А вот заставлять меня ждать в пабе — удобно, думает она про себя, но, не желая портить ему настроение, просто улыбается.

— Чудесно выглядишь, — говорит он, гладя ее по щеке. — Новая прическа?

— Да нет.

— Ну, значит, просто чудесно, как обычно.

Всего одна фраза, и она уже и думать забыла, что злилась за опоздание.

На нем темно-синяя рубашка и пиджак цвета хаки. Однажды она поддразнила его, что так одеваются все писатели, как будто это униформа, — непринужденно, неброско и дорого. Именно таким она представляет Джона, когда думает о нем.

— Как Дублин?

— Забегался-замотался, — отвечает он, снимая шарф. — У меня новый издатель — Роз. Похоже, она считает, что в ее обязанности входит назначать мне по одной встрече каждые пятнадцать минут. По-моему, она рассчитывает, что я даже в туалет буду ходить по расписанию.

Элли смеется.

— Пить будешь? — спрашивает он, замечая ее пустой бокал, и подзывает официанта.

— Белое вино, — отвечает она.

Вообще-то, Элли собиралась ограничиться всего одним бокалом — пытается пить поменьше, но рядом с ним она чувствует напряжение в животе, которое может снять только алкоголь.

Джон без умолку болтает о поездке, о проданных книгах, о том, как изменилась набережная в Дублине, а она глаз с него не сводит. В какой-то книге Элли прочитала следующее: если вы в первые же минуты знакомства поняли, что за человек перед вами, то дальше следуют лишь поверхностные впечатления, которые определяются тем, что вы об этом человеке думаете. Эта мысль утешает ее по утрам, когда она просыпается с опухшим лицом после очередной гулянки с друзьями или с красными от недосыпа глазами. Для меня ты всегда будешь красивым, решает она про себя.

— А ты, значит, сегодня не работаешь?

— У меня выходной, — отвечает она, пытаясь поддержать разговор. — Я же работала в прошлое воскресенье, помнишь? Но все равно надо заглянуть в редакцию.

— Над чем трудишься?

— Ничего особенного. Нашла одно письмо и хотела порыться в архиве. Вдруг еще что-нибудь такое отыщется…

— Письмо?

— Да… Ничего интересного, — оправдывается она, заметив его удивленно приподнятые брови. — Просто старое письмо, тысяча девятьсот шестидесятого года.

Элли не знает, почему ведет себя так скрытно, но ей не хочется показывать ему этот страстный текст — будет как-то неловко. Вдруг он подумает, что она показывает ему это письмо не просто так, а с намеком?

— А, понятно… Да, тогда были совсем другие нравы. Обожаю писать о том времени: так гораздо проще создать конфликт.

— Конфликт?

— Между чувством долга и велением сердца.

— Да уж, — вздыхает она, разглядывая свои руки, — это я знаю не понаслышке.

— Нарушение границ и запретов… Все эти жесткие нормы поведения в обществе…

— Ну-ка, скажи еще раз, — подмигивает ему она.

— О нет, — улыбаясь, шепчет он. — Только не в ресторане. Какая плохая девочка!

Сила слова велика — Джон никогда не может устоять перед ней. Он прижимается к ней бедром. Скоро они поедут к ней домой и проведут наедине как минимум час. Этого не хватит. Этого всегда не хватает, но одна мысль о его обнаженном теле кружит ей голову.

— А ты… все еще голоден? — медленно спрашивает Элли.

— Смотря что ты предлагаешь…

Они глядят друг другу в глаза. Для нее в баре нет никого, кроме этого мужчины.

— Кстати, пока не забыл, — заерзав на стуле, сообщает он. — Семнадцатого снова уезжаю.

— Опять турне? — спрашивает она, пытаясь не обращать внимания на то, как он сжимает под столом ее бедра. — Да, твои издатели не дают тебе заскучать.

— Нет, в отпуск еду, — спокойно говорит он. Короткая пауза, а потом — вот оно: физическая боль, как от удара под ребра. Почему всегда бьют по самым уязвимым местам?

— Рада за тебя. — Она убирает ногу. — Куда едешь?

— На Барбадос.

— Барбадос?! — не сдержавшись, восклицает она. Барбадос, а не какой-нибудь там кемпинг в Бретани или дача двоюродного брата в дождливом Девоншире. Барбадос — это вам не нудный семейный отдых, это роскошный отель, белый песок, жена в бикини. Барбадос — это подарок, это означает, что они ценят свой брак. Возможно, они даже займутся там сексом.

— Не думаю, что там будет Интернет, а позвонить вряд ли смогу. Вот, хотел тебя предупредить.

— Режим радиомолчания…

— Что-то вроде того.

Элли не знает, что сказать, но чувствует, как внутри нарастает гнев. Но у нее нет права сердиться на него. Джон никогда ничего ей не обещал, так ведь?

— Хотя, конечно, отпуск с маленькими детьми — все равно не отдых, — говорит он, потягивая свой коктейль. — Так, смена обстановки…

— Правда?

— Ты себе не представляешь, сколько всего надо тащить с собой: чертовы коляски, детские стульчики, памперсы.

— Ничего себе…

Они молча смотрят друг на друга, и тут подходит официант с вином. Он наливает и ставит перед ней бокал. Тишина растет, становясь избыточной, невыносимой.

— Элли, я женат, и с этим ничего не поделаешь, — наконец говорит он. — Прости, если это причиняет тебе боль, но я не могу отказаться ехать в отпуск просто потому…

— Просто потому, что я тебя ревную, — заканчивает за него она.

Элли ненавидит себя за эти слова. Ненавидит себя за то, что ведет себя как обиженный подросток. Но тем не менее продолжает думать об их поездке на Барбадос. На протяжении двух недель ей надо попытаться не представлять себе, как он занимается любовью с женой.

В этой сцене мне стоило бы уйти, говорит она себе, поднимая бокал. В такие моменты разумная женщина собирает остатки самоуважения, заявляет, что заслуживает лучшего, и уходит, чтобы найти другого мужчину, который отдаст ей себя целиком, а не только редкие обеды вместе и тревожные, пустые вечера.

— Ты все еще хочешь, чтобы мы поехали к тебе? — глядя на нее виноватыми глазами, спрашивает он, прекрасно понимая, какую боль ей причиняет.

— Да, — отвечает она, думая, что это не мужчина, а какое-то минное поле.


В иерархии сотрудников газеты библиотекари занимают одну из нижних ступенек — ниже только персонал столовой и охранники. Их даже сравнивать нельзя с колумнистами, редакторами, репортерами отдела новостей. Вот кто лицо любого издания, а библиотекари — обслуживающий персонал, невидимый, недооцененный, в обязанности которого входит исполнять поручения более важных сотрудников. Однако молодому человеку в футболке с длинным рукавом никто, похоже, не объяснил, как обстоят дела:

— Сегодня заявки не принимаем, — говорит он, показывая на написанную от руки записку, приклеенную к стойке скотчем.


Приносим свои извинения. Доступ в архив закрыт до понедельника. Большинство заявок может быть обработано онлайн. Пожалуйста, попробуйте сначала электронный вариант, в исключительных случаях звоните по телефону 3223.


Дочитав, Элли поднимает глаза, но мужчина уже испарился. Его поведение могло бы задеть ее, но пока ее мысли заняты Джоном. Она вспоминает, как полтора часа назад он сказал ей, натягивая через голову и заправляя в брюки рубашку:

— Ничего себе! Никогда раньше не занимался сексом после ссоры.

— Не списывай со счетов, — парировала Элли, немного повеселев после временной разрядки. — Лучше так, чем ссора без секса, — добавила она, лежа поверх одеяла и глядя в окно на серое октябрьское небо.

— А мне понравилось. — Он наклонился к ней и поцеловал. — Классная идея, когда ты используешь меня и я становлюсь просто инструментом, который приносит тебе удовольствие.

Элли кинула в него подушкой. Сейчас Джон выглядел по-другому: смотрел на нее с нежностью, еще принадлежа ей, ее идее, воспоминанию о том, что между ними произошло. Он принадлежал ей.

— Думаешь, было бы легче, если бы секс не удался? — спросила она, убирая волосы с лица.

— И да, и нет.

«Потому что если бы тебе не нравилось заниматься со мной сексом, то тебя бы здесь просто не было?»

— Понятно, — резко произнесла Элли и села на постели, отчего-то вдруг насторожившись. — Мне пора в редакцию. — Она поцеловала его в щеку, а потом, для верности, в ухо. — Когда будешь уходить, захлопни дверь, — закончила она и пошлепала босиком в ванную.

Прекрасно понимая, что он этого не ожидал, она притворила за собой дверь и открыла кран с холодной водой, так, чтобы вода текла как можно громче. Присела на край ванны и прислушалась: Джон прошел через гостиную — наверное, чтобы надеть ботинки, а затем звук шагов раздался прямо под дверью ванной.

— Элли? Элли! — (Она молчала.) — Элли, я ушел.

Главное — молчать.

— Скоро позвоню, красавица. — Он пару раз постучал в дверь и удалился.

Хлопнула входная дверь, а Элли сидела на краю ванны еще минут десять.


Она уже собирается уходить, и тут парень в футболке возвращается. Он несет две коробки, доверху забитые документами, и уже собирается ногой открыть дверь и снова исчезнуть, но замечает ее и спрашивает:

— А, вы все еще здесь?

— Вы неправильно написали слово «сначала», — показывает она на объявление.

— Ну, сейчас за всем не уследишь, правда? — отвечает он, взглянув на стойку, и поворачивается к двери.

— Постойте. Пожалуйста! — Элли практически ложится на стойку, в отчаянии размахивая папкой, которую он дал ей. — Мне надо взглянуть на выпуски тысяча девятьсот шестидесятого года. И еще я хотела у вас спросить: помните, где вы нашли ту папку, которую дали мне?

— Более или менее… А что?

— Ну… я там нашла одно письмо… Мне кажется, если я раскопаю еще что-нибудь, из этого выйдет отличная статья.

— Сейчас не могу, простите, — качает он головой. — У нас тут с этим переездом такой кавардак.

— Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Мне нужно подготовить материал до конца недели. Я понимаю, что вы ужасно заняты, но вы мне просто покажите где, а я сама поищу.

У него грязные волосы, на футболке повсюду следы пыли — и вообще он больше похож на серфера, чем на библиотекаря. Парень устало надувает щеки и бросает коробку на стойку:

— Ну ладно… что за письмо?

— Вот. — Элли протягивает ему конверт.

— Да, зацепиться особо не за что… Номер абонентского ящика и инициал…

Он ведет себя сдержанно. Элли уже жалеет о том, что указала ему на ошибку в объявлении.

— Знаю, просто я подумала, что если у вас вдруг есть еще письма на этот ящик, то я смогу…

— У меня нет времени…

— Прочитайте! — умоляет она. — Пожалуйста, просто прочитайте… — Она осекается, так как вспоминает, что не знает его имени, — работает здесь уже два года и не знает, как зовут библиотекарей.

— Рори.

— Элли, очень приятно.

— Я и так знаю. Здесь, в архиве, мы знаем журналистов в лицо. А еще, ты не поверишь, мы друг с другом разговариваем. Я правда занят, — говорит он, глядя на письмо, — да и частной перепиской мы не занимаемся. Даже не знаю, как оно к нам попало. — Он протягивает письмо обратно Элли и пристально смотрит ей в глаза. — Сна-ча-ла.

— Две минуты! — восклицает она, запихивая письмо ему в руки. — Ну, Рори, ну пожалуйста!

Библиотекарь со вздохом берет конверт, достает письмо, медленно читает, а потом поднимает глаза.

— Ну как? Только не говори, что тебе неинтересно.

Он молча пожимает плечами.

— Интересно, я же вижу, — улыбается она.

Рори открывает стойку и с обреченным выражением лица пропускает ее в архив.

— Принесу газеты, которые тебе нужны через десять минут. Вообще-то, я уже сложил все ненужное в мешки для мусора и собирался выкинуть, ну да ладно… можешь перерыть их, вдруг что-то попадется. Но ни слова моему шефу. И даже не надейся, что я буду тебе помогать.


Элли сидит в архиве уже три часа, напрочь позабыв о газетах за 1960 год, — сидит в углу пыльного подвала, не обращая внимания на снующих мимо нее мужчин, которые носят коробки с надписями: «Выборы-67», «Железнодорожные катастрофы», «Июнь-июль 1982». Она роется в огромных мешках с пыльной бумагой, то и дело отвлекаясь на рекламу вулканизированной резины, тоников и давно забытых марок сигарет, руки быстро чернеют от пыли и старой типографской краски. Элли сидит на перевернутом контейнере, вокруг нее возвышаются стопки бумаг, но она ищет листок форматом меньше АЗ, написанный от руки. Она настолько погрузилась в поиски, что даже не смотрит на мобильный, чтобы проверить, не прислал ли Джон эсэмэску. На какое-то время она даже забывает о часе, проведенном дома вместе с ним, хотя обычно воспоминания о свидании не идут у нее из головы еще несколько дней.