Джоджо Мойес - Последнее письмо от твоего любимого

— Идеальная жена? Ах, если бы вы только знали! Правда, дорогая?

Мужчины смеялись над удачной шуткой, Дженнифер послушно улыбалась. Обычно именно такие вечера заканчивались плохо. Иногда Лоренс что-то резко отвечал ей, и Дженнифер видела, как переглядываются Ивонна с Фрэнсисом, как краснеет от возмущения Билл, — судя по всему, их отношения часто обсуждали у нее за спиной.

Но напрямую никто вопросов не задавал: в конце концов, это дела семейные. Они добрые друзья и, конечно же, не станут лезть, куда их не просят.

— А вот и наша красавица миссис Стерлинг. Как всегда, неотразима! — воскликнул посол ЮАР, беря Дженнифер за руки и целуя в щеку.

— Не похожа на скелет? — невинно спросила она.

— Что?

— Ничего-ничего, — улыбнулась Дженнифер. — Вы прекрасно выглядите, Себастьян. Женитьба пошла вам на пользу.

— Смотри, я тебя предупреждал! — Лоренс похлопал молодого человека по плечу.

Мужчины рассмеялись, и Себастьян Торн, все еще искренне сияющий от радости, как и подобает молодоженам, гордо сообщил:

— Дженнифер, вон Полин. Хотите, я вас представлю? Ей ужасно не терпится с вами познакомиться.

— Конечно, — с готовностью согласилась она, радуясь возможности побыстрее избавиться от компании Лоренса, — прошу меня простить.

С той аварии прошло четыре года. Четыре года, на протяжении которых Дженнифер боролась с горем, чувством вины, потерей любимого человека, которого она помнила лишь смутно, и пыталась спасти свой брак.

Иногда она все же вспоминала о произошедшем и уговаривала себя, что от этих любовных писем у нее просто случилось временное помутнение рассудка. Вспоминала о своем маниакальном желании узнать, кто же такой Бут, о том, как подумала на Реджи и чуть было не влипла в историю с ним. Сейчас ей казалось, как будто все это происходило не с ней. Сейчас она даже представить не могла такую глубокую страсть, такое сильное желание. Она искренне раскаивалась в том, что предала Лоренса, и всеми силами старалась быть ему хорошей женой — меньшего он не заслуживал. Она посвятила себя этой задаче и выкинула из головы посторонние мысли. Оставшиеся письма она давно убрала в обувную коробку и спрятала в дальнем углу шкафа.

Однако Дженнифер даже не подозревала, что гнев Лоренса продлится так долго и отравит жизнь им обоим. Она умоляла его понять ее, дать ей второй шанс, а он с извращенным удовольствием постоянно напоминал ей о нанесенном оскорблении. Мужу не нравилось говорить о ее измене напрямую — ведь это в каком-то смысле означало бы, что он признает свое поражение, — а Лоренс, как она теперь понимала, всегда стремился контролировать свою жизнь целиком. Зато он не упускал случая ежедневно напоминать ей обо всех ее недостатках. Ему не нравилось, как она одевается. Не нравилось, как она ведет хозяйство. Не нравилось то, что она неспособна сделать его счастливым. Иногда Дженнифер казалось, что она обречена до конца дней своих расплачиваться за ошибку.

В этом году он немного успокоился, Дженнифер подозревала, что муж завел любовницу. Ее это совершенно не волновало. Скорее, она испытывала облегчение. Он стал меньше требовать от нее, реже наказывать. Что же до колких замечаний, они просто вошли в привычку, от которой Лоренс не собирался избавляться.

Как и обещал мистер Харгривз, таблетки ей помогали. Правда, от них она становилась какой-то вялой и пассивной, но что поделать, все имеет свою цену. Да, она может быть ужасно скучной, как частенько говорил Лоренс. Да, она больше не блистает на светских вечеринках, но зато благодаря таблеткам не рыдает в неподходящий момент и по утрам не испытывает затруднений, чтобы просто встать с кровати. Дженнифер уже не боялась плохого настроения мужа и не обращала внимания, когда по ночам он проявлял к ней интерес. А главное — перестала испытывать острую, пронизывающую все тело боль от потери, от собственной ответственности за гибель Энтони.

О нет, Дженнифер Стерлинг с достоинством проживала свою жизнь, с идеальной прической и макияжем, а также играющей на губах очаровательной улыбкой. Элегантная, уравновешенная миссис Стерлинг устраивала изысканные званые ужины, содержала в порядке их чудесный дом и знала лучших людей Лондона — идеальная жена для человека его положения.

Ну и конечно же, ее усилия вознаграждались.

— Я так рада, что у нас теперь есть свой дом. А вы тоже радовались, когда вышли за мистера Стерлинга?

— Не помню… Это было так давно, — ответила Дженнифер, взглянув на Лоренса, который беседовал с Себастьяном, не выпуская изо рта свою вечную сигару.

Под потолком лениво гудели вентиляторы, женщины сбивались под ними в сверкающие бриллиантами группки и время от времени вытирали шею тонкими батистовыми платочками.

— Мы остановились на современной мебели, — защебетала Полин Торн, доставая небольшой альбом с фотографиями нового дома. — Себастьян сказал, что все будет так, как я захочу.

Дженнифер вспомнила, как выглядит ее собственный дом — тяжелая мебель из красного дерева, мрачные интерьеры. Фотографии Полин восхитили ее: простые белые стулья округлой формы, напоминающие яичную скорлупу, яркие разноцветные коврики, картины современных художников на стенах. Лоренс считал, что дом должен отражать его личность — нечто великое, преданное традициям и верное корням, но когда Дженнифер смотрела на эти фотографии, их собственный дом казался ей помпезным и застывшим. Мертвым. Нехорошо так думать, мысленно отругала себя она, многие люди мечтали бы жить в таком доме.

— Эти снимки появятся в журнале «Ваш дом» в следующем месяце. Мама Себа наш дом терпеть не может. Говорит, что каждый раз, заходя в гостиную, боится, что ее похитят инопланетяне! — рассмеялась девушка, и Дженнифер не смогла сдержать улыбку. — Я сказала, что, возможно, из одной спальни мы когда-нибудь сделаем детскую, а она ответила, что, судя по нашим интерьерам, ребенок, видимо, появится на свет из пластмассового яйца.

— Планируете детей?

— Пока нет, еще слишком рано… Надеюсь, вы не осудите меня, если я кое-что расскажу вам… — смущенно произнесла Полин, дотрагиваясь до руки Дженнифер. — Мы только-только вернулись из свадебного путешествия. Перед отъездом мать со мной «серьезно поговорила»… Ну, вы понимаете, про то, как я должна делать то, что хочет Себ, что это может быть немного неприятно… Она действительно думала, будто это больно и неприятно, представляете? Ой, я, наверное, не должна вам такое рассказывать, простите…

— Ну что вы, — вежливо ответила Дженнифер, потягивая коктейль и чувствуя, что на ее лице застыло ужасающе равнодушное выражение. — Не желаете еще коктейль, Полин? — спросила она, когда к ней вернулся дар речи. — Мой бокал, похоже, уже пуст.

Дженнифер зашла в дамскую комнату, открыла сумочку и достала коричневый пузырек. Всего одна таблетка валиума, и все. Ну, может быть, еще один коктейль. С бешено колотящимся сердцем Дженнифер присела на крышку унитаза, пытаясь успокоиться, и достала пудреницу, хотя поправлять макияж не было никакой надобности.

Полин, кажется, обиделась, когда она оставила ее одну после всех ее признаний. Совсем юное, жизнерадостное создание в восторге оттого, что наконец-то оказалась в этом неизвестном мире взрослых людей…

Чувствовала ли я когда-нибудь что-то подобное к Лоренсу, мимоходом спросила себя Дженнифер. Иногда она бросала взгляд на свадебную фотографию в коридоре и с трудом узнавала запечатленных на ней людей. Чаще всего она старалась просто не обращать на нее внимания. Если бы она снова, по выражению Лоренса, «была не в себе», то крикнула бы этой доверчивой девочке с большими глазами, чтобы она вообще никогда не выходила замуж. Ведь сейчас многие так поступают — у женщин есть работа и деньги, они не обязаны следить за всем, что говорят и делают, чтобы, не дай бог, не оскорбить того единственного мужчину, который решает, что плохо, а что хорошо.

Дженнифер старалась не думать о том, что будет с Полин Торн через десять лет, когда Себастьян перестанет петь ей любовные серенады, когда работа, дети, финансовые затруднения или же просто монотонные серые будни заставят ее яркое сияние померкнуть. Нельзя быть такой циничной, пусть девочка радуется, пока у нее есть такая возможность. Вдруг у нее все сложится иначе?

Дженнифер тяжело вздохнула и подкрасила губы.

Вернувшись на вечеринку, она обнаружила, что Лоренс разговаривает с другой компанией. Она стояла в дверях и смотрела, как он здоровается с незнакомой ей молодой женщиной. Та что-то говорила ему, он внимательно слушал и кивал. После очередной ее фразы все мужчины рассмеялись. Лоренс что-то шепнул ей на ухо, и женщина с улыбкой кивнула. Похоже, она считает его обаятельным, подумала Дженнифер.

Времени было уже без пятнадцати десять, она с радостью ушла бы домой, но знала, что Лоренса лучше не дергать. Он сам решит, когда им собираться.

К ней подошел официант с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским:

— Мадам?

— Спасибо, — поблагодарила она, взяла бокал, и дом вдруг показался ей чем-то очень-очень далеким.

И тут она увидела его. Он стоял за декоративными пальмами. Сначала она посмотрела на него отсутствующим взглядом, и у нее мелькнула мысль: он похож на кого-то из моих знакомых, те же длинные волосы… Какое-то время — возможно, год или больше — он мерещился ей повсюду: его фигура, его волосы, его смех.

Его собеседник расхохотался, мотая головой, словно умоляя его не продолжать, они чокнулись, а потом он обернулся.

Сердце Дженнифер остановилось. Комната замерла у нее перед глазами, а потом покачнулась. Она даже не почувствовала, что бокал выскользнул у нее из рук, лишь смутно расслышала в гулком атриуме звон бьющегося стекла, короткий момент молчания, а затем быстрые шаги официанта, который поспешил к ней, чтобы прибрать. Стоящий неподалеку Лоренс отпустил какое-то язвительное замечание. Замерев, Дженнифер стояла на месте, словно громом пораженная, пока официант не взял ее под локоть, повторяя: «Мадам, прошу вас, отойдите, пожалуйста, мадам».

В зале снова стало шумно, гости возобновили прерванную беседу, заиграла музыка, и в этот момент темноволосый мужчина, от которого она глаз не могла отвести, наконец посмотрел на нее.

— Ну, не знаю… Мне казалось, ты поставил крест на этой части света. С какой радости тебя опять туда понесло?

— Это сенсация, а я самый подходящий человек для этой работы.

— Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями при ООН, наверху тобой довольны.

— Но настоящая сенсация — в Конго, Дон, и ты это знаешь.

Несмотря на катаклизмы в редакции, несмотря на то что Дон Франклин перестал быть главой новостного отдела и занял пост ответственного редактора, и его кабинет, и он сам мало изменились с тех пор, как Энтони О’Хара покинул Англию. Раз в год Энтони приезжал повидаться с сыном и заглянуть в редакцию, и с каждым годом слой никотина на стеклянных перегородках становился все толще, а на столе возвышалось все больше и больше штабелей газетных вырезок. Когда у Дона спрашивали, почему он не велит уборщице помыть окна, редактор обычно отвечал: «А мне и так неплохо. На что там смотреть? На это жалкое зрелище?!»

Донельзя запущенный и заваленный бумагами кабинет Дона теперь стал исключением из правил. «Нэйшн» менялась: страницы становились более яркими и смелыми, предназначенными для молодежной аудитории. Появились разделы, посвященные советам по макияжу и обсуждению последних музыкальных течений, письма читателей о способах предохранения и хроника светской жизни, в которой обсуждались внебрачные связи знаменитостей.

По офисным помещениям теперь расхаживали не только мужчины в рубашках с закатанными рукавами, но и девушки в коротких юбках, постоянно занимающие копировальный аппарат и о чем-то болтающие с подругами в коридоре. Когда он проходил мимо, они резко замолкали и пристально смотрели на него. Лондонские девушки стали куда более смелыми. Приезжая домой, Энтони редко оставался один.

— Тебе прекрасно известно, что только у меня есть необходимый опыт и знания по Африке. И дело не в том, что в заложники взяли сотрудников американского консульства, — белые по всей стране в опасности. Доходят жуткие слухи о том, что лидерам симбы вообще наплевать, что творят повстанцы. Да ладно тебе, Дон, ты же не думаешь, что Фиппс или Макдональд сделают эту работу лучше, чем я?