– Зачем это тебе?

– Буду ездить, пока не выплачу кредит.

– Очередная блажь, – вынесла вердикт Валентина. – Могу попробовать, но от самой себя бегать бесполезно, если ты не в курсе.

Губы Маргариты скривились.

– При чем здесь это?

– А что при чем?

– Ладно, проехали, – отмахнулась Марго.

– Ты так и будешь голову в песок прятать?

– Валь, я любила свою работу и больше ничего не умею, только летать или… ползать. Проводницей.

Валентина насупилась, как в детстве. Вытаскивать, отмазывать, спасать – это по ее части, это ее гражданский долг, но как хочется, чтобы хотя бы близкие и родные не нуждались в ее профессиональных навыках.

– Хорошо, что у меня только одна сестра, – вздохнула она.


Адам дремал. Заросшее щетиной лицо казалось угрюмым, а подбородок на похудевшем лице – выдающимся. В расстегнутом вороте казенной пижамы курчавились темные волосы, открывался отличный вид на грудную мышцу.

Маргарита споткнулась взглядом о холмистую грудь моряка, смутилась и сунула нос в сумку.

Адам проснулся, разбуженный движением воздуха, но глаза не открывал, из-под ресниц, как пацан, с любопытством подглядывал за Маргаритой.

За минувший год любовь к Юльке стерлась из памяти. Иногда только вспоминалась обида на неверную жену: чего ей не хватало? Знала ведь, что за моряка замуж вышла, а не за инженера или учителя физкультуры.

В результате тяжелых, не всегда трезвых раздумий Адам пришел к грустному выводу: Юлька его никогда не любила. Выйти замуж за офицера ВМФ – это был для Юльки скорее вопрос престижа, чем жизни. К тому же Юлька всегда испытывала необъяснимую слабость к статистике, а статистика утверждает, что самые устойчивые семьи – это семьи офицеров ВМФ. Юлька ошиблась в расчетах – с кем не бывает.

«А я? Любил я жену?» – спрашивал себя Адам и терялся с ответом.

Ему нужен был дом – он у него был. Недолгие пять лет, но был.

А любовь – что это вообще такое? Юльке он не изменял, не считая того раза, когда попытался снять девочку в таверне «Морская».

За все пять лет – ни одного случая захода не в свою гавань. Поди разбери, что это: любовь, ограниченное воображение или обычная мужская порядочность.

С недавних пор на сердце Рудобельского стало спокойно, можно сказать, оно освободилось от постоя. Адаму было все равно, к каким берегам прибиться, в какую гавань войти и каким якорем обзавестись. Теперь Рудобельский по-новому оценивал женщин, появляющихся в его территориальных водах.

Подрагивая ресницами, Адам рассматривал Марго: к сожалению, рыжая не годилась ни для гавани, ни для якоря.

Гавань должна быть просторной, удобной, защищающей от волнений. А какая из этой пигалицы гавань? Того и гляди, придушишь случайно живым весом. А какой из нее якорь? Поплавок!

И все-таки, и все-таки… Что-то в ней было. Кошачья грация, глаза немыслимого цвета теплых морей. А ножки? Мечта всего списочного состава малого противолодочного корабля. И голос… Женщина с таким голосом должна быть полна сюрпризов…

– Привет. Кончай придуриваться, вижу, что не спишь, – проговорил низкий тропический голос дикарки, от которого сердце увеличилось в размерах и перестало помещаться в груди. Причем не первый раз, япона мать!

Адам вздохнул и заворочался. Черт бы побрал эти больничные пижамы – полгруди нараспашку.

– Я говорила с врачом, – полушепотом сообщила Маргарита, – он сказал, что ты идешь на поправку, динамика положительная.

На тумбочке появился комплект судочков. От них исходил одуряющий аромат домашних котлет, молока и чего-то сладкого.

Адам чуть слюной не захлебнулся. Потянулся к судочкам и заглянул под крышку. Маргарита шлепнула его по руке:

– Сначала каша.

– Опять каша? Я уже ел кашу. Мяса хочу, – закапризничал больной.

– В твоем возрасте каша полезней.

– В каком еще возрасте? Мне уже тридцать девять.

Маргарита фыркнула и сунула судок с кашей Адаму. Каша оказалась манной, сверху плавали желтые масленые островки. Рудобельский, придерживая судочек забинтованной рукой, с аппетитом принялся уплетать рафинированные углеводы. Неплохо, неплохо, но у Миколы Бойко все равно лучше получается.

– А по виду так все шестьдесят, – поставила на место шантажиста Галкина.

– Это потому что я тебе не нравлюсь. Ты присмотрись ко мне, – предложил Маргарите моряк, орудуя ложкой.

– Надо же, а сестра мне сказала, что у тебя нет и не может быть интереса к женщинам. Ошиблась, что ли?

Рудобельский поперхнулся. Манная каша, как и повариха, оказалась вероломной и непредсказуемой. Дыхательный рефлекс подвергся серьезному испытанию.

– Подними руки вверх, – спокойно командовала экс-стюардесса Галкина, – наклонись немного вперед. Так.

Дыхание восстановилось, манная каша нашла единственный правильный путь в желудок.

– Что это ты обо мне так заботишься? – просипел, шмыгая носом, Адам.

Маргарита, как многодетная мамаша, вытерла полотенцем нос Рудобельскому:

– Я покойников боюсь.

– Или разоблачения?

Галкина не удостоила ответом Адама: что взять с человека, повредившегося головой? Подвинула судок с котлетами, положила жареной картошки, веточку петрушки и помидор.

– Мне бояться нечего, напрасно стараешься.

– И правильно, чему быть, того не миновать. Диалектика… – Рудобельский не сводил мечтательного взгляда с натюрморта.

– Ну, слава богу! А я все думала, как ты отнесешься к тому, чтоб мы пожили какое-то время вместе!

Адам обалдело уставился на Марго, забыв о котлетах, жареной картошке и сопутствующих продуктах. Галкина наколола на вилку кусок котлеты и поднесла к губам Адама. Ноздри Рудобельского задрожали, принюхиваясь к аппетитному запаху, рот непроизвольно открылся. Марго сунула котлету в открытый рот, пока Рудобельский жевал, утешила:

– Чисто по-соседски, конечно! Ничего такого… Не бойся.

Адам отнял вилку у Маргариты:

– А с чего это ты взяла, что я боюсь? И вообще…

– Ну, значит, договорились?

– Учти, я люблю котлеты и домашние пельмени.

– Это вредно для организма.

– Для моего организма вредно видеть тебя каждый день. Отрицательное воздействие от твоего присутствия могут нейтрализовать только пельмени и котлеты. Много пельменей и котлет.

Марго уже хотела послать морячка куда подальше, но угроза остаться на улице отрезвила ее.

– Что-нибудь придумаю, – пообещала Галкина.

Судочек молниеносно опустел. Маргарита собрала посуду, по-хозяйски смахнула крошки с тумбочки, сложила полотенце.

Рудобельский был не в состоянии соображать – процесс переместился в желудок, взгляд заволокло дымкой то ли от созерцания точеных женских ног, то ли от многообещающего томного голоса Маргариты, то ли от сытного обеда, то ли от всего сразу.

– Ты завтра придешь? – с легким подхалимажем спросил Рудобельский, когда Марго уже собралась уходить.

– Если нужно…

– Принеси, пожалуйста, бритву. И еще балабасы, в смысле котлеты…

– Сам ты балабас.

Галкина направилась к выходу, шаркая выданными в приемном покое мужскими шлепанцами сорок шестого размера – бахилы закончились.

– Какие ножки, – вздохнул сосед в «шапочке Гиппократа», когда Галкина утянула шлепанцы за дверь.

Над его головой просвистела тапка Рудобельского.

– Не с твоим диагнозом!


За дверью Маргариту ждал сюрприз: по коридору, играя формами, на нее надвигалась Юля.

Вчера вечером родственник Юли звонил домой Адаму, Марго ответила, что Адам в больнице, и вот результат.

Юлю сопровождал Артюшкин. По всей видимости, эти двое пришли за благословением на брак. Встречи было не избежать.

Галкина нацепила на лицо улыбку, последний раз использованную на рейсе Магадан– Москва:

– Привет!

– Привет. Ты у Адама была?

– Да, – Галкина с независимым видом посторонилась, – он вас ждет.

Белоснежка, покачивая пышным телом, протиснулась в палату, Артюшкин схватил Марго за локоть:

– Я не понял, что происходит?

– А что происходит? – Бирюзовые кристаллики смотрели на Игоря с искренним недоумением.

– Мы с тобой обо всем договорились, – наступал на Галкину Игорь, – я погасил половину твоего кредита, а ты заявление так и не забрала! Это как понимать?

– Тише, – выдавила Маргарита, отступая и озираясь, как затравленный зверь, – нашел место.

– Да плевать на место! – взорвался выведенный из себя поборник истины. – Что происходит?

Отступать было некуда – лопатки упирались в стену.

За стеной, в палате интенсивной терапии выясняли отношения Юля с Адамом.

– А ты здесь откуда взялась? – оторвавшись от гулявшего по отделению захватанного номера журнала «Катера и яхты», воззрился Рудобельский на бывшую супругу. После обеда он позволял себе одно тайное, вполне невинное удовольствие – мечтал о собственной яхте.

У Юли было свое представление о супружеском кодексе. Уже к совершеннолетию девушка усвоила простую истину: абсолютно счастливые семьи – это семьи, в которых супруги умеют прощать друг друга. Юляша созрела для того, чтобы быть прощенной. Она не сомневалась – стоит Рудобельскому ее увидеть, он созреет, чтобы простить.

Выложив на тумбочку гроздь бананов, Юля наклонилась к больному и вытянула губки для поцелуя.

Адам отстранился от беспутной бывшей жены с брезгливостью, несовместимой с высоким званием офицера.

– Ты мне не рад? – надулась Юля, зависнув над кроватью больного.

Все было разыграно как по нотам: бесформенная грудь поплыла из выреза, как тесто из кастрюли.

– Напрасно стараешься. Я терпеть не могу бананы!

Юля даже не сразу поняла, что ее Адя, для которого не было большей ценности, чем женский бюст, отверг ее, свою жену, хоть и бывшую.

– Не пробовал их чистить? – Мелкая месть не утешила Юлю. Она выбежала из палаты, давясь слезами отвергнутой женщины.


– Ты же знаешь, дело ведет адвокат, – прижатая к стене, оправдывалась Маргарита перед бывшим любовником, ныне ответчиком по делу о мошенничестве. – Звони ей, разговаривай… Кстати, как у вас с женитьбой?

– Ты чего дурочку включаешь? Какая, к черту, женитьба? – Артюшкин стоял спиной к палате и не видел выскочившую в больничный коридор Юлю.

– Игорь, ты что, отказываешься жениться на этой очаровательной девушке?

От злости Игорь готов был размазать Галкину по стенке, справедливо полагая, что в учреждении ей быстро окажут медицинскую помощь. Он сжал ей локоть так, что Марго охнула:

– Пусти, больно!

– Значит, так, подруга, – зловещим голосом произнес Артюшкин, – или забираешь заявление, или будем по-другому разговаривать!

– Ты мне угрожаешь?

– Дружески предупреждаю.

Артюшкин увидел Юлю и выпустил локоть Марго.

– Да пошел ты, – бросила Галкина, потирая локоть, и побежала к выходу.

Марго перешла на шаг только за воротами больничного городка.

«Может, зря я так? Может, надо забрать заявление? Черт с ним, пусть катится колбаской», – успокаиваясь, подумала Маргарита. «Да? – возразил голос, – тогда Юлю некому будет сосватать. Или ты хочешь, чтобы Адам вернулся к этой дуре?»

Тут Маргарита встряхнула рыжей гривой и вслух ответила:

– Фигвам.

* * *

Через неделю Адама выписали, и пространство квартиры Маргариты как-то само собой поделилось на две зоны: мужскую и женскую. Мужской считалась гостиная, женской – спальня.

В ванной образовались «дамские» места и «мужественные». Эти последние были представлены носками на батарее, помазком, кремом для бритья и после бритья, зубной щеткой, пастой «Колгейт» с отбеливающим эффектом и флакончиком одеколона с запахом, отпугивающим кровососущих. И не только их.

Если вещи знали границы, то деспотия Рудобельского границ не ведала.

Отношения, сложившиеся по схеме «стервозная квартирная хозяйка – бедный страдалец постоялец», с первого дня совместного проживания рассыпались в прах. Их сменили другие: «строгий папочка – бестолковая дочь».

По флотской привычке Рудобельский контролировал Маргариту, сочетая контроль с придирками и издевками. Маргарита старалась свести к минимуму контакты с подполковником, но избежать их совсем не удавалось: Рудобельский взял моду стучать в дверь спальни и, услышав испуганный шорох, интересоваться:

– Маргарита Михайловна, ты ела?

Колкостям и придиркам не было конца. Режим Марго, ее неспортивный образ жизни и рацион питания – все это и еще многое другое вызывало протест моряка.

Особенно изгалялся Адам над меню Марго, которое состояло из овощей, молока, овсяной каши, рыбы, зелени и фруктов.

– По-моему, ты потолстела, – ядовито замечал Адам, прощупывая тонкую фигуру Марго насмешливым взглядом. – Весы у тебя есть?

Галкиной все чаще хотелось уронить на моряка что-нибудь потяжелее оконной рамы.

– У меня все в порядке, – заверяла Адама Марго, сжимаясь под его насмешками.