— Плохо, миссис Би, — с чувством произнесла экономка. — Ужасно меня измучил. Эти таблетки и болеутоляющие совершенно не помогают. Хочу, чтобы он съездил в церковь, помолился, но он и слышать об этом не желает. — Она бросила кусок плавленого сыра на стол. — Это тоже пора выбросить.

— Тихо! — Я подняла руку, прислушиваясь. В двери ворочался ключ. — Кто это? В такое-то время?

Через несколько секунд в дверях кухни появился Джерри. Он вернулся раньше на целых четыре часа, лицо было пепельно-серым. Миссис Бирн затихла рядом, словно чувствуя беду.

— В чем дело? — Я закрыла холодильник.

Только тут я заметила еще одну странность: впервые за много лет в руке Джерри была зажженная сигарета.

— Добрый день, миссис Бирн. — Затем мне: — Я должен тебе кое-что сказать. — Голос Джерри был таким звонким, словно на изломе. Казалось, еще мгновение, и он хрустнет, как стекло. — Давай поднимемся наверх.

Джерри исчез, оставив меня и миссис Бирн в напряженном молчании. Лично я была уверена, что муж решился объявить мне о разводе.

— Вы здесь заканчивайте без меня, миссис Бирн, — торопливо сказала я, вытирая руки бумажным полотенцем. Мне стоило труда сохранять бесстрастное выражение лица. — Я скоро вернусь.

Когда я прошла в спальню и прикрыла дверь, Джерри рассказал, что Сьюзен Вителли Мур сегодня не пришла на работу. Она направилась прямиком к адвокату, которому сообщила, что Джерри домогался ее, принудил к сексу, пользуясь своим вышестоящим положением. Якобы Сьюзен спала с ним, чтобы сохранить работу. В общем, девица возбудила дело против Джерри и всей компании.

В довершение ко всему адвокат мисс Вителли Мур заявил, что в отношении Джерри Бреннана возбуждается дело об уклонении от уплаты налогов. На счета налагается арест до дальнейших распоряжений налоговой службы.

Затем с Джерри беседовал председатель совета директоров, который, по словам моего мужа, говорил с ним, не поднимая глаз от стола. Он сказал, что Джерри будет трудно выиграть дело, посоветовал обзавестись адвокатом и предложил своего.

Глава 35

Вы слышали о празднике, который назывался бы День семьи? Нет? Я тоже. А вот в клинике Святого Роланда такой праздник существует.

За несколько дней пребывания здесь я так и не обзавелась знакомыми. Если бы у меня таковые появились, то наверняка я была бы готова к проклятому Дню семьи. Однако общаться с остальными пациентами мне не нравилось. Они оживленно обсуждали свои прежние похождения, делились наболевшим, рассказывали, как надирались в стельку на чьих-то свадьбах, в барах и прямо на работе, спускали последние деньги, а потом садились за руль и врезались в ближайший фонарный столб. Лично мне было противно слушать их рассказы. Возможно, повстречай я этих людей в другое время и в другом месте, я бы с удовольствием пообщалась с некоторыми из них. Например, с одной женщиной, которая имела собственный бизнес и всегда хорошо выглядела. Вечно оживленная и улыбчивая, несмотря на то что тяжело переносила отказ от дурной привычки. У женщины была куча проблем, которая привела ее к алкоголизму: изнасилование, смерть сына.

Меня приписали к группе, состоявшей из семи человек — двух священников, одного владельца пабом, двух безработных, парня девятнадцати лет и семидесятилетнего старика. Я так и не поняла, чем он занимался до пенсии. В общем, в нашу группу входили люди из разных прослоек общества.

Выяснилось, что День семьи проводится в клинике каждые две недели. О нем говорили на пониженных тонах, словно речь шла о чем-то запретном. Считалось, что встреча с близкими идет на пользу пациентам, однако этих свиданий ждали с неприязнью, даже со страхом. Я предположила, что во время праздника в клинике собираются родственники и в общем зале проводится открытый семинар.

Моя догадка оказалась верной. По задумке психологов, родственники должны были рассказывать о том, насколько ранит их наша тяга к алкоголю, как сильно мы осложняем жизнь близким и так далее и тому подобное.

— Прерывать докладчиков запрещено, — посвятила меня в детали бизнесменша, о которой я уже упоминала.

— Решила, кого пригласишь на праздник, Мэдлин? — спросил меня Барби-Луиза. Ее лицо сияло улыбкой, выводя меня из себя. На сей раз в ее ухе висела сережка с крохотным дельфином. Похоже, медсестра обожала морских обитателей. — Мы можем позвонить твоему отцу.

— Он живет слишком далеко от Дублина! В Корке, — пояснила я. — Или вам кажется, что им придется по вкусу таскаться в такую даль каждые две недели? К тому же, — я уткнула взгляд в сомкнутые колени, — родители не знают, что я здесь.

Луиза протянула мне сигарету. Слава Богу, в ней нашлось хоть что-то человеческое! Мы одновременно прикурили.

Мы сидели в кабинете для медсестер — унылом помещении, загроможденном столами и заваленном файлами с историями болезни. На узком диванчике у стены возлежали плюшевые медвежата, увядшие букеты цветов и открытки с благодарностями от родственников и бывших пациентов — удручающее зрелище. На подоконнике одиноко покачивали листьями на сквозняке два чахлых растения.

— Так кому будешь звонить? Гости должны быть твоими самими близкими людьми. Обычно наши пациенты приглашают тех, с кем живут под одной крышей.

— А как насчет друзей? — Я сразу подумала о Рите и Тесс, людях, которые сейчас были для меня ближе всех. Я бы скорее предстала пациенткой клиники для алкоголиков перед ними, нежели перед родителями.

Луиза задумалась. Зажженную сигарету она держала на уровне виска, словно это был флажок, которым машут на параде.

— Иногда сюда приезжают чьи-то друзья, но это случается редко. Как правило, мы не любим посвящать друзей в подробности наших недугов.

Настала моя пора задуматься. Пожалуй, она была права, как ни обидно это признавать. Конечно, я близка с подругами, но никогда не выкладывала перед ними всю свою подноготную. Да, Рита и Тесс знали обо мне куда больше, чем родители, но далеко не все. Мы обращались друг к другу с мелкими просьбами, но редко доверяли сокровенные тайны; ждали простых советов, но не желали впускать в свою жизнь целиком и полностью.

Фергус? Весь последний год я так старалась удержать его, что была с ним мягкой и предупредительной, слушалась во всем и ни на что не жаловалась. Фергус давненько не видел меня настоящей. Нельзя сказать, чтобы мы были хоть сколько-нибудь близки в последнее время.

Родители? При них я всегда носила маску идеальной жены и матери. Что знали они о моих проблемах?

Итак, методом исключения я вычеркнула из списка всех, с кем поддерживала отношения. Остался лишь бедняга Кольм. Но были ли мы с сыном близки? Мы жили под одной крышей, потому что у мальчишки не было выбора. Возможно, Кольм сбежал бы от меня при первой же возможности, будь он постарше.

Вывод напрашивался неутешительный: едва ли мне удастся созвать в клинику кучу народу в День семьи.

Я еще немного поразмышляла над возможностью позвонить мужу. Пусть приедет и посмотрит, до какого состояния меня довел. Вот будет любопытно заглянуть ему в глаза! Увижу ли я в них раскаяние? Или только отвращение? А может, он пересмотрит свое решение?

Хотя я по-прежнему отрицала свою зависимость от спиртного (как и остальные члены группы), мысль показалась мне занятной. Вдруг Фергус проникнется ко мне сочувствием и нежностью? И его внезапно осенит, что он совершил ошибку? Бросил женщину, которая способна взять свою жизнь под контроль, упорядочить. Ведь я лечусь от алкоголизма, которым, по сути, не страдаю, а значит, способна забинтовать царапину, прежде чем она превратится в зияющую рану.

— Мне бы хотелось позвонить мужу.

Я уже успела поделиться с Барби-Луизой некоторыми подробностями личной жизни, так что она сразу нахмурилась.

Я вздохнула.

— Понимаю, сейчас он с Ванессой… Может, ее тоже пригласить?

— Ванессу? Это новая пассия твоего мужа? И чего ты хочешь добиться, пригласив ее сюда?

Я помедлила с ответом. Каким-то непостижимым образом Луиза умудрялась говорить голосом моего дремлющего разума. Эта проклятая ведьма называла вещи своими именами, и это страшно меня раздражало. Ведь на какую-то миллисекунду я смогла убедить себя, что Фергус сделает выбор в мою пользу, когда увидит нас с Ванессой рядом. Дура, какая же я дура!

— Ладно, забудь о Ванессе, — буркнула я. — Пусть придет только Фергус.

— Итак, — Луиза сделала пометку в блокноте, — только муж. Пусть будет так.

— И как скоро ты ему позвонишь? — заволновалась я.

— Я? — Барби откровенно удивилась. — Никогда. Звонить придется тебе, Мэдлин. Ведь это твой личный выбор, правда? А что скажешь насчет сына? Не стоит ли и его включить в список приглашенных?

Я снова озадаченно уставилась на Луизу. Мысль позвать беднягу Кольма в заведение для алкоголиков показалась мне не слишком удачной. Однако сын заслуживал, чтобы о нем хотя бы вспомнили и дали возможность решать самому.

— Что ж, я подумаю насчет Кольма, — медленно произнесла я. — Но что мне им сказать?

— Правду. Скажи, что важной составляющей лечебного процесса является участие близких. Как, по-твоему, отреагирует твой супруг?

Я пожала плечами.

— Едва ли будет притопывать на месте от нетерпения приехать сюда. И все же мне кажется, что в глубине души он все еще меня любит. — Моя нервозность незаметно трансформировалась в возбуждение: у меня появился достойный повод позвонить Фергусу, а затем и увидеть его! Да, да, у меня есть полное право пригласить мужа в клинику. Пусть видит, до чего меня довел! Пусть возьмет на себя ответственность за мое состояние!

Луиза не мигая смотрела на меня. Ни дать ни взять кукла.

— Боюсь, ты не до конца понимаешь, что означает это семейное мероприятие, Мэдлин. Нам предстоит вовсе не совместное распитие чая с печеньем. В День семьи пациенты клиники обязаны только слушать близких. Никаких споров и возражений. Им высказывают наболевшее, как их алкоголизм усложнил и даже сделал невозможной жизнь родни. Иные пациенты испытывают настоящее потрясение, услышав подобные признания.

— Да-да, я поняла…

На самом деле ни черта я не понимала. Тогда я даже не представляла, на что иду. Я вообще едва слышала то, что бубнила Луиза, захваченная планами относительно Фергуса.

Весь оставшийся день я репетировала речь, с которой обращусь к мужу по телефону, готовила подходящие на все случаи жизни реплики, собиралась с духом. Даже на занятии у психолога я ухитрилась несколько раз выключиться из общей беседы. А ведь обычно задачей такого специалиста является своевременное вовлечение каждого в процесс обсуждения. Меня окликали несколько раз, но я так и не смогла ни на секунду позабыть о Фергусе.

Вот несколько вариантов сценария нашего с ним телефонного разговора…


Динь-динь.

— Алло?

— Алло, это Ванесса?

— Да.

— Будь любезна, пригласи к телефону моего мужа.

Черт, никаких «будь любезна»! С чего мне быть вежливой с проклятой воровкой?

— Я бы хотела поговорить с мужем.

Пауза. Удаляющиеся шаги Ванессы и ее отдаленная реплика «Фергус, тебя к телефону».

— Да?

— Фергус?

— Да.

— Это Мэдлин. Прости, что отрываю тебя от дел. Мне очень неловко дергать тебя по пустякам, но я прохожу лечение в клинике Святого Роланда и…

Нет, это похоже на жалкие оправдания. Слишком безвольно.

— Может, тебе будет интересно узнать, что я нахожусь в клинике Святого Роланда?

Пауза. Фергус какое-то время переваривает новость.

— И что ты там забыла?

— А как ты думаешь? Ты, часом, не поглупел, Фергус? По-твоему, в этой клинике делают спа-процедуры? Меня запихнули сюда с подозрением на пристрастие к алкоголю. И это ты довел меня, Фергус, это твоя вина! Рита и Тесс могут засвидетельствовать, что у меня был срыв. Они волнуются за меня в отличие от моего собственного мужа…


— Мэдлин? Вы снова выпали из беседы, Мэдлин, — услышала я в очередной раз голос психолога.

Снова на меня смотрели все собравшиеся. У них был несчастный вид, помятые лица, высохшие тела, на которых болтались тренировочные костюмы. Несмотря на то что одна из женщин надела дорогой спортивный костюм от Донны Каран, это не делало ее красивее остальных. Меня окружали одни неудачники.

Вы спросите, отчего я не покинула клинику, если никто не заставлял меня остаться?

Возможно, я хотела покоя и уединения. В клинике не было привычных физиономий, напоминавших о моей трагедии; здесь вообще не было ничего личного, только общее, безликое, и моя душа отдыхала в этой отстраненности. Пациенты занимались простым физическим трудом — пылесосили, вытирали пыль, мыли за собой посуду в столовой. Эта механическая работа, не требовавшая умственных усилий, умиротворяла.