Злата Виноградская - После дождя будет солнце

– Солнышко, как же ты могла подумать, что я знал, что ты его жена, и нарочно…

Артем присел на край ее рабочего стола.

– Не могу поверить, – он негромко ударил кулаком по столу.

Елизавета подошла к окну и посмотрела на улицу.

– Артем, я считаю, что сейчас, когда все карты открыты, мы должны перестать общаться как…

– Как? – повторил ее последнее слово Береснев.

– Мы всего лишь коллеги, – сказала она, но подошла к нему ближе. Она рассматривала его шею сквозь малюсенькое окошко расстегнутой верхней пуговицы рубашки.

– Ты сама в это веришь? – он притянул ее к себе. – Тебя же тоже влечет ко мне. Лизка, брось это отрицать. Ты можешь сражаться против меня еще год или два, но ты вряд ли победишь.

– Я не хочу военных действий, я хочу продолжать работать с тобой, я не желаю изменить мир. И ты должен понять, что в этом мире есть моя работа и моя семья. И это все сделало меня такой, какая я есть.

– Ты прекрасная, ты мне нравишься именно такой, какая ты есть, и я хочу быть с тобой. Мне плевать на всех и на все.

– Зато мне не наплевать. Артем, у нас двоих нет будущего.

– Не надо продолжать. Ты не заставишь меня отказаться от тебя, это стало бы страшной ошибкой, – вместо всех слов он целовал ее. – Тебе не идет, когда ты начинаешь меня поучать, – парировал Артем.

– А ты сними очки-то и сделай вид попроще, может быть, тогда сможешь спокойнее воспринять действительность вокруг себя, – она отстранилась.

– Лиза, ну что ты взъерошилась? Я тебя обидел? – примирительно заглядывая ей в глаза, спросил Артем. – Я не хотел, ну, прости дурака.

– Артем, меня просто очень тяготит вся эта ерундовина, так дальше не может продолжаться. Мы оба изводим себя. Кусаемся и кусаемся, это же не дело. Самое главное, что это не приносит ни одному из нас никакого удовлетворения.

– Ну, здесь много спорных слов, – глядя на нее поверх очков, попытался пошутить Артем.

На самом деле он тоже чувствовал, что очень скоро должен наступить предел всему этому вербальному сексу. В постоянной, нескончаемой словесной перепалке, очень тонкой и полной злой иронии желания больнее ранить собеседника, они ведрами выплескивали агрессию друг на друга. Было совершенно очевидно, что они не имели возможности примириться с тем положением, в которое сами же поставили друг друга, но и сосуществовать в мире и согласии они тоже уже не могли. В то же время они оба боялись изменения своего статуса. Сейчас их близость казалась безопасной, не требующей приложения душевных сил. Они были вместе: решали мелкие проблемы, рассказывали друг другу сны, делились настроениями, жаловались на меняющееся самочувствие. Но, швыряя друг в друга колкими репликами, они не хотели простить того, что до сих пор их разделяет сознательно построенная стена холодно-вежливого офисного политеса. Однако сделать шаг навстречу друг другу, физически приблизиться они смертельно боялись, хотя обоим было понятно, что другого пути у них не было. Что их по-прежнему держало на расстоянии: страх взаимных обязательств, ответственности за свои слова и поступки или страх, что тебя не полюбят? Страх быть отвергнутым, безусловно, сквозил в каждой их фразе, он таился в каждой интонации и брошенном взгляде. При ней он стеснялся снимать очки, не хотел выглядеть глуповатым и беззащитным, будто эта простая конструкция из двух увеличительных стекол и перекладинки делала его значительным и менее уязвимым.

– Ты хочешь сказать, что это доставляет тебе удовольствие? – спросила она.

– Мне доставляет удовольствие быть с тобой. Я просто схожу с ума, когда ты рядом. – Его губы были совсем близко.

Он поцеловал ее. Потом еще раз, и еще, и она стала отвечать. Он нежно прижимал ее к себе, она обвила руками его шею. Его губы ласкали ее лицо и шею, он вдыхал неповторимый аромат ее кожи.

– Лиза, Лиза, это сказочные мгновения, я невероятно счастлив, – едва слышно говорил он.

– Я тоже, – беззвучно призналась Никитина, – мне кажется, то, что мы делаем, это неправильно, но я не могу поступить иначе.

– Давай сейчас не будем говорить, – его губы были плотно прижаты к ее губам. – Мне хочется остаться наедине только с тобой, твоим телом, твоей нежностью, но не с твоими сомнениями. Ты должна быть уверена во мне, но я не знаю, как убедить тебя. У меня нет никаких аргументов, кроме моих чувств. Мне кажется, ты должна это почувствовать.

– Дай мне время. Пожалуйста. Я совсем запуталась.

Артем ужинал со своим замом Славкой Козловым в одном из центральных московских ресторанов. Возвращаясь с переговоров, они решили зарулить куда-нибудь и поужинать, потому что пообедать им в этот день так и не удалось. Поскольку Елизавета была далеко от него, в солнечной и окутанной винными парами Барселоне, ему хотелось по-мужицки просто напиться, чтобы хоть на несколько часов чуткого сна алкоголика забыться и не думать о ней. Она уехала на неделю, прошло уже четыре дня. Оставалось продержаться всего три. Артем искал в себе силы на это. Последние недели он постоянно находился в пограничном состоянии между способностью функционировать как спокойный и рассудительный финансовый директор компании и истерикой, вызванной необходимостью брать ответственность не только за свою, но и за жизнь любимой женщины. Перед ее отъездом, Артем пытался поговорить с Лизой о возможности их совместного будущего. Но их общее будущее означало Лизин развод с Сашей Скворцовым. Поговорив с Никитиной, Артем понимал, что едва ли она была сейчас на это готова. Она убеждала его подумать об Уме, говорила, что ему следует выкинуть из головы их роман. Тогда они смогут сыграть долгожданную свадьбу и стать счастливыми супругами. Но Артем не хотел ее слушать, он хотел быть с ней. Он непременно будет жить с Лизой, такой понимающей, мягкой, волнующей его каждым своим взглядом и словом.

«Это похоже на наваждение. Я только и думаю о ней. Я так надеялся, что ее отпуск поможет мне встряхнуться, отвлечься, как следует заняться работой, черт возьми!» – Артем сетовал, что его мысли беспрестанно устремлялись к Лизе, но отказываться от этих мучительно-сладостных терзаний он даже и не собирался.