Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

Обнимая левой рукой Иону, Главк правой угрожающе поднял стиль, который, к счастью, не бросил во время бегства, – с этим стилем он должен был встретить на арене льва; он стоял перед египтянином, нахмурясь, ощерив зубы, угрожая, – живое воплощение гнева и ярости.

Арбак уже не смотрел на вулкан, он устремил глаза на Главка. Мгновение он молчал.

– И отчего я колеблюсь? – пробормотал он. – Разве звезды не предсказали мне лишь одну неминуемую опасность? И разве эта опасность не позади?.. Дух сильнее стихий и несуществующих богов! – продолжал он громким голосом. – Сила духа поможет мне победить! Вперед, рабы! Афинянин, защищайся, и да падет твоя кровь на твою же голову! Иона будет моей!

Он сделал шаг вперед, и это был последний его шаг на земле. Она задрожала под ним, ее судорога потрясла все вокруг. По городу прокатился грохот – это обрушилось множество крыш и колонн, и молния, словно прибитая к небу, на мгновение повисла над статуей императора. А потом статуя покачнулась и рухнула вместе с цоколем, дробя мостовую. Пророчество звезд сбылось.

На несколько мгновений грохот оглушил афинянина. Когда он опомнился, вокруг было еще светло и земля дрожала под ногами. Иона без чувств лежала рядом, но он не видел ее – глаза его были прикованы к ужасной голове без туловища, которая торчала из-под обломков рухнувшей колонны, – на лице были написаны нестерпимая мука и отчаяние. Глаза быстро моргали и, казалось, еще хранили осмысленное выражение, губы кривились, потом вдруг внезапное спокойствие и тьма легли на это ужасное лицо, которое невозможно было забыть.

Так погиб мудрый чародей, великий Арбак, Гермес, Властитель Огненного пояса, последний потомок египетских фараонов.

Главк отвернулся, смиренно благодаря богов, подхватил Иону на руки и побежал по улице, которая все еще была ярко освещена. Но вдруг снова стало темно. Главк невольно взглянул в сторону горы, и что он увидел! Одна из двух гигантских вершин закачалась, обрушилась с грохотом, который не описать никакими словами, и огненной лавиной покатилась по склонам. В тот же миг небо, землю и море застлал черный дым.

Снова, снова и снова все гуще сыпались пепел и камни, причиняя разрушения. Тьма, как покрывалом, окутала город. Главк, чье смелое сердце наконец переполнилось отчаянием, укрылся под какой-то аркой и, прижимая к груди Иону, приготовился к смерти.

Тем временем Нидия тщетно искала Главка и Иону, с которыми ее разлучила толпа. Напрасно пыталась она кричать: ее жалобный крик терялся среди тысячи других голосов – всякий стремился спасти себя. Снова и снова возвращалась она на то место, где их разделили, хватала за одежды всех встречных и спрашивала про Главка, но ее грубо отталкивали, людям было не до нее. Кто в этот час думал о ближнем? Быть может, самое страшное в зрелище всеобщего ужаса – это порождаемое им чудовищное себялюбие. Наконец Нидия подумала, что вернее всего она найдет своих друзей у моря, раз они решили искать там спасения. Нащупывая дорогу палкой, с которой она никогда не расставалась, и обходя кучи обломков, загромождавших улицы, девушка безошибочно находила ближайший путь к морю, благословляя слепоту, которая всегда была ее несчастьем.

– Постой! – раздался вдруг чей-то голос. – Да ведь это храбрая слепая девушка! Клянусь Вакхом, я не брошу ее здесь на погибель. Пойдем, моя фессалийка! Ты не ранена? Прекрасно! Пошли с нами. Мы идем к морю.

– Саллюстий! Я узнаю твой голос. Благодарение богам! А где Главк? Ты не видел его?

– Нет. Он, конечно, уже за стенами города. Боги, которые спасли его от льва, спасут и от огнедышащей горы.

И, ободрив Нидию, добрый эпикуреец увлек ее за собой.

Внезапный свет, извержение лавы и землетрясение, описанные выше, произошли, когда Саллюстий со своими спутниками уже выбрался на прямую дорогу, которая вела в порт. Дальнейший путь им преградила толпа – здесь собралась чуть ли не половина населения города. Огромное поле заполнили тысячи и тысячи людей, не знавших, куда бежать. Море отхлынуло, и те, кому удалось добраться до него, испуганные неистовством этой стихии, неслыханно далеко ушедшей от берега, увидев задыхающихся рыб и неуклюжих морских животных, оставшихся на песке, и испугавшись каменных глыб, которые с плеском обрушивались в воду, повернули назад, выбрав из двух зол меньшее. Так встретились два людских потока: один катился к морю, другой – от моря; и, чувствуя себя уверенней все вместе, они остановились в сомнении.

– Миру суждено погибнуть от огня, – сказал один старик в длинных свободных одеждах, который был философом-стоиком. – Мудрость стоиков и эпикурейцев предсказала это, и вот час настал!

– Да, час настал! – подхватил чей-то громкий голос печально, но без страха.

Все в ужасе начали озираться. Голос доносился откуда-то сверху. Это был Олинф. Окруженный другими христианами, он стоял на круглом холме, где греческие колонисты воздвигли некогда храм Аполлона, ныне обветшавший и полуразрушенный.

В этот миг вспыхнуло сияние, возвестившее о гибели Арбака, люди съежились, дрогнули, затрепетали – никогда еще не видел мир таких страдальческих лиц, такой печали, испуга и благоговейного ужаса в толпе смертных, и никогда не увидит, пока не прозвучит трубный глас. Над толпой возвышался Олинф, простирая руки, с лицом пророка, озаренный дрожащими огнями. И люди узнали его, того, кто был обречен на растерзание, – недавняя жертва, он теперь предостерегал их, и в тишине снова прозвучал его зловещий голос:

– Час настал!

Христиане подхватили этот крик. И он пронесся по толпе из конца в конец, мужчины и женщины, старики и дети тихо повторяли:

– Час настал!

Вдруг раздался дикий рев, и обезумевший тигр, который мчался сам не зная куда, прыгнул прямо в толпу. Люди обратились в бегство. Тем временем началось землетрясение, и все снова погрузилось в мрак.

Толпа прибывала. Схватив сокровища, уже не принадлежавшие их господину, рабы Арбака присоединились к остальным. Теперь, у них горел только один факел, который нес Сосий. Свет упал на лицо Нидии, и раб узнал ее.

– Ну что, слепая, много ли мне теперь толку от свободы? – сказал он.

– Кто ты? Не видел ли ты Главка?

– Видел несколько минут назад.

– Да благословят тебя боги! Где же он?

– Лежит под аркой на форуме, мертвый или умирающий. Отправился вслед за Арбаком, которого уже нет на свете.

Нидия, не сказав больше ни слова, проскользнула мимо Саллюстия, пробилась сквозь толпу и пошла назад, в город. Она добралась до арки на форуме, нагнулась, шаря руками по земле, и позвала Главка.

Ей ответил слабый голос:

– Кто зовет меня? Тени Аида? Что ж, я готов!

– Встань! Вот моя рука! Пойдем, Главк, я тебя спасу.

Удивленный, Главк встал, и в душе его снова затеплилась надежда.

– Нидия! Ты жива?

Радость, прозвучавшая в его голосе, ободрила бедную девушку, – значит, он не забыл о ней!

Подхватив на руки Иону, Главк последовал за Индией. Она с удивительной предусмотрительностью избегала улиц, которые были запружены толпой, и шла к морю другой дорогой.

Много раз приходилось им останавливаться, и лишь с огромным трудом добрались они до моря, где присоединились к кучке смельчаков, которые решились лучше лицом к лицу встретить любую опасность, чем оставаться и дальше в ужасной неизвестности. Они отчалили в полной темноте и, когда отплыли подальше, увидели огненные потоки, отбрасывавшие на воду красные блики.

Иона, вконец обессилевшая, уснула, склонив голову на грудь Главку, а Нидия легла у его ног. Пепел, все еще взлетавший к небу, падал на воду и, словно снег, покрывал палубу. Ветер разносил его над морем; он выпадал в далеких странах, удивляя чернокожих африканцев, и ветер развеивал его по древним землям Сирии и Египта.

Кроткая, тихая и прекрасная взошла наконец заря над трепещущим морем. Ветер улегся, пена исчезла со сверкавшей синевой глади. На востоке редкая мгла порозовела, возвещая утро. Свет готовился вновь обрести власть над миром. Но вдали, темные и зловещие, висели клочья ужасного облака, и из них еще вылетали, постепенно тускнея, красные полосы – последние молнии огнедышащей горы. Белые дома и красивые, светлые колоннады, украшавшие берега, исчезли. Берег, где еще недавно стояли города Геркуланум и Помпеи, был теперь мрачным и пустынным. Дети голубой стихии погибли, вырванные из ее объятий. Век за веком будет их могучая мать протягивать свои голубые руки и, не находя детей своих, стонать над их могилами.

Когда взошла заря, мореплаватели не приветствовали ее криками – она занялась незаметно, а они были слишком измучены, чтобы бурно изъявлять радость, и по палубе прокатился лишь тихий благодарный шепот. Все посмотрели друг на друга с улыбкой, все воспрянули духом, снова почувствовали, что есть земля вокруг и небо над головой. И, уверившись, что самое страшное позади, измученные люди заснули крепким сном. Под светлеющим небом после бурной ночи воцарилась тишина. Судно тихо плыло к порту. Вдали виднелось еще несколько судов, которые казались недвижными, но тоже скользили вперед. Их стройные мачты и белые паруса рассеивали чувство одиночества, вселяя в сердце надежду и спокойствие. Но скольких друзей не досчитался каждый, кого они несли теперь к берегу, навстречу спасению!

Когда все заснули, Нидия тихо встала. Она наклонилась над Главком, ощутила на своем лице его ровное сонное дыхание, робко и печально поцеловала его в лоб, в губы; нашла его руку, которая сжимала руку Ионы, глубоко вздохнула, и лицо ее омрачилось. Она снова поцеловала его в лоб и своими мягкими волосами стерла с его лица ночную росу.

– Да благословят тебя боги! – прошептала она. – Будь счастлив со своей любимой. Вспоминай иногда Нидию. Увы! Ей больше нечего делать на земле!

С этими словами она отвернулась. Неслышно пройдя вдоль скамей для гребцов на корму, она остановилась там, склонившись над водой; холодные брызги окропляли ее горящее лицо.

– Это поцелуй смерти, – сказала она. – Привет тебе!

Благоуханный ветерок играл ее длинными волосами, она откинула их с лица и подняла нежные, но незрячие глаза к небу, чей ласковый лик она никогда не видела.

– Нет, нет! – сказала она вполголоса, задумчиво. – Я не могу этого вынести: это ревнивая иссушающая любовь сводит меня с ума. А вдруг я снова причиню ему зло! Я спасла его, спасла дважды, эта мысль делает меня счастливой, – отчего же мне не умереть счастливой? Это последняя радостная мысль, которая мне суждена. О священное море! Я слышу твой ласковый зов. Говорят, что твои объятия губительны для души, что твои жертвы не переплывут рокового Стикса, – да будет так! Я не хочу встретиться с ним в царстве теней, потому что и там он будет с ней. Покой, покой! Для моего сердца нет иного блаженства.

Моряк, дремавший на палубе, услышал легкий всплеск. Он сонно поднял голову, поглядел за корму, и ему почудилось в волнах что-то белое, но в тот же миг все исчезло. Он отвернулся и стал думать о своем доме и детях.

Когда Главк и Иона проснулись, первая их мысль была друг о друге, а вторая – о Нидии. Но ее нигде не было, и никто не видел ее в то утро. Они обшарили все судно и не нашли никаких следов. Слепая девушка исчезла навсегда. Все молча раздумывали о ее судьбе. И Главк с Ионой, прижавшись друг к другу (ведь они были друг для друга дороже всего на свете) и забыв о себе; оплакивали ее, как сестру.