* * *

А случилось это чудо в последний день перед отъездом. Наташа хотела найти крупную статуэтку египетской кошки из амбры — камня, похожего на янтарь, — для подарка Светлане. По местному поверью, кошки, олицетворявшие богов, приносили в дом благоденствие. Себе одну Сальниковы уже приобрели, но второй, такой же, найти нигде не могли. И вот, когда уже возвращались к автобусу, в витрине захудалой лавчонки увидели свою красавицу. Рядом стоял смуглый паренек, и Наташа, которая за время гастролей так и не овладела английским, ткнув пальцем в витрину, на ломаном языке попросила:

— Пли-из! Ай вонт зы-ис, — что должно было означать: «я хочу это».

Египтянин, отрицательно мотнул головой и что-то залопотал по-английски, но они лишь поняли, что продавать ее он не хочет, и Виктор с досады выругался:

— Едрена вошь! Наконец-то нашли и снова — непруха!

Но оказалось, что юный продавец понимал русскую речь, так как обрадованно воскликнул:

— О, ю — рашен! Ви русский!

Он нырнул внутрь лавчонки и вышел вместе с худенькой женщиной, по всей видимости, хозяйкой этого жалкого заведения.

— Здравствуйте! Вы наши гости из России? — приветливо улыбаясь, спросила она на чистейшем русском языке, и, опытный детектив, Сальников сразу заметил на ее усталом лице застарелые следы оспы. В ее чертах было что-то очень знакомое, и Виктор, забыв о покупке, стал задавать вопросы как следователь:

— Простите, вы ведь русская? Давно здесь проживаете? Мы раньше с вами нигде не встречались?

Женщина продолжала улыбаться, но ее глаза насторожились.

— Али сказал, что вы хотите купить эту кошку, — кивнула она на витрину. — Но я вижу, вас больше интересует моя персона, — улыбка сошла с ее лица, и она сухо ответила: — Так вот: эта кошка — витринный образец для привлечения покупателей и не продается. А на личные вопросы отвечу, если скажете, почему я вас интересую.

Сальников пристально всматривался в нее, пока она говорила, и его осенило. «Да ведь это та Раечка, которую мы с Хлебниковым разыскиваем! Ну, конечно, это она! Надо же, где очутилась — поэтому и найти не могли». И он решил, что лучшее — говорить напрямую.

— Вас ведь Раей зовут, не так ли? — глядя в упор, заявил он и по тому, как побледнело ее лицо, понял, что не ошибся. — И Олега Хлебникова, наверное, помните? Так знайте, он уже несколько лет вас упорно разыскивает, а я ему в этом помогаю.

— Но… зачем ему… это… через столько лет? — непонимающе глядя и запинаясь от охватившего ее волнения, произнесла Рая.

— Любит он вас очень и надеется, вернув, обрести счастье в жизни!

— А Олег… несчастен? Не могу… поверить… — тихо пролепетала Рая, но было видно, как в ее глазах зажглись огоньки надежды.

Минуту она молча переваривала услышанное, а потом, умоляюще на них глядя, предложила:

— Поблизости тут есть маленький ресторанчик. Давайте там обо всем поговорим! А кошку примите от меня в подарок — за такое известие.

Повернувшись к Али, Рая отдала распоряжение на его родном языке, и юный продавец стал бережно упаковывать дорогой сувенир.

— Но мы же тогда опоздаем на автобус нашего отеля, — взглянув на часы, обеспокоилась Наташа. — Не говоря уже об ужине.

— Ничего страшного, вернемся на такси, — принял решение Сальников. — Ради такого случая можно раскошелиться, — и, по-свойски, улыбнулся Рае. — Раз мы на этой кошке сэкономили валюту, надо ее потратить на удовольствие. Все равно завтра улетаем домой.

Таким образом они очутились в маленьком открытом ресторане, и вот, что очень коротко рассказала Рая, пока ели нечто, похожее на люля-кебаб, запивая ароматным чаем.

— После отъезда папаши Олега на работу в Африку по его рекомендации я попала в услужение к старику-египтянину, мелкому служащему посольства. Старый развратник сделал меня своей наложницей — с ним и оказалась потом в Шарм-эль-Шейхе. После его смерти очутилась на улице, но, поскольку удалось скопить немного денег, открыла эту лавочку. Богатства она не приносит, но прожить можно.

— Неужели не тянет вернуться на родину? — жалостливо глядя на ее усталое, рано постаревшее лицо, спросила Наташа.

— Еще как! Но не могу даже съездить повидать родню, — печально ответила Рая. — На это у меня нет денег.

— Ну, а как относятся египтяне? Не обижают? — поинтересовался Виктор.

— По-разному, особенно, когда жила со стариком, — Рая немного взгрустнула. — Но я еще с ним хорошо научилась говорить и на их языке, и по-английски, а как стала хозяйкой лавки — зауважали. В последние годы наших здесь стало много, говорят они только по-русски, и местные часто ко мне обращаются, — в ее голосе прозвучали гордые нотки, — как к посреднику.

Рая допила свой чай и с грустью заключила:

— Я здесь привыкла и деваться мне некуда. Так что передайте от меня привет родине и… — в ее глазах снова зажглись огоньки, — Олегу. Я… тоже его… помню!

* * *

Заседание Совета директоров в кабинете главы концерна проходило нервно и длилось уже больше двух часов. Говорили, в основном, члены Совета, а Петр молча их слушал, откинувшись на спинку своего высокого кресла и изредка подавая краткие реплики. Проводил заседание — по его просьбе — Казаков; он и подвел итоги прений.

— Итак, все согласны, что финансовое положение концерна — критическое, — заключил он, протирая стекла своих сильных очков. — Наши кредиторы уже обратились в суд и, если срочно не сумеем с ними полюбовно договориться, погасив часть долгов, нас могут отстранить от руководства и ввести внешнее управление.

— Говорите прямо — нам грозит полное банкротство! — не сдержавшись, выкрикнул еще молодой, но очень тучный и совершенно лысый член Совета — директор американского филиала. — Всем известно: внешнее управление — это гроб с музыкой! Чиновники последнее разворуют и пустят нас по ветру!

— Скажите лучше, где возьмем для этого средства? — вторил ему другой член Совета — тощий и длинный старик с козлиной бородкой — крупный акционер концерна. — Ведь, как выяснилось, финансовых резервов у нас нет.

Казаков уже собирался им ответить, но тут тонким пронзительным голосом, в котором слышались нотки отчаяния, возопил член Совета, директор главного предприятия концерна, завода «Цветмет».

— А почему молчит наш президент? Три часа заседаем, а я так и не понял: смогу выплатить людям зарплату или нет!

Но Юсупов и на это не откликнулся, а Казаков всем объяснил:

— Поверьте, господа, мы не сидим сложа руки, а делаем все возможное и невозможное, чтобы вернуть украденные и срочно изыскать дополнительные финансовые средства. В общем, предпринимаем все меры, чтобы удержать концерн «на плаву»!

— Но почему молчит наш президент? Он, что же, в это не верит? — не унимался директор завода.

— Просто Петру Михайловичу пока нечего вам сказать, — объяснил Казаков. — Ведь знаете, он не привык бросать слова на ветер!

— А с чего вы взялись быть его толмачем? — нервно взвизгнул молодой толстяк. — Пусть сам скажет, если хочет, чтоб мы ему и впредь доверяли!

— Да, Петр Михайлович, нельзя отмалчиваться, когда решается судьба наших денег, — с упреком обратился к нему козлобородый старик. — Ведь не только вы, но и мы вложили в концерн все свои средства.

Его слова возымели действие. Словно очнувшись, Петр выпрямился в своем кресле, и в кабинете сразу наступила тишина.

— Мне и правда нечего вам сказать. Положение крайне тяжелое, — с горечью признал он. — На счетах у нас пусто, украденного быстро не вернешь, и хуже всего, что бедственное положение концерна всем уже известно, цена акций резко упала, а значит, и доверие к нему банков и наших кредиторов.

Он перевел дыхание и открыл горькую правду:

— Как ни бьюсь, что ни предлагаю в залог — никто не дает нам столько денег, чтобы мы могли выйти из критического положения.

— Так на какие шиши мы сможем полюбовно договориться с кредиторами — о чем нам сказал Казаков? — выкрикнул молодой толстяк. — Выходит, нам хана?

Петр неприязненно на него посмотрел, но сдержался и лишь отрицательно покачал головой:

— Положение тяжелое, но паниковать рано! Деньги для самых нетерпеливых кредиторов найдем и, думаю, пока не допустим рассмотрения их претензий в арбитражном суде.

— Но хотелось бы конкретней знать, на какие средства вы рассчитываете, — настойчиво потребовал бородатый старец, — чтобы заткнуть пасть заимодавцам и не останавливать производство?!

Желая получить ответ, он даже встал со своего места, но Петр не хотел посвящать акционеров в детали финансовых переговоров и устало ответил:

— Переговоры ведутся, но результатов пока нет: за кредиты запрашивают грабительские проценты. Могу вас заверить лишь в одном: я все отдам, чтобы не допустить банкротства, — он ободряюще взглянул на директора завода, — и люди получили свою зарплату.

Петр сделал паузу и твердо добавил:

— Если потребуется — продам свой контрольный пакет и сложу с себя все полномочия в пользу нового хозяина концерна!

Глава 11

Падение

Поскольку они не разговаривали, Петр приходил домой поздно и спал в своем кабинете на диване, где Даша заранее стелила ему постель. И убирая там, она заметила то, чего раньше не было — батарею бутылок из-под виски и коньяка. «Неужели он стал пить, и так много? Этого еще не доставало! — расстроенно подумала она, собирая пустую посуду. — Но когда же? Ночью? У него что же, бессонница? Так и заболеть не долго!» Ей казалось, что причина этого ясна: он переживает их разлад — как и она, а может быть еще сильнее. Сердце Даши забило тревогу, и она решила действовать.

— Надо срочно сказать об этом родным Пети! — как бы приказывая себе, произнесла она вслух. — Только они могут научить меня, что делать и как воздействовать на него в сложившейся обстановке.

Сначала она хотела, первым делом, посоветоваться с Верой Петровной и Степаном Алексеевичем, ученым-педагогом, который относился к ней лучше всех, но резонно решив, что Петр, скорее, послушается матери, позвонила Светлане. Дома никто не подошел к телефону, и Даша дозвонилась до нее по мобильному в театр, когда свекровь готовилась к очередной репетиции.

— Не может быть! — ужаснулась Светлана, выслушав ее взволнованное сообщение. — Я немедленно с ним поговорю! Тут надо рубить с плеча! И вообще пора положить конец вашей размолвке. Но и ты крепко подумай! Петя ведь разумный и раз дошел до этого, значит, есть и твоя вина. Нельзя диктовать свою волю мужу, нужно быть уступчивей!

Она тут же позвонила сыну и, когда их соединили, тоном, не допускающим возражений, заявила:

— Знаю, что ты всегда занят, но отложи дела и приезжай ко мне в театр, или я сама сейчас возьму такси и явлюсь к тебе на работу!

В голосе матери была твердая решимость, и Петр предпочел с ней не спорить. Он даже не стал выяснять в чем дело, а просто ответил:

— Хорошо, не волнуйся! Ты в театре? Минут через сорок буду.

Распорядившись подать машину, он отпустил юриста, с которым изучал очередные исковые заявления, и лишь усаживаясь в лимузин, коротко посетовал услужливо распахнувшему дверцу Дмитрию:

— Мало мне всех неприятностей, так еще и у матери что-то стряслось!

Голенко несколько раз за дорогу задавал вопросы, стараясь узнать, чем он так обеспокоен, но Петр угрюмо молчал, да и движение было столь плотным, что ему пришлось быть предельно внимательным, чтобы избежать аварии. Так больше ничего ему не сказав до самого театра, Петр поднялся по служебной лестнице и застал мать в гримуборной, перед зеркалом. Она тут же пересела на диван и, указав на место рядом с собой, строго сказала:

— Присаживайся, сын! Разговор у нас будет очень серьезный!

— Я это понял — потому и приехал, — Петр сел, но не на диван, а в рядом стоящее кресло. — Говори, чем могу вам помочь, хотя сейчас мне не до этого! Только не надо меня воспитывать! — попросил он. — С Дашей я сам разберусь.

— Как же тебя не воспитывать, когда ты спиваешься? — взорвалась Светлана. — По-твоему, мы, все кто тебя любит, должны лишь наблюдать, как ты губишь себя и ведешь так, будто не дорожишь семьей?

— А откуда ты знаешь? Это Даша на меня тебе настучала? — потупясь, мрачно бросил Петр. — Какой же может у нас быть мир?

Светлана горестно всплеснула руками:

— Да что с тобой, сынок? Разве не понимаешь, что ты ей дорог? К кому же еще ей обращаться? Она же тебя любит и хочет одного: чтобы ты был таким, как прежде! Это ты все портишь! Она что, сказала неправду?

— Не спеши судить меня, мама! — Петр еще ниже опустил голову. — Ты не все знаешь. Мне есть за что осуждать Дашу… и вообще… очень тяжело!