Она немного помолчала и продолжила:

– Если они нарушали этот обет, им грозила суровая кара. Их возлюбленных хлестали бичами до смерти у них на глазах. А самих их отводили на поле проклятых, сажали в подземную пещеру. Давали им масляный светильник и буханку хлеба и хоронили заживо. – Она рассказывала это, устремив взгляд куда-то вглубь картины, словно вспоминала то, чему сама была свидетельницей. – Их родственникам запрещалось даже оплакать их. Они умирали в одиночестве, оставленные всеми.

Росс снова посмотрел на картину:

– Почему вы решили написать павшую весталку?

– Сама не знаю. Мне хотелось понять, как можно жаждать любви так сильно, чтобы поставить на карту все, даже собственную жизнь.

– Значит, такое действительно случилось – одну из них похоронили заживо?

– Не одну, а восемнадцать.

– Восемнадцать? – изумленно переспросил Росс.

– Да. Хотя одна пострадала за то, что ее изнасиловал император. Вот такая несправедливость.

– Да уж.

– В этом мире всегда существовали двойные стандарты.

Россу показалось, что она имеет в виду что-то другое.

– Может, начнем? – предложила она.

Он подошел к стулу, стоявшему напротив мольберта.

– Мне сюда?

– Да. Просто сядьте, как вам удобно. – Она дала ему книгу, навела на него лампу, включила лампу у мольберта и выключила верхний свет.

– И как это обычно происходит? – спросил Росс.

– Сначала я делаю карандашный набросок. Потом, уже без вас, я прорисую фон. А после нескольких сеансов напишу ваше лицо.

– Сколько это займет времени?

– Это зависит от того, сколько вопросов задает модель.

– А в моем случае?

– Лет десять, – усмехнулась она, села за мольберт и всмотрелась в его лицо. – Ну все, я готова.

Она начала рисовать. Карандаш легко шуршал по холсту.

– Я хотела извиниться за прошлый вечер, – сказала она смущенно. – Я все это на вас вывалила…

– Я вас уверяю, что замечательно провел время. Искренний разговор всегда интересен.

– По-моему, вы говорите это из вежливости. Мой муж считает, что американские женщины чересчур разговорчивы. В данном случае так оно и было. Но это такое удовольствие – беседовать со взрослым человеком по-английски. Однако я заметила, что всякий раз, когда я спрашивала о вас, вы меняли тему.

– Мне нечего рассказать.

– Неужели? Вы уехали в чужую страну, один, собираетесь остаться здесь навсегда, и вам нечего рассказать?

– Разве что самую малость, – усмехнулся Росс. – Что вас интересует?

– Ну хотя бы чем вы занимались в Штатах?

– Я был арт-директором рекламного агентства в Миннеаполисе.

– И оставили эту работу ради того, чтобы стать экскурсоводом?

– Признаю, звучит несколько странно. Нет, уехал я не поэтому. У меня… – он запнулся, – появились разногласия с партнерами. Кроме того, меня начал донимать бешеный ритм мира рекламы. В прошлый раз, когда вы говорили о том, почему не продаете картины, я думал, что хотел бы быть таким же цельным человеком. Я стал заниматься художественным дизайном потому, что люблю искусство. Я заработал кучу денег, получил несколько премий, но через пять лет чувствовал себя проституткой, я был полностью подчинен срокам, моде, желаниям клиентов. Искусство на заказ. Мне стало казаться, что я теряю душу. Искусство перестало приносить мне радость. Так что я понимаю ваши чувства и уважаю их. Поэтому-то ваши работы так хороши. Они честные.

– Спасибо, – сказала она.

Она была рада тому, что между ними холст, за которым она может спрятаться. Он и представить не мог, как важны для нее его слова. Маурицио считал ее дурой потому, что она отказывается зарабатывать своим творчеством.

– Не за что, – сказал он тихо. – Что вас еще интересует?

– У вас есть семья?

– Брат.

– Он живет в Миннеаполисе?

– Я точно не знаю.

– Вы с ним что, в плохих отношениях?

– Да нет, вообще-то мы дружим. – Росс погрустнел. – Вернее, дружили. Я уже три с лишним года не имею о нем известий. Пытался найти его перед отъездом в Италию, но не смог.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Я скучаю по нему.

– А ваши родители, они в Миннесоте?

– Родители погибли в автокатастрофе, когда мне было двенадцать. Нас со Стэном – так зовут брата – воспитывала тетя.

– Как это, должно быть, тяжело – потерять родителей так рано. Когда умер папа, мне казалось, что мир рухнул. А мне было восемнадцать.

– Мы выжили. Как могли. Меня потянуло к искусству, а Стэна – к наркотикам.

Элиана вдруг встала, подошла к столу, поправила свет. Она двигалась спокойно, с естественной грацией, и Росс залюбовался ею. Но в ее движениях было еще что-то – честное, открытое, что сразу внушало доверие, и ему показалось, что он может рассказать ей все. На самом деле, он уже многое ей рассказал. Она была вторым человеком, с которым он говорил о Стэне.

Она снова села и взялась за карандаш. Набрасывая овал его лица, она думала о том, какой же он симпатичный.

– Вы были женаты? – спросила она.

– Нет, – ответил он, чуточку помедлив. – Я был помолвлен. Четыре года назад.

– И что произошло?

Он снова замялся.

– Ничего не получилось.

Элиане было любопытно узнать поподробнее, но она не стала расспрашивать.

– У вас руки лежат неестественно, – сказала она. – Давайте изменим позу. Положите правую руку на колено. Вот так. А книгу чуть сдвиньте. – Она встала и показала, как именно. – Уже лучше. А эту руку разверните, чтобы была видна ладонь.

Он, чуть помедлив, перевернул руку. И она увидела шрам на запястье, но промолчала. Росс не сводил с нее глаз, и она постаралась вести себя так, будто ничего не заметила, однако из этого ничего не вышло. Повисла напряженная тишина.

– У меня было трудное время, – сказал наконец Росс.

– Извините, если я что не так сказала.

Они помолчали. Она подошла и чуточку взъерошила ему волосы.

– Так лучше. На жаре волосы плохо лежат.

Россу было приятно ее прикосновение.

Она опять села и рисовала еще минут двадцать. Наконец она отложила карандаш:

– Думаю, на сегодня достаточно.

– Можно встать?

– Погодите, я сделаю несколько снимков. – Она взяла фотоаппарат, сфотографировала его. – Так я смогу работать и когда вас нет. Все, теперь вы свободны.

Росс потянулся.

– Оказывается, позировать не так уж легко.

– Да уж. В колледже мы рисовали обнаженную натуру, и натурщик потерял сознание. Преподаватель сказал, от застоя крови.

– Мне это, надеюсь, не грозит? – улыбнулся Росс.

– Не бойтесь. Я умею оказывать первую помощь.

Они спустились вниз.

– Надеюсь, вам не было очень уж скучно?

– Нисколько. Мне приятно ваше общество.

– Мне ваше тоже, – тихо сказала Элиана.

Они остановились у двери.

– Когда следующий сеанс? – спросил он.

– Суббота вам подходит?

– В любое время.

Они стояли и смотрели друг на друга. Оба не знали, как закончить вечер. Наконец Элиана сказала:

– Может, просто обнимемся на прощание? – Она шагнула к нему и обняла. – Спокойной ночи, Росс.

– Спокойной ночи!

Он ушел, а она все вспоминала их разговор. И снова подумала о шраме у него на запястье. Что же с ним случилось?

7

Утром Росс проснулся в семь часов. В этот день у него не было экскурсий, и он решил отправиться на мотороллере в Сан-Джиминьяно.

Он сразу влюбился в этот средневековый городок с бесчисленными колокольнями. Гуляя по мощеным улочкам, он увидел толпу туристов. Это была очередь в музей пыток, где были выставлены хитроумные приспособления для истязаний, сохранившиеся со времен инквизиции. Росс развернулся и пошел прочь. После последних трех лет он не нуждался в напоминании о том, что люди могут бесчеловечно относиться к себе подобным.

Пообедал он в пиццерии. На обратном пути он проехал мимо гостиницы, чье название “Отель лилий” почему-то показалось ему знакомым.

Он зашел внутрь. Крохотный вестибюль с мраморными полами. На стене за конторкой орехового дерева – медная лилия, символ Флоренции.

И тут он вспомнил: фото этой гостиницы он видел в путеводителе четыре года назад. В числе прочих она выбрала ее для их медового месяца.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, синьор? – спросил портье.

Росс на мгновение онемел.

– Нет, спасибо, – наконец пришел в себя он. – Я, похоже, не туда попал.

Сердце бешено билось. Он вышел из гостиницы и несколько мгновений стоял, словно не соображая, где он. Два мира вдруг превратились в один. Он сделал несколько глубоких вдохов, взял себя в руки и пошел к мотороллеру.


На виллу он вернулся часов в шесть. Во дворе играл Алессио: бил футбольным мячом о стену.

– У тебя отлично получается, – сказал Росс.

– Да не очень, – ответил, закашлявшись, Алессио. – Я не могу быстро бегать.

– Покажи мяч, – попросил Росс.

Мальчик кинул его Россу.

– А ты знаешь, как играют в американский футбол?

Алессио помотал головой.

– Это похоже на обычный футбол, только там нужно схватить мяч в руки и мчаться с ним к линии ворот. А задача противника – всячески этому мешать. Бывает, назначают удары по воротам. Я был маленького роста, и меня было просто сбить с ног. Поэтому тренер не пускал меня на поле. И тогда я решил: я буду бить по воротам – ведь для этого необязательно быть высоким. Я тренировался каждый день, и все у меня получилось. Самые важные игры мы выигрывали благодаря моим голам.

– Ух ты!

– Ты не умеешь быстро бегать? Но это же не значит, что ты вообще не можешь играть в футбол. По-моему, из тебя может получиться неплохой бомбардир.

– Правда?

– Хороший бомбардир – половина дела. Если он не умеет брать мячи, команда никогда не выиграет. Ты ведь умеешь стоять на воротах?

– Умею.

– Вот и замечательно. Где у тебя ворота?

– Между вон тем камнем и цветочным горшком.

– Понятно. Вставай туда, будем тренироваться.

Росс установил мяч и послал в ворота. Алессио прыгнул и поймал его.

– Молодец! Попробуем еще раз.

Элиана, услышав голоса, вышла посмотреть, что происходит.

Росс снова и снова бил по воротам, иногда чуть сильнее, но все-таки так, чтобы Алессио мог брать его мячи. И Алессио пропустил только один.

– Знаешь, приятель, у меня на родине таких, как ты, называют Бомбами.

Алессио весело захихикал и, заметив на крыльце мать, крикнул:

– Мам! У меня получается!

– Да я уж вижу.

Росс взглянул на нее, и она улыбнулась. Он подошел к Алессио, приобнял его за плечи и шепнул:

– Алессио, прошу тебя как мужчина мужчину: дай мне хоть разок забить, а то твоя мама подумает, я вообще ничего не умею.

– Ну ладно, – согласился Алессио. – Но только разок.

– Спасибо, друг!

Росс отошел подальше, установил мяч и послал его прямо на Алессио, и тот, упав на мяч, радостно засмеялся. Росс, притворившись расстроенным, вздохнул:

– Ну все, для одного дня унижений достаточно!

– Я победил! – завопил счастливый Алессио.

– Ну и прекрасно, ужинать пора, – улыбнулась Элиана. И спросила Росса: – Ну что, мазила, может, присоединитесь к нам?

– Чтобы дать вам возможность всласть надо мной поиздеваться? Ни за что.

– Да ладно вам! У нас сегодня жареная курица.

– Мистер Стори, ну, пожалуйста!

– Что ж, спасибо! Но я надеюсь на реванш!

Они втроем вошли в дом. Алессио никак не мог остановиться и все стучал мячом, пока Элиана наконец не велела ему отнести мяч в комнату.


После ужина Элиана сказала Россу:

– Сегодня утром я закончила фон. Не хотите еще попозировать?

– С удовольствием.

– Но сначала мне нужно уложить Алессио.

– Давайте я подойду к вам в мастерскую через полчаса.

Когда Росс вернулся, Элиана уже дожидалась его в мастерской. Негромко играла музыка – Андреа Бочелли. В комнате был полумрак, свет падал только на пустой стул.

– Привет. Алессио заснул?

– Надеюсь. Но пока я его укладывала, он говорил только о вашем матче.

– Славный мальчишка. – Росс сел на стул. – Я правильно сижу?

– Немного развернитесь ко мне. Вот так. Чуть правее.

– Я хотел спросить, а Алессио не вредно заниматься спортом?

– Риск, конечно, есть. Может начаться приступ, особенно если много бегать.

– Значит, футбол ему противопоказан?

– Вовсе нет. Астматики даже олимпийскими чемпионами становятся. Надо только трезво оценивать свои возможности. Маурицио считает, что я слишком уж ношусь с Алессио. Может, он и прав. Мне, разумеется, хочется, чтобы он вырос самостоятельным, но нужно еще заботиться о его здоровье. Очень не хотелось бы его испортить.

– Да он отличный мальчишка – веселый, жизнерадостный. Чего еще желать?

Она выбрала кисточку, аккуратно окунула ее в краску, окинула изучающим взглядом лицо Росса и приступила к работе.