— А тебе не надо было трогать ее, — парировал Труэтт. — «Око за око», как говорится в Библии. Так ведь, мисс?

Ганна молча кивнула, а Ропер, все еще злой, вышел в сад. Ее ноги казались ватными, Ганна прислонилась к полке для посуды. Она посмотрела на юношу, защитившего ее, и пробормотала:

— Сэр, благодарю вас за помощь.

— Мэм, ему не следовало делать этого. Он был не прав, и я прошу прощения за него.

Его слова прозвучали почти торжественно. Он убрал в кобуру револьвер и снова уселся рядом со Стилманом.

Она была не из храброго десятка, хотя и думала, что сумеет легко найти выход из любой ситуации. «Куда же пропало то бесстрашие льва, о котором так часто говорил отец? Та смелость и твердость, которые, как утверждала Эмори Тэйлор, есть у меня?» Конечно, все знали, что Эмори Тэйлор была немного странной и взбалмошной, однако Ганна очень понравились эти ее слова.

Но сейчас девушка думала только о том, как бы поскорее убежать отсюда. Пальцы Ганны до боли впились в деревянную доску. К ее огромному облегчению Джошуа Макгайр именно в этот момент, быстро проскочив дощатое крыльцо, вошел в дом и радостно посмотрел на мужчин, сидевших за столом.

— Надеюсь, вам понравилась еда, друзья? — любезно спросил он. — Моя дочь — прекрасный повар: она может делать столько всего вкусного из нашего скудного запаса продуктов.

— Да, все здорово, — поддавшись тону Джошуа, пробормотал Стилман.

Труэтт был более красноречивым, сказав, что давно уже не ел так вкусно, и это было тем приятней, что все было приготовлено такой прелестной девушкой.

Под впечатлением сказанного Джошуа с гордостью взглянул на свою дочь и наконец заметил ее бледность и испуг в глазах. В попытке поддержать или защитить ее он подошел поближе к ней. Ганна почувствовала себя спокойнее. Близость отца придала ей некоторую уверенность.

— Рад, что вам понравилась моя дочь, — ласково сказал Джошуа и положил свою сильную руку ей на плечо. — Ганна заслуживает даже большего, чем ты сказал, сын мой. Как говорится в одной хорошей книге: «Она ведет хозяйство в своем доме и не ест хлеб в праздности. Счастье обманчиво, красота увядает, но женщина, боящаяся Господа, должна быть достойна похвалы». У меня послушная дочь, следующая зову своего сердца, — и добавил: — Моими щедрыми молитвами.

Стилман, вытирая рот рукавом, встал и поднял свое ружье, прислоненное к краю стола. Скривив рот, он кинул довольный взгляд на Джошуа.

— Ну так, божий человек, благодарим вас за ваше гостеприимство, но нам пора ехать. До форта Бентон дорога длинная. Вставай, Труэтт.

Поспешно дожевывая последний кусок, Труэтт поднялся, еще раз виновато посмотрев на Ганну. Джошуа вышел вслед за ними. Девушка с тревогой выглянула в открытое окно и увидела, что он разговаривал с гостями, очевидно, о благотворительном пожертвовании для церкви. Однако, видимо, эти уговоры встретили сопротивление, и через несколько минут всадники продолжили свой путь.

Ганна решила не рассказывать отцу о том неприятном инциденте с Ропером. Это ничего не изменит к лучшему, и, кроме того, этих ужасных людей уже нет. Она закрыла глаза, прочитала короткую благодарственную молитву и быстро принялась убирать грязные тарелки. Ее уже, видимо, заждались в школе.


Трое всадников выбрались по крутому склону из долины и остановились, чтобы дать отдых своим запыхавшимся лошадям. От вершин деревьев в воздух лениво поднимались тонкие струйки дыма. Ропер пристально, сузив глаза, посмотрел вниз.

— Я все-таки считаю, что ты должен был позволить мне захватить с собой эту гордую маленькую сучку, — проворчал он, осторожно потрогав свою обожженную шею. — Вон какой ожог. Она мне еще заплатит за это!

— Черт возьми, да у тебя уже давно есть шрам, Ропер! — сказал Стилман с беззаботным смешком. — Одним больше, одним меньше, какая разница? В любом случае у нас нет на это времени. Браттон уже у нас на хвосте, и надо поторапливаться. Мы оторвались от него в Биттеррутских горах, но от Олдерского ущелья он снова нас настигает. Черт возьми, он единственный, от кого мы еще не отвертелись. Ты считаешь, это золото Браттона мы украли?

Все еще ощупывая обожженную шею, Ропер пробормотал:

— Не все ли равно. Если он доберется до нас, получит очень щедрое вознаграждение. Чертов Генри Плюммер, я думал, что он схватит Браттона.

Стилман вскинул на него удивленные глаза.

— Крид Браттон не из тех, кого можно взять голыми руками. Это не под силу даже шерифу Плюммеру. Я предупреждал Генри, но он же никогда не слушает. Полагаю, слишком жаден. Черт возьми, это очень опасно, что Браттон, как индеец, преследует нас. Иногда просто кажется, что он знает все, о чем мы думаем, словно читает наши мысли. Может оттого, что он сам добывает деньги дьявольски нечестными путями.

— Да, — вставил Труэтт, — я слышал это о Браттоне. Похоже, он пристрелит нас, как собак, если сможет вернуть нас в Олдерское ущелье. Мне это как-то не очень подходит.

— Не забудь, что шериф Плюммер предложил эту награду только за наши живые головы, Труэтт, — заверил его Стилман.

— У Генри на этот счет никаких шансов, но он не упустит своей доли золота, которое в наших тюках! Если Браттон доберется до нас, и мы не сможем пристрелить его, тогда мы будем просто недостойны этих денег.

— Тсс! — неожиданно произнес Ропер, напряженно выпрямившись в седле. — Чую индейца!

Все мгновенно смолкли. Лэйн Ропер всегда безошибочно чувствовал близость индейца. С тех пор как он заработал ужасный шрам на лице, у него появилось это шестое чувство, и он никогда не задавался вопросом, откуда оно взялось. Вот и сейчас он пристально изучал поросшую лесом кручу.

— Что такое, Лэйн? — нетерпеливо прошептал Труэтт. — Индейцы?

— Тихо, — зашипел Ропер и указал на склон.

Все наклонились вперед и прикрыли руками ноздри лошадей, чтобы те не спугнули длинную узкую вереницу индейцев, пробиравшихся по лесу, как молчаливые призраки. Всадники заметили их медные тела, едва различимый блеск военной раскраски на лицах и переглянулись. Ропер произнес единственное слово: «Черноногие», и Труэтт в страхе передернулся.

Это было племя налетчиков, которое занималось конокрадством, грабежами и насилием.

Хол Труэтт с ужасом наблюдал, как «Черноногие» спускались в долину, к ничего не подозревавшим поселенцам. Он подумал о Ганне и вздрогнул. Ему уже представлялась возможность видеть, как поступают «Черноногие» со своими жертвами, поэтому его первым порывом было поехать туда и предупредить ее.

Почувствовав реакцию Труэтта, Стилман предостерег его:

— Их слишком много. Забудь об этом.

Труэтт зло покачал головой и потянул за уздцы, но Стилман мгновенно выхватил нож и приставил его к горлу Труэтта: в глазах Стилмана было написано все, о чем он не сказал вслух.

Пока проходили «Черноногие», словно оцепеневший, Труэтт сидел, закрыв глаза и не проронив ни звука. Его точеное лицо выражало сильное волнение, а в глазах было столько страдания, словно у верного пса, которого хозяин пнул ногой.

— Они же убьют ее, — тихо сказал он.

— Лучше ее, чем тебя, — равнодушно ответил Стилман, ровным легким движением защелкнув нож. — А теперь поехали. Нам лучше держаться подальше и от индейцев, и от Крида Браттона.

2

Добравшись до школы, Ганна поставила бадью и вытерла руки о длинную юбку. «Скорее всего, эти трое больше никогда не вернутся», — подумала она, оглядывая поселок. Здесь было так мирно и безмятежно, что даже мысль о том, что что-то или кто-то может все это потревожить, была ей ненавистна.

Теперь уже солнце, просачиваясь сквозь крону деревьев, вовсю разыгралось на гребнях крыш, заполняя поселок теплом и светом. Ганне никогда не надоедало любоваться этими высокими макушками деревьев, обступивших Джубайл и тянувшихся так высоко в небо, что, казалось, если кто-то доберется до самой вершины, то, наверное, сможет дотронуться до небес.

Ганна улыбнулась, наблюдая за желто-голубой бабочкой, перелетавшей тропинку в поиске цветка. Она трепетала тонкими, как паутинки, крылышками, затем изящно опустилась на раскрывшуюся весеннюю фиалку. Цветы пестрели в густой траве, зазывая своими головками и солнечные лучи, и легкий ветерок пестрых бабочек. Эти цветы, с жадностью поглощающие солнечные лучи, как дети, радостно тянущиеся к знаниям, которые она им дает. «Какое красивое сравнение», — подумала Ганна. Нередко у детей не было возможности учиться, так как основная часть времени уходила на помощь родителям в их нелегком стремлении выжить. Когда дети приходили в школу, то занимались с радостью и удовольствием. Ганна подумала о сегодняшнем уроке — упражнениях по грамматике.

Когда она подходила к деревянному строению школы, зазвенел звонок, собиравший детей в класс. Металлический язычок колокольчика издавал чистые звонкие звуки, а детвора топотом ног и громкими криками отвечала на его призыв.

— Отдай мне, — потребовал крупный парень у мальчика поменьше и толкнул его в плечо.

Мальчуган понял, что ему необходима поддержка, и взобрался на верхнюю ступеньку крыльца, что-то пряча под пиджаком и взглядом умоляя Ганну о помощи.

— Мисс Ганна! — важно сказала девочка с косичками, похожими на крысиные хвостики. — Посмотрите, что Эрик нашел…

— Она моя! — упорствовал Эрик Рамсон с таким неистовством, что было очевидно: он уже достаточно потратил сил и времени, отстаивая свои права.

Он доверительно посмотрел на Ганну, затем распахнул свой потрепанный испачканный пиджачок и показал ей… лисенка.

Улыбнувшись, Ганна встала перед ним на колени и сказала:

— Эрик, если хочешь, ты, конечно, можешь оставить себе этого лисенка, но подумай, он такой маленький, наверное, недавно родился, а ты ведь знаешь, что детеныши часто погибают без матери. Подумай об этом, а еще о том, как бы ты себя чувствовал, если бы тебя так же рано отняли у твоей мамы. — Она ласково погладила лисенка и посмотрела в лицо мальчику. — Эрик, неужели детеныш потеряет свою маму?

Эрик с сомнением посмотрел на маленький меховой комочек, извивавшийся в его руках, затем буркнул:

— Да, вы правы. Наверное, я отнесу его туда, где нашел.

— Думаю, что ты просто должен это сделать, — согласилась с ним Ганна.

Поднявшись, она пригласила остальных ребят в школу, а в это время Эрик уже пересек школьный двор, унося свою добычу. Вскоре он исчез в густой заросли деревьев. В ожидании его возвращения Ганна нарочно оставила дверь незапертой.

— Его мама не примет его назад, — пробормотал Флетчер Харрис, и Ганна обернулась:

— Может, не примет, но это его единственный шанс выжить. А ты, Флетчер, некрасиво поступал, отнимая у Эрика лисенка.

Виновато потупившись, Флетчер кивнул.

— Я понимаю. Но ведь Эрик не смог бы один выходить его…

— Все равно это не причина для ссоры.

Дети уже расселись по своим местам. В ожидании утренней молитвы, которую им прочитает Джошуа, они склонили головы и сложили руки. Так уже давно было принято в семье Ганны. Ее отец настоял на том, чтобы и каждое школьное утро начиналось с молитвы.

— Если появился росток, значит, вырастет и деревце, — любил говорить Джошуа.

Светлые детские лица засияли, когда он предстал перед ними с потертой черной Библией в больших руках.

— Доброе утро, дети Божии, — поприветствовал он их, и они хором ответили ему.

— Доброе утро, Брат Джошуа!

Джошуа окинул их взглядом, как делал это ежедневно, отмечая про себя каждое личико — Флетчер, Иви, Маленькая Птичка, Свен, Фрог, Ребекка, Джессика.

— А где Эрик Рамсон? — спросил он, заметив пустовавшую парту.

Наклонившись к нему, Ганна тихо сказала:

— Он пошел возвратить потерявшегося лисенка матери-лисе.

И Джошуа засиял.

— Эрик — настоящий пастырь, — с гордостью произнес он прислушивающимся к их разговору детям. — А кто еще был таким хорошим пастырем?

Словно выскочившие из-под земли ростки кукурузы, взмыли руки. Каждый в нетерпении хотел поскорее ответить на вопрос проповедника, тряся поднятой рукой. Джошуа растерялся, не зная, кого спросить, а его светло-голубые глаза светились радостью.

— Ну, Маленькая Птичка, — наконец решился он, обращаясь к маленькой девочке, сидящей во втором ряду.

Поднявшись и с чувством собственного достоинства поправив бахрому на одежде из оленьей кожи, она гордо произнесла:

— Иисус! — И с таким же достоинством опустилась на свое место.

— Правильно, — подтвердил Джошуа. — Пока мы ожидаем возвращения Эрика, чтобы начать нашу утреннюю молитву, я почитаю вам отрывки из Библии. Евангелие от Матфея, глава пятая, разделы 3—12.