Оставшиеся вещи Рудобельского хранили его тепло и запах. С усилием стряхнув оцепенение, Маргарита принялась собирать одежду: заталкивала в куртку джинсы и свитер, не знала, куда пристроить шарф и ботинки, неловко и бестолково перекладывала вещи из одной руки в другую, что-нибудь забывала или теряла, не дойдя до выхода.

– Свяжите шнурки, что ли, – проворчала противная медсестра, с раздражением наблюдая за неумелыми манипуляциями Галкиной.

Видимо, желание поскорее избавиться от кулемы взяло верх, сестрица с видом святоши выделила Марго потрепанный пакет из больничного хозяйства. Сгущались сумерки, когда вымотанная, осунувшаяся от переживаний Маргарита вышла из отделения на улицу. И поняла, что с радостью вернулась бы в больницу и просидела у постели невыносимого моряка всю ночь, лишь бы не оставаться одной.

На пронизывающем ветру Маргарита опять вспомнила, что у нее нет ни денег, ни мобильного.

Нужно было сразу попросить у дока разрешения позвонить, но в своей обшмыганной одежонке, под испытующими взглядами, Маргарита чувствовала себя неуверенно, все время норовила сбежать и теперь вот томилась на улице, раздумывая, что делать.

Возвращаться под презрительные взгляды не хотелось, стоять на продуваемом крыльце было холодно.

Спасаясь от ветра, Маргарита обняла пакет и вспомнила о куртке Рудобельского.

Меховая опушка капюшона и подкладка хранили резкие мужские запахи – кожи, шампуня и въедливый аромат одеколона, напоминающего «Шипр». Где он только его берет?

Маргарита закрыла глаза и представила себя в ласковых объятиях подполковника. Теперь, когда Рудобельский не нуждался ни в ее помощи, ни в ее присутствии, Маргарита чувствовала необъяснимую пустоту и зависть к ворчливой медсестре. И не только к медсестре. К врачам и нянечкам, которые взяли на себя заботу о моряке.

Только Маргарита Галкина никому не нужна. Никому не нужны ее забота, еще молодое тело, неприкаянные губы и все остальное, пребывающее в состоянии анабиоза.

«Наверное, все дело в магическом слове «жена». Держит не хуже обручального кольца», – с грустью подумала Марго и даже потерла безымянный палец – кольца не было. Откуда взяться кольцу, если нет мужа?


Семейная жизнь Маргариты длилась чуть больше года.

Валерка изящно ухаживал за самой красивой бортпроводницей авиаотряда, не предпринимая никаких попыток соблазнить ее. Кандидат в мужья не был жмотом, треплом и юбочником. К тому же совсем не употреблял спиртного и не хватал Галкину за коленки, как большинство мужиков в авиаотряде. Мужчина проявлял фантазию, заказывал доставку цветов, приглашал на пасхальные концерты, водил на авторское кино, провожал Галкину домой, целовал у подъезда (в губы, долго, серьезно и проникновенно) и прощался. Галкина сходила с ума от загадочной сдержанности поклонника.

Через пару месяцев таких затяжных поцелуев Маргарита готова была убить жениха за петтинг в преклонном возрасте – Маргарите было двадцать пять, Валерию – к сорока.

Переспали они незадолго до свадьбы.

Валерка повез Марго на дачу. По дороге невеста трепетала и млела от желания, жених виновато улыбался и бормотал что-то о чувствах.

На даче все продолжилось: Валерий шептал на ушко Галкиной, как он сильно ее хочет, но дело не двигалось.

Маргарита видела, что Валерий нервничает, объясняла это длительным воздержанием и взяла на себя роль соблазнительницы. Роль далась ей легко, учитывая сексуальный голод. Жених уступил напору Марго. После двух-трех фрикций все было кончено.

То есть если нормальному среднестатистическому мужчине для эякуляции достаточно двух с половиной минут, то Валерий уложился за минуту. Шел на рекорд.

– Я очень тебя хотел, – услышала Галкина жалкое оправдание.

Все повторилось на следующий раз, и на следующий. Дело пошло лучше, когда Валерий выпил пива. Очень скоро выяснилось, что потенция мужа странным образом зависит от градуса спиртных напитков: чем крепче алкоголь, тем фееричнее секс.

Вспоминая мужа через десяток лет, Маргарита с удивлением признавала, что лучшего любовника, чем поддатый Валерка, у нее не было. Загадочный механизм эрекции мужа так и остался для Марго загадкой. К сожалению, все время приходилось выбирать между трезвым импотентом и пьяным половым гигантом. Галкина выбрала третий вариант – развод: уж очень хотелось ребенка от трезвого мужчины.

* * *

Маргарита сунула окоченелые руки в чужие карманы. Между пальцами что-то зашуршало. На ощупь – деньги. На вид тоже, оказалось, деньги. Вот и отлично, она возьмет их у постояльца в долг, чтобы вернуться в Марфинку.


Во дворе дома висел удручающий запах гари, в котором выделялся тягучий, сладкий привкус жженого сахара. «Последний привет от фруктовой бражки, – догадалась Галкина. – Без фонаря я ничего не найду, придется идти к Резникам».

– Зря ты, Рит, с Зинкой связалась, – посочувствовал Григорий, протягивая Маргарите фонарь, – она давно рвалась дома завести эту бодягу, если б я позволил, прикинь, всю семью оставила бы на улице. Тебя проводить?

– Не надо, спасибо, – не приняла помощь Маргарита, – я сама.

Тонкий луч фонаря обшарил черные, выгоревшие до кирпича стены, обугленный потолок, расплавленный линолеум. Что уже говорить о шторах, дорожках и прочих бытовых мелочах, очертания которых угадывались под жирным налетом копоти.

Маргарита оценила ущерб и вспомнила пророческие строчки: «Где стол был яств, там гроб стоит». Чувствовала ведь, что добром не кончится эта самогонная вакханалия. Марго сдавила голову руками, не пуская отчаянные мысли.

Хлопнула калитка, захрустел снег под ногами.

– Рит, ты где? – позвала Зинаида.

– В спальне, Зин, спасибо за окна. – В спальне, единственной не пострадавшей от огня комнате, окно было затянуто пленкой.

– А, это Гришка. – Луч фонаря на мгновение ослепил Марго. – Я в подпол полезла за компотом, а оно как рванет! На меня банки с консервацией так и повалились с полок! Я понять ничего не могу, вылезаю, а кухня полыхает, – рассказывала Зина Галкиной, ожидая сочувствия. Не дождалась.

– Надо было в церковь в воскресенье сходить, – думая о чем-то своем, едва слышно произнесла Маргарита.

– Так ведь столько клиентов было, – с обидой напомнила Зинаида, – отойти на минуту не дали.

– Надо было десятину отнести отцу Николаю, – с упрямой настойчивостью продолжила Галкина.

Равнодушие Марго задело Зинаиду: во время взрыва она была в доме и чуть не взлетела на воздух вместе с газовым баллоном. Чудо, что жива осталась! Если бы не русская печь, ставшая преградой для взрывной волны, и не подвал – от Зинаиды осталась бы одна головешка!

Маргарита потерла виски и опять принялась за свое:

– Отца Николая обманули… И вообще… Куда мне теперь?

– Так, давай, Рит, ко мне, – брякнула Зинка и похолодела: что она делает? Своими руками рушит тихую семейную жизнь! А если Ритка примет предложение и переберется к ним? Тогда ей Резника возле себя точно не удержать…

К счастью, Ритка предложение не приняла:

– Куда – к тебе? У тебя своих полная хата. Нет, Зин, я тебе больше не партнер. Поеду, побуду дома, пока постоялец в больнице. Вон уже и сумку собрала.

У Зинаиды отлегло от сердца.

– Ну, как знаешь, – с намеком на обиду ответила она.

Галкина, спотыкаясь, дошла до кухни, откинула крышку подпола, посветила фонариком – поискала картонку с деньгами. Картонки на месте не было. Неприятный холодок змейкой прополз по душе, Галкина хмыкнула: продувная Зинка под шумок заграбастала всю выручку за два месяца каторги?

– Зина, где деньги? – опустившись на покрытый сажей пол у открытого лаза, с плохо скрытым подозрением спросила Галкина. Прозвучало почти как у Высоцкого: «Где деньги, Зин?» «Идиотизм», – успела подумать Марго.

В следующую секунду на Маргариту напал смех: смех набирал обороты, рвался из груди, валил с ног. Галкина не могла остановиться, скулы свело, из глаз лились слезы. Смеялась с таким отчаянием – самой страшно стало. Это была истерика.

Зинаиду проняло.

– Да не волнуйся ты так, Рит, деньги дома. Я ж как лучше… Сейчас слетаю. Не тут же их было оставлять.

Зинаида вернулась с коробкой, Галкина, у которой смех сменился такими же внезапными слезами, успокоилась, пересчитала прибыль от проекта, поделила на две кучки. Смерила взглядом, взвешивая стоимость денежной массы в бытовом, так сказать, эквиваленте. Стоило ехать за этим в Марфинку! Стоило переступать через себя и не спать ночами, чтобы все так закончилось? Родовое гнездо обратилось в пепелище. К мировому экономическому кризису прибавился кризис скромной личности Маргариты Михайловны Галкиной – безработной тетки бальзаковского возраста.

Кому от этого холодно или жарко? Сколько таких, как она? Сотни тысяч? Миллионы? И никому нет дела: им – до нее, а ей, Галкиной, – до них, таких же неприкаянных песчинок. Мир состоит из одиночек.

Зинаида тщательно разобрала купюры, перевернула вверх лицом, повернула купонными полями в одну сторону, сложила одна к одной – образцовый порядок. Посмотрела на часы:

– Сегодня поедешь?

– Да.

– Рит, – Зинка смотрела на Галкину с мольбой, – а можно я оставлю себе аппарат?

Маргарита услышала в этом вопросе подтверждение собственным мыслям: Зинаида была рядом – и далеко.

– Если это сделает тебя счастливее – конечно, бери.

– Ой, Рит, спасибо. Сейчас знаешь сколько дерут за сварку? Да и просить некого… – Зинаида еще распиналась, но Марго ее уже не слышала.

Галкина последний раз оглядела уничтоженный пожаром приют скитальца и бродяги, каковой на самом деле являлась. Может, не по призванию, а по обстоятельствам, но разве это меняет дело? Нет ей покоя, будто кто-то прочитал над маленькой Маргаритой Галкиной псалмокатару[2]: «Да будет она все лета жизни ея скитаться по свету, аки вечный жид», – или что-нибудь в этом духе.

Судьбу не переспоришь. Опять она одна, опять без работы. Только теперь домик в Марфинке не пригоден для жилья, и ей совсем некуда деваться. За что бы Маргарита ни взялась – все идет прахом. Когда этот високосный год устанет строить козни?

Податься в проводницы на железную дорогу, что ли? Под стук колес провести остаток жизни? Она представила себя в купе вагона: пакеты постельного белья, сахар кусочками, чай в пакетиках, ровно выглаженные не то большие салфетки, не то маленькие скатерти, стаканы в подстаканниках – дань царской традиции. Билеты… Пассажиры… Станционные огни… И она, Маргарита, в форме проводницы железной дороги с флажком в руках провожает станцию…

Все почти как в самолете, только вместо леденцов проводница Галкина будет разносить чай под «Марш славянки»: «Не желаете?» Пиджак опять придется ушивать…

Почему ей это в голову раньше не пришло? «Потому что рожденный летать ползать не станет», – ответил кто-то в голове голосом Левы Звенигородского. «Станет, станет», – вступила в спор со Звенигородским Галкина.

Ведь люди должны меняться, подстраиваться под обстоятельства.

Разве она этого не сделала? Не подстроилась? Ей казалось, что агентство недвижимости – это самый короткий, прямой путь к своему, отдельному жилью. Путь к свободе. Кто ж думал, что Соединенные Штаты такой фортель выкинут! Знай Маргарита о кризисе, сразу бы пробивалась на железную дорогу.

Тогда удалось бы избежать Артюшкина, Рузанну из Мариуполя, банкира Стасика Буйневича, Федора, оборотистую Зинку Резник и еще кучу ненужного, случайного, транзитного народа. Моряка, например.

«Случайностей не бывает, – опровергла Галкина сама себя, – все случается для чего-то, и все эти люди встретились мне для чего-то. Знать бы еще, для чего».

– На последнюю электричку успеваешь, – оторвал от размышлений Маргариту Зинкин голос.

– Да, – кивнула Марго и повеселела.

Ветер стих, мелкие снежинки в раздумье ложились на землю, навевая сон. Подморозило. Сумку, чтоб не потерять в темноте, привязали к саням. Под скрип снега и лай деревенских собак, перебрасываясь ничего не значащими скупыми фразами, приехали на станцию как раз к поезду. Зинаида помогла поднять багаж на подножку, стиснула Марго в крепких объятиях и заплакала слезами радости. Поверить не могла, что и семью сохранила, и дружбу, и самогонный аппарат.

Электричка, коротко свистнув, тронулась.

– Нас бьют – мы крепчаем! – крикнула Зина, помахала варежкой уплывающей Марго и потянула по опустевшему перрону сани.


Маргарита выложила пакеты с соком и апельсины на грязно-белую больничную тумбочку.

– Дары данайцев? – покосился Рудобельский.

Заросший суточной щетиной, Адам с забинтованными руками лежал под капельницей и вырабатывал ироничный взгляд на мир.

Галкина не повелась. Если бы она дозвонилась Артюшкину, то с радостью свалила бы на Белоснежку почетную обязанность навещать и ухаживать за раненым. Дозвониться не получилось: телефон Артюшкина был «временно недоступен», и Маргарита не стала проверять, сколько продлится это «временно».