Обязанности сами собой разделились: Зинаида заведовала производством, Маргарита – сбытом.

Самая бойкая торговля шла ночью. Маргарита научилась спать сидя, только клала на стол под голову подушку.

Широкая натура Зинаиды требовала масштаба. Она смоталась к какому-то местному художнику, за бутылку заказала вывеску, и на заборе домика Маргариты появилась интригующая надпись: «24 часа».

Всякий раз, когда раздавался стук в дверь, Галкина вздрагивала. Ей все время казалось, что депутаты Госдумы именно сейчас приняли закон, по которому они с Зинаидой за свою деятельность получат личный номер и путевку на нары.

Услышав стук ночного покупателя, Марго брала с полки пол-литровую бутылку с надписью «Пиво янтарное», тащилась к двери, по пути наталкивалась на косяк, кривилась от боли, потирая ушибленное место, просыпалась:

– Кто?

– Хозяйка, продай пол-литру!

– Что ж вам не спится-то, черти?

Дверь открывала только через цепочку – это тоже была наука Зинаиды.

– Семьдесят.

– Чё вдруг семьдесят? Вчера шестьдесят было…

– Ночной тариф…

Под цепочкой просовывалась рука с мятыми десятками, Марго забирала деньги, подносила бутылку, самонаводящиеся пальцы обхватывали горлышко, и ночной посетитель исчезал. Так выглядел гешефт в ночном свете Марфинки.

От ночных дежурств (или от образа жизни) Маргарита чувствовала себя подавленной, если не сказать – раздавленной.

Зато соседка и одноклассница Зинка Резник порхала, как на крыльях.

Зинаида радовалась белому дню, темной ночи, ветру, отсутствию ветра, драке двух девок, не поделивших жениха, и их замирению (помирившись, девки купили сливовой настойки) – радовалась всему и все время. «Как такой человек мог травить себя таблетками?» – недоумевала Галкина, наблюдая за подельницей.

Зинаида даже помолодела. Под мотивчик «Капли датского короля» в ее голове рождались эксклюзивные рецепты настоек, ликеров, наливок. Сливянка, рябиновка, смородиновка, настойка на кедровых и грецких орехах, на апельсиновых и лимонных корках – чего душа желает. У соседки были наполеоновские планы на лето, она соблазняла Галкину рецептами кальвадоса и бренди. Зинка и самогонку не гнала – она творила.

– Демиург, – ныла Маргарита, – подежурь за меня. Я третью ночь не сплю. Идут и идут эти алкаши проклятые.

– Не алкаши, Ритка, клиенты! Рит, у меня компоты заканчиваются. Ты пошуруй у себя, может, чего найдешь… а то будем, как при совке, молоко с дрожжами в стиральной машинке крутить…

– Зин, – догадалась Маргарита, наблюдая за счастливой одноклассницей, – ты, наверное, занимаешься любимым делом, а мне это совсем не по душе.

– Да это все лирика – по душе, не по душе… Бабки нужны?

– Нужны… – понурилась Галкина.

– Вот и давай как договорились: запасы к Новому году сделаем. У нас уже постоянная клиентура!

Через месяц Маргарита забыла все дорогие привычки: педикюр, маникюр, массаж и бассейн остались в прошлом. Галкина на автопилоте ела, убирала и мыла, рубила дрова, таскала воду, грела ее на печи, чтобы смыть с себя сивушный запах (ей казалось, что от нее постоянно подванивает сивухой). Все остальное время забирал ненавистный бизнес.

Марго сравнивала Марфинку с островом Забвения из фильма «Пираты Карибского моря».

Марфинка, конечно, не Карибы, нет солнца, песчаных пляжей и океана, но сути это не меняло. Как Джек Воробей, она застряла между мирами и потихоньку сходила с ума.

Когда Валентина звонила, Марго заверяла сестру, что у нее все в порядке, что не ничего не нужно. Говорила и удивлялась: ей на самом деле ничего не было нужно.

Вчера еще красивая, полная надежд молодая женщина опустила крылья, потухла. Беспокойство по поводу Валентины и Адама, вся ее прежняя жизнь, страхи, ревности, страсти – все отсюда, из Марфинки, казалось смехотворным. Галкина ничего не ждала от жизни и уже ни на что не надеялась.

Скажи прежней Маргарите кто-нибудь несколько месяцев назад, что она превратится в зомби, она бы плюнула в лицо пророку.

Марго казалось, что в ней не осталось желаний – одни инстинкты. Или нет, одно желание в ней все-таки тлело. Желание было глобальным – выбраться из деревни. Статус-кво – вот о чем она, как Джек Воробей, мечтала, когда рубила дрова и продавала «янтарное пиво» за шестьдесят рублей.

Втайне она мечтала уехать из Марфинки, когда срок аренды закончится и моряк освободит квартиру. Еще полгода, и она будет прежней Маргаритой Галкиной, а пока надо принимать обстоятельства. Что толку плакаться, жаловаться и обвинять кризис? И Маргарита молчала, все больше замыкаясь в себе.

Тупое однообразие дней оживляли только мятые десятки.

Если бы не Зинаида, Галкина не заметила бы и первый снег.

– Снег, Ритка, снег идет! – накрыл Маргариту Зинкин радостный вопль.

Марго в это время рубила дрова за домом. Опустила топор – действительно, низкое блеклое небо бросало на землю крупные мокрые хлопья. Хлопья таяли, не успев осесть.

– Ты видишь? – ликовала Зинаида.

Маргарита задрала лицо к небу и тут же получила холодный плевок в глаз.

– А что, снег – большая редкость в здешних местах? – проворчала она, вытираясь.

– Да что с тобой? – обиделась соседка.

Оказалось, снегопад знаменовал не столько переход от осени к зиме, сколько выход на более широкий круг потребителей Зинкиной продукции.

– Лыжники объявятся на выходных! – не унималась Зинаида и тут же перешла к решению производственных вопросов: – Где бы нам еще один бидон раздобыть? С Клавкой поговорю, она дояркой в колхозе трудилась, может, оставила себе пару штук… И вообще, зимой торговля пойдет бойчее.

«Куда уж бойчее?» – только хотела возразить Маргарита, как у калитки затормозил уазик с недвусмысленной надписью на дверце: «Милиция».

Дурнота подкатила к горлу, Маргарита задышала открытым ртом.

Дверь уазика распахнулась, из нее выпрыгнул на тропинку полный мужчина в форме сержанта милиции.

Галкина обнимала жиденькую охапку дров и с покорностью ягненка ожидала приближения блюстителя закона. Перед глазами пронеслась вся бестолковая, местами порочная жизнь.

– О, Федьку принесло. – Зинаида сорвалась навстречу гостю.

Задержавшись у калитки, гость рассматривал игривую вывеску на заборе – «24 часа».

– Зинка, твоя идея? – кивнув на вывеску, спросил сержант голосом кастрата.

– А то! – Зинаида гордилась выдумкой.

– Сними, а то штраф выпишу, – пригрозил Федор.

– Ты что, Федь, это же реклама – двигатель торговли? Как это – сними?

– Сними, сказал… Реклама. Получишь два года исправительных работ – будет тебе реклама…

– Как два года? – Из объятий Маргариты посыпались поленья.

Зинаида чуть не упала от хохота:

– Да брешет он!

– Публичный дом устроила, блин. – Федор придержал Зинаиду под локоть, снизил голос. – Зин, вынеси парочку…

– Момент! – Зинаида на крейсерской скорости скрылась в доме. Продукция пользовалась спросом.

Федор улыбнулся смущенно:

– Привет, Рит.

– Привет, – без выражения отозвалась Маргарита, холодными глазами разглядывая бывшего поклонника.

Федор мало изменился. Такой же тяжеловес, широкий и спокойный, как скала. Может, она прошла мимо судьбы, за это и терпит теперь? «Если бы на мне женился, может, не пил бы и с малолеткой не спутался», – предположила оптимистка внутри Маргариты. Пессимистка ей возразила: «Кобель, он и в Африке кобель».

Бросая на Маргариту нежные взгляды, Федор прошелся по двору.

– Рит, – позвал сержант и осекся, наткнувшись на запрещающий взгляд синих глаз, – может, надо чего? Так ты скажи только.

– Спасибо, Федя, ничего не надо.

«Педофил несчастный», – хотела добавить Галкина, но удержалась. Ей-то какое дело, чем занимаются ее бывшие одноклассники? И какое право она имеет судить их? Чем еще заниматься в Марфинке? Выбор-то небольшой. Кто-то самогонку гонит, кто-то пьет по-черному, а кто-то по бабам шастает. Каждому свое.

Маргарита присела, собрала рассыпанные дрова.

Боковым зрением заметила в огороде Резников какое-то движение, подняла голову. Нелепая фигура в телогрейке и вязаной кепке приблизилась к меже, уронила руки на хлипкое, условное ограждение.

Галкина опять едва не рассыпала дрова: неужели это ее сосед и одноклассник Гришка Резник? Точно – Григорий. «Боже, какое чмо! Как это с ним Зинаида живет? Сухофрукт!» – удивилась Маргарита, разглядывая заветренного и сморщенного мужичка с траурной каймой под нестрижеными ногтями. В отличие от супруги Гришка усох.

– Здравствуй, Рита, – позвал Григорий, – привет, Федор. – Сосед бросал беспокойные взгляды во двор Галкиных.

– Здравствуй, Гриша, – кивнула Маргарита.

– Здорово, Гриня, – отозвался сержант Иванушкин.

– Как жизнь? – Резник смотрел на Галкину.

Маргарита криво усмехнулась. Какая может быть жизнь в зале ожидания или на острове Забвения? Вместо нее ответил Федор:

– Нормально.

– А у тебя? – Маргарита все еще не могла справиться с разочарованием.

– Как видишь.

– Я слышала, ты уезжал из деревни? Или нет?

– Уезжал, назад вернулся.

– Не жалеешь?

– А что толку жалеть? Везде хорошо, где нас нет.

– Ты прав. А где работаешь?

– В пожарке.

– И как?

– Нормально, сутки через трое.

– Я помню, ты увлекался биологией.

– Да какая разница, кто чем увлекался? Вот он, – Гришка кивнул на Иванушкина, – увлекался борьбой. И все мы увлекались тобой. Это ж ничего не значило для тебя. Так и биология. Она мне не ответила взаимностью.

– Философ, – хмыкнул Федор.

– Ладно, пока. Увидимся, – оборвала разговор Галкина и направилась к дому.

Из сеней ей навстречу выскочила Зинка:

– Где Федор?

– За домом.

– А с кем он там балабонит?

– С твоим.

Глаза Зинаиды сузились от гнева, она пронеслась мимо, ворча на ходу:

– Все лето не выгонишь в огород, а тут – гляди-ка, сам нарисовался, холера.

Удивленная Маргарита удивилась бы еще больше, если бы узнала, какую линию обороны вокруг благоверного выстроила одноклассница – Маннергейму учиться и учиться.


Ключ не поворачивался в замке. Капюшон мешал – накрывал голову блином, света не хватало. Адам, раздражаясь, щелкнул зажигалкой.

«Что за черт? Утром все закрыл с полпинка, никаких намеков не было на неисправность», – успел подумать он.

Размышления Рудобельского были прерваны вероломным ударом по почкам.

Адам приземлился на колени, обернулся и подсек нападавшего. Нападавший навалился сверху, и Адам получил еще один удар – под глаз.

Обозленный, подполковник подмял под себя противника, наступил на него коленом и занес руку для удара. В последний момент Адам узнал нападавшего, рука дрогнула, удар пришелся в переносицу.

– Япона мать!

Прижатый коленом, на грязном полу подъезда без чувств лежал Толян. Из носа Толяна бежал кровавый ручеек.

Рудобельский уже слышал сопение ровесницы Октября за соседней дверью. Сейчас Ольга Амбарцумяновна вызовет наряд. Не хватало только опять угодить в обезьянник с этим уркой.

Рудобельскому удалось наконец повернуть ключ, дверь открылась. Без церемоний втащив тело Толяна в прихожую, Адам сдернул с крючка в ванной полотенце, намочил под краном, похлопал урку по щекам.

Толян очухался, открыл глазки.

– Ты? – не поверил он.

– Я, – подтвердил Рудобельский и сунул Толяну полотенце.

– Нос сломал, – матерился Толян, размазывая полотенцем кровавые сопли.

Адам молчал, ни о чем не спрашивал – все и так было понятно: наверняка этот тип пришел навестить хозяйку. И что она только нашла в этом недоумке? С его точки зрения – урод уродом. Да еще с тюремным прошлым. Но баб разве поймешь? Чего им надо? Вот что, спрашивается, нужно было его Юльке?

И эта рыжая корчит из себя придворную особу, а сама с таким хмырем снюхалась – плюнуть не на что. А он, Рудобельский, защищал ее в самолете, а у них вон – сладилось.

Адам не спеша водворил на плечики куртку, подошел к зеркалу и включил свет. Скула набрякла, глаз поплыл. Придется прикладывать лед. Руки чесались добавить этому деятелю.

Толян быстро приходил в себя.

– А где баба, которая здесь жила? Куда она делась? Или она хату тебе продала? – гундосил он.

– Ну, допустим… – Адам с удивлением вслушивался в треп уголовника. Выходит, рыжая сбежала от любовничка?

– Ну, ты, друг, попал! – хрюкнул Толян в полотенце. У него появился повод подружиться с этим терминатором. – Это ж не ее квартира!

– А чья? – Ровный голос не выражал никаких эмоций.

Толян сделал эффектную паузу: у него, если он правильно понимал, появилась еще одна возможность отыграться. Сделал он это с удовольствием, вкусно:

– Эта баба купила хату в кредит. Сечешь?

– Секу, дальше что? – проявил интерес Адам, подавляя в себе крепнувшее желание намять бока рецидивисту.