Джулия Кендал - Портреты

– Ничего.

– Ничего? Но как это может быть? – удивилась я.

– Полиция считает, что она ни при чем.

– Макс! – воскликнула я, ощутив огромное облегчение, – ты им не сказал!

– Зачем? Роберт мертв. Какой смысл снова ворошить старую историю. По-моему ты, я и Дэниел заслужили покой. А Софией я сыт по горло. Но мне интересно, почему ты так обрадовалась? Она не была с тобой слишком любезна.

– Да... Но мне кажется, я ее немного понимаю. По-моему, она любила тебя, как умела, хотя это и ненормальная, странная любовь. А когда она поняла, что ты стал к ней равнодушен, то в отместку стала мучить тебя. С начала с помощью Роберта, потом выступила в суде, но на самом деле она понимала, что единственным орудием, способным тебя уничтожить, был Дэниел. Она воспользовалась им, и мне кажется, она сама по-настоящему страдала из-за этого.

Макс посмотрел на меня с любопытством.

– Ты продолжаешь удивлять меня, Клэр. Поразительно, как ты смогла разобраться в Софии! Когда-нибудь я расскажу тебе, как все началось, хотя это вполне банальная история – влечение, принятое за любовь.

– Ничего удивительного, вы оба все сами сказали, а мне оставалось только слушать, и, глядя на вас, я думала, в какую ужасную ловушку вы оба попались. София – оттого, что тебя не понимал а, и чем больше старалась привязать к себе, тем больше ты от нее отворачивался. А тебя неотступно преследовал кошмар – жена, готовая на все, лишь бы удержать при себе мужа. Я думаю, вы оба были не правы. Это, наверное, было просто ужасно!

– Да. И посмотри, что из этого получилось. Униженная, одинокая женщина, как тяжело!

– Я понимаю. Но Макс, как тебе удалось выгородить ее? Она ведь соучастница.

– Это было несложно. Я совсем немного исказил версию. Сказал, что София оказалась заложницей Роберта, и что он в тот вечер использовал ее, чтобы иметь алиби, а она не знала ничего о краже, убийстве и исчезновении Дэниела, потому что это были делишки Жози, и что мы приехали вчера к ней, чтобы сообщить, что Дэниел жив, и этим, вероятно, объясняется ее повышенная эмоциональность.

– Макс, спасибо.

– Почему ты меня благодаришь?

– Потому что у тебя были все основания засадить Софию за то, что она тебе сделала, и тебе это было совсем нетрудно.

– Но теперь это бессмысленно. Я добивался от нее признания, чтобы Роберт не ушел от ответа. С него все началось, им и закончилось, а она и в самом деле оказалась своего рода заложницей.

– Но как насчет Дэниела? Это-то ее рук дело. Роберт тут ни при чем.

– С этим все. Не думаю, что ребенку было бы лучше, если бы лицо его матери замелькало на первых полосах всех газет страны. Ему еще и так многое предстоит узнать.

– Я люблю тебя, Макс Лейтон. Макс посмотрел на меня и улыбнулся.

– Похоже, ты станешь матерью куда скорее, чем рассчитывала. Клэр, ты хотела, чтобы Гастон был твоим, и он стал. Что скажешь?

– Я думаю, это великолепно. Но как насчет Софии и бедных Клабортинов?

– С Софией мы долго беседовали. Она со мной согласилась, раз она не была ему матерью до сих пор, то не стоит пытаться стать ею и теперь. Она думает переехать в Италию.

– Но неужели она готова вообще не видеть Гастона? Ведь все-таки он ее сын.

– Да. И я ее понимаю. Она утратила все права на него, когда услала его с Жози. Думаю, она понимает, как тяжело ей будет увидеть его после всего, что она сделала.

– Наверное. А Клабортины? Им будет не легко.

– Может быть, легче, чем ты думаешь. Они будут видеться с ним в те месяцы, которые мы будем проводить в Грижьере. Конечно, ко всему этому надо будет привыкнуть, но мы постараемся.

– Макс, а когда именно ты догадался насчет Дэниела?

– О, разве ты не поняла? Стакан твоей сестры пострадал вследствие моего потрясения. Вспомни секрет, который ты выдала тогда – что Гастон незаконнорожденный сын Жозефины.

– Значит, вот почему у тебя сделался такой жуткий вид...

– Ну не потому же, что мальчик узнал меня. Я-то понял, что он видел Роберта. Но мне было точно известно, что у Жози нет и быть не может ребенка этого возраста.

– О Боже, Макс...

– Да, было несколько весьма неприятных мгновений.

– Значит, вот почему ты даже не сделал попытки себя защитить, и с таким странным видом просил разрешения посмотреть на него.

– Я не хотел ничего говорить, прежде чем узнаю факты, и потому уехал, ничего не объяснив. Мысль, что Гастон – это Дэниел, никогда не приходила мне прежде в голову, у меня не было причины сомневаться, что Дэниел умер, хоть я и узнал, что Жози жива. К тому же я был уверен, что Клабортины – родители Гастона. И вот ты взорвала свою маленькую бомбу. Дальше было уже не сложно восстановить картину, пускай чего-то в ней и не хватало.

– Да. Но главное несоответствие, как я понимаю, касалось возраста Дэниела, – судя по тому, что ты говорил, ему должно сейчас быть девять.

– А ему и есть именно столько. Думаю, Жози на всякий случай добавила несколько месяцев, что было несложно, Дэниел был крупным ребенком. Вот она и сделала его на год старше.

– А портрет?

– Дорогая, не думай, что я недооцениваю твоих работ, но именно портрет сразу заворожил меня. Кроме очевидных достоинств, в нем было что-то заставившее меня подумать о Дэниеле. Теперь-то я понимаю что, но тогда это было подсознательно.

– 3наешь, это похоже на сон.

– 3наю, конечно, знаю. Но все позади и можно жить дальше. Ты вела себя просто замечательно, Клэр, и мне ужасно неприятно, что тебе пришлось сегодня столько пережить.

– Не надо. В общем-то даже хорошо, что я там оказалась. Как ты думаешь, как Гастон... я хотела сказать Дэниел, ко всему этому отнесется?

– Для него это не просто смена имени. Да и мне будет непросто думать о нем не как о Гастоне. Но, я думаю, он сумеет правильно понять. Он должен узнать правду, и не думаю, что его удовлетворит упрощенная версия. Он слишком смышлен, чтобы поверить малоубедительной сказке о том, почему его мать не хотела видеть его. Но это уже моя забота.

– Странно, наверное, стать снова отцом, причем девятилетнего ребенка.

– Еще как. Но Дэниелу давно пора узнать новую историю. Хватит ему быть Маленьким принцем.

– А его отцу пора достать с неба его звезду и положить ему в руки.

В Вудбриже светились все окна, когда мы подъехали. Из дома нам навстречу выскочила Пег.

– Клэр! Ну, слава Богу! Мы чуть с ума не сошли от беспокойства. Льюис не слезает с телефона. О, мистер Лейтон, – добавила она, заметив сзади меня Макса, – значит, все хорошо?

– Все хорошо, – кивнула я. – Мы все расскажем, только я умираю с голоду, а Макс, я думаю, не откажется от коньяка.

– Все, чего пожелаете. Вы не представляете, до чего я рада, что вы тут. Но тебе лучше зайти сначала к Гастону, Клэр. Он отказывается спать, не убедившись, что его мадемуазель в безопасности. Проснулся полчаса назад, как раз когда я последний раз заходила взглянуть на него. Откуда у этого ребенка такой решительный характер?

– Действительно откуда? – сказала я. Мы с Максом переглянулись, а Пег озадаченно на нас посмотрела.

Через пять минут в кухне появился Льюис, и они с Максом приветливо пожали друг другу руки.

– Я только что узнал все от инспектора Маллэвея, – сказал Льюис. – Он в общих чертах рассказал мне, что произошло. Я прошу вас извинить меня за допрос, который мы вам здесь учинили, мистер Лейтон.

– Ничего страшного. Это вполне объяснимо. И прошу вас, зовите меня Максом.

– Макс начнет вам пока рассказывать, – сказала я, – а мне надо подняться к Гастону.

– Конечно, – согласился Льюис, второй раз за сегодняшний день доставая бутылку с коньяком, и, когда я уходила, Пег и Макс усаживались за стол.

В комнате Гастона было темно и очень тихо. Он, вероятно, все же уснул от усталости, и я осторожно присела на край матраса. Гастон повернулся на спину и закинул руку за голову – движение, удивительно характерное для Макса, когда он спал. Я вдруг удивилась, что не заметила раньше сходства – темные ресницы, опустившиеся на высокие скулы, завиток волос на шее, четкий рисунок рта, правда, пока еще нежного и по-детски розового.

Дэниел. Я погладила его по голове, ставшей чуть влажной во сне. Меня переполняло ощущение любви и покоя. Рука ребенка свободно лежала на одеяле, а дыхание было легким и свободным. Мой маленький художник! Завтрашний день принесет в его жизнь почти неправдоподобные перемены, к которым ему еще предстоит приспособиться, но он сумел это сделать однажды, а значит сумеет и теперь. А сейчас он спал, и я была этому рада. Я еще немного посидела возле него, но вдруг почувствовала, что кто-то появился у меня за спиной, и, повернув голову, увидела Макса.

– Ну как? – прошептал он.

– Выключился, будто свет. Я спущусь вниз.

Я ушла, а Макс сел на кровать, чтобы впервые за шесть долгих лет одиночества посмотреть не на Гастона, а на своего сына.

– Что вам успел рассказать Макс? спросила я, садясь к столу и берясь за большой сандвич с ветчиной, который приготовила для меня Пег.

– В основном о первом убийстве и о том, что Роберт застрелился. Как ты думаешь, Клэр, Макс в порядке? Он сидел здесь как на иголках, а потом с каким-то странным видом поставил стакан и попросил извинения.

– Он пошел наверх к Гастону, – объяснила я, улыбаясь, – думаю, он задержался здесь только чтобы выпить коньяку.

– Инспектор сказал, что какие-то подробности вы хотели сообщить нам сами, – сказал Льюис.

– Да, это правда, а кроме того, есть еще много такого, о чем не знает и никогда не узнает инспектор. Но начать стоит с весьма впечатляющей детали. Наш маленький французский друг – Гастон Клабортин, оказался англичанином. Он – Дэниел Лейтон, сын Макса, который считался утонувшим шесть лет назад.

Последовала долгая пауза, – потрясенные Льюис и Пег даже не сразу начали задавать вопросы, но потом они заговорили, перебивая друг друга, и я рассказала им всю эту совершенно невероятную историю.

Макс вскоре вернулся, мы перешли в гостиную, еще немного выпили и поговорили, а затем Пег и Льюис ушли, пожелав нам спокойной ночи. Несмотря на усталость, я была слишком возбуждена, чтобы заснуть.

Я прилегла на плечо Макса.

– Наверное, все теперь будет совсем по-другому.

– Я тоже так думаю, дорогая. Но сегодняшний день еще не закончился, и я пока не хочу ничего менять.

– Макс, нам надо еще кое о чем поговорить.

– Да, – согласился он. – Вот о чем – в следующий раз, если ты во мне усомнишься, спрашивай сперва обо всем меня, договорились? Я боюсь состариться раньше времени, бегая за тобой сразу по двум континентам.

– Ты все еще сердишься?

– Честно говоря, у меня нет сил. Слишком много мы сегодня пережили. И кроме того, ты так замечательно вела себя с Софией и Робертом! Кстати, а почему ты мне не сказала, что он так ужасно поступил с тобой в Холкрофте?

– А зачем? Ты бы рассердился и расстроился, а Роберт был бы доволен. Он все и затеял, чтобы еще раз тебя разозлить.

– Да, это верно. Кажется, ты сумела дать ему отпор?

– Еще как. Только меня огорчает, что твой брат поцеловал меня первым.

– А я зато поцелую последним, – и он подтвердил свои слова действием.

– О, – вздохнула я. – Ты знаешь, ты ведь ни разу не целовал меня с той минуты, как увидел портрет Жозефины.

– Неужели? Это ужасное упущение, но ты должна понять, почему я немного отвлекся. – Он снова поцеловал меня и заставил подняться.

– Пойдем, Клэр, я хочу рассказать тебе на ночь сказку, ты такой прежде наверняка не слышала, это будет подходящим завершением дня.

Мы разделись и скользнули под прохладные простыни. Лежа на боку, я ясно различала лицо Макса в лунном свете. Я не знала, что мне предстоит услышать, но чувствовала, что что-то важное.

– Это история о человеке, полюбившем очень красивую женщину, – начал Макс. Он никогда еще не любил по-настоящему и не был уверен, что сумеет полюбить. Сердце его стремилось к ней, как и его тело, но она была недосягаема. И вот он издали смотрел на нее, думая о том, как ему хочется дотрагиваться до ее волос, целовать ее губы, которые так часто смеялись и произносили то, что его трогало. Он представлял себе, что бы почувствовал, если бы она обвила его своими руками и прижала к себе. И чем больше он думал, тем больнее ему становилось. Никогда в жизни ему еще ничего не хотелось так сильно.

Макс вздохнул, повернулся на спину и стал смотреть в потолок. Я решила, что он выбрал такой способ рассказать мне о своих отношениях с Софией, и, глядя на него, ожидала, что будет дальше.

– И вот, в один прекрасный день, случилось чудо. Она улыбнулась ему таинственной женской улыбкой, которая говорила о том, что она благоволит ему. Он собрал все свое мужество и повел ее в спальню. Теперь-то ты можешь понять этого несчастного, который несколько месяцев был в ужасном состоянии, но боялся напугать ее, действуя поспешно. Она стояла посреди комнаты и ждала. Естественно, он боялся обидеть ее или испугать, но он и не желал упустить своего шанса. И вот он осторожно обнял ее, поцеловал прохладные губы, и они немного приоткрылись в ответ. Он так часто мечтал о том, как будет ее целовать, и вот их губы встретились, а ее руки сомкнулись у него за спиной. Он стал немного смелее. Он уложил ее на кровать, целовал в шею, и рука его коснулась ее груди. Она прошептала его имя, и он понял, что она довольна, и сердце его забилось еще сильнее.