго же сюда ехать!

– Да... – больше я не могла терпеть. – А как вам удалось узнать, где я?

– У Джорджа. Обычный шантаж и ничего больше.

– У Джорджа! Вот удивительно... Вот уж никак не думала, что он даст мой адрес! Я же сижу тут, чтобы зарабатывать для него деньги, а не принимать гостей!

– Честно говоря, я тоже не надеялся, но кроме него мне не у кого было спросить. Понимаете, я хотел вам написать...

– Так почему же вы приехали?

– Он мне посоветовал. Как я понял, когда вы с ним в последний раз виделись, у вас было неважное настроение. А это для творчества вредно, так что он действовал и в собственных интересах.

– Бог ты мой! – Кажется, все становилось на место. – Макс, послушайте...

– Клэр, выслушайте сперва вы. Я собирался вам все рассказать, но откладывал, считая, что вы должны для начала разобраться в своих чувствах.

– Значит, он сообщил вам о нашем разговоре, – произнесла я безразлично.

– Да. И еще рассказал мне о вашей реакции. Он подумал, что вы в меня влюбились. Я не мог оставаться равнодушным и приехал.

Краска густо залила мои щеки.

– О, Боже! – я чувствовала себя круглой дурой и жутко разозлилась на Джорджа. Я закрыла лицо руками.

– Это правда?

– Что? – Я снова посмотрела на него. – Макс…

Наверное, сильнее он не мог бы меня ошарашить, хотя всего каких-нибудь полчаса назад мне казалось, что я ко всему готова. В волнении я встала и подошла к камину. Впервые в жизни мне отчаянно захотелось закурить. Почему-то мне показалось, что сигарета смогла бы меня успокоить.

Тишину нарушал лишь мерно стучавший за окном дождь. Я заметила, что кусок камня отломался от каминной полки. Протянув руку, я дотронулась до его гладкой холодной поверхности.

Голос Макса показался мне неожиданно резким.

– Простите меня, Клэр. Я не хотел вас огорчить. Я не должен был спрашивать.

Я повернулась к нему лицом, не выпуская камня из руки, и его острые края впились в мою ладонь, но я почти ничего не почувствовала. Посмотрев на Макса, я поняла, что огорчен как раз он сам.

– Нет. Вы меня не огорчили. Просто все так неожиданно...

– Ну разумеется. Вы же меня не приглашали. Я уеду, если хотите. – Он встал и затушил сигарету.

– Нет, Макс, пожалуйста, не надо. Вы даже не представляете, до чего я рада, что вы здесь. И вы вправе получить ответ.

Он внимательно наблюдал за мной.

– Я не знаю, как насчет права, но мне бы хотелось знать, на что я могу надеяться. Для меня это очень важно.

– Но... почему? – спросила я глупо.

– Вот почему, – ответил он почти что со злостью. Он шагнул ко мне и с силой притянул меня к себе. Губы его поймали мои, а его поцелуй на этот раз был поцелуем не друга, а любовника, и причем нетерпеливого. Потом он отпустил меня.

– А теперь понимаете? – Я ошарашено уставилась на него. – Вы собираетесь дать мне по голове этой штукой?

– Что? – поняв, что в руке у меня по-прежнему зажат камень, я посмотрела на него, словно впервые увидела. – Ой, нет, просто он отломался.

– Я не был уверен. Не так-то просто признаваться женщине в любви, когда она приготовила для тебя булыжник. – Он осторожно забрал у меня камень и положил его назад на каминную полку. – Итак, как насчет ответа?

Я на минуту закрыла глаза, вдумываясь еще раз в его слова, а потом смело взглянула на него.

– Да. Да, это чистая правда. Хорошо это или плохо, но я по уши влюбилась в вас, Макс Лейтон. Вы довольны?

Он вздохнул с облегчением.

– Доволен, поверьте мне, вполне доволен. – И я снова очутилась в его объятиях, и его поцелуй развеял мои последние сомнения относительно того, что он сейчас чувствует.

– Клэр, я думаю, нам пора поговорить, – произнес он, подводя меня к дивану.

– Макс, вы в этом уверены?

– Думаю, вы не должны во мне сомневаться теперь, когда я потратил столько энергии, чтобы вас убедить.

– Да. Но все же это ужасно странно.

– Ничего странного, моя милая. По-моему, все давно витало в воздухе.

– Но вы и виду не показывали!

– И совершенно сознательно. Меньше всего мне хотелось подталкивать вас к тому, к чему вы еще не были готовы. Я же предупреждал, что отношусь к подобным вещам очень серьезно.

– Вы сказали мне, что подобные вещи вас вообще не интересуют, – перебила я его, и он улыбнулся.