Дебора Симмонс - Последний де Бург

Николас осторожно огляделся, положив руку на меч. Ему доводилось бывать в местах и похуже этого, но таковых помнилось немного. Этот же постоялый двор заставил бы насторожиться даже его братьев. Де Бурги славились бесстрашием, были отнюдь не глупы, и Николасу оставалось только винить самого себя за безрассудство.

В ноздри проник зловонный запах перегара — само по себе примечательно, даже учитывая, что подобные места никогда не славились чистотой, — но собравшимся в этом задымленном и пропахшем алкоголем зале, видимо, было все равно. Здесь царила зловещая атмосфера — ничего не стоило потерять жизнь за горсть монет.

Всем, кроме одного.

Николас задержал взгляд на странном парне. Юный, почти мальчишка, он был в приметной одежде госпитальеров и, вероятно, возвращался домой после сражений на Святой земле. Хромота и отсутствие оруженосца делали его легкой добычей для завсегдатаев подобных местечек — шлюх, мошенников и шулеров.

Глаза юноши блестели то ли из-за выпитого вина, то ли от лихорадки. А возможно, он так радовался возвращению домой в Англию, что позабыл об опасностях, подстерегающих его на родине.

Какова бы ни была причина, юноша явно не обращал внимания на потенциальные угрозы, и Николас счел необходимым предупредить его. Но стоило шагнуть вперед, как его внимание привлек энергично проталкивающийся в толпе тамплиер, который сразу подсел к юноше. Ходили слухи, что оба ордена враждуют между собой, но эти двое быстро погрузились в разговор, предоставляя Николасу возможность не вмешиваться и уйти. Тем не менее в этом тамплиере было нечто такое, что заставило его помедлить.

Рядом завязалась очередная потасовка, и Николас встал с места. Увернулся от летевшего ему в голову кубка и брызг темной жидкости, стал по окружности обходить растущую толпу дерущихся. Перепрыгнул с грохотом упавшую перед ним скамью. Уклонился от горящей свечи, которая свалилась на пол и, зашипев, погасла.

У двери Николас обернулся и еще раз осмотрел зал, но ни госпитальера, ни тамплиера уже не увидел. Даже среди валявшихся на грязном камышовом полу. Не было их и на улице. Николас не стал задерживаться. Ему хотелось быстрее покинуть пределы этого заведения, прежде чем дебоширы гурьбой вывалятся на улицу.

Поглядывая на входную дверь, он направился в сторону дороги, но далеко отойти не успел, из темноты выступила смутно различимая фигура и пошла в том же направлении.

— Охраняешь меня? — обернувшись, спросил Николас догоняющего его оруженосца.

— Я же говорил вам, это местечко смердит неприятностями, — отозвался тот.

— Потому я оттуда ушел, — парировал Николас. — Мне еще дорога моя шея.

Гай осторожно взглянул на него. Николас вскинул руку, предупреждая дальнейшее обсуждение. Оруженосец нахмурился, но сдержался. Они в молчании продолжали путь, затем послышался какой-то шум, явно не с постоялого двора, слишком уж близко. Николас резко остановился и обернулся в сторону узкой, заваленной отбросами улочки.

Не обращая внимания на протесты Гая, он осторожно двинулся в ту сторону и безошибочно определил звук кулаков, врезающихся в плоть и кости. Дюйм за дюймом, он обогнул заброшенную лачугу, вгляделся во тьму и заметил впереди белое одеяние тамплиера. Судя по всему, тот держал кого-то за горло, вероятно, того самого молодого госпитальера, с кем чуть ранее вполне дружески беседовал.

— Где она? — ревел тамплиер, если это был он.

Конечно, бедные рыцари Храма Соломона уже не те, что прежде, но они никогда не опускались до мелочного грабежа. Впрочем, Николас в любом случае не собирался стоять и смотреть, как кто-то нападает на невиновного рыцаря.

— Держитесь! — крикнул он и выхватил меч.

Но негодяй толкнул госпитальера к Николасу, вынуждая подхватить ослабевшего юношу.

— Опасность, — прошептал тот. — Надо помочь… Эмери.

Заверив, что поможет, Николас передал раненого своему оруженосцу и бросился в погоню. К сожалению, в узком и темном проулке двигаться быстро было невозможно, и вскоре он уткнулся в каменную стену. Подумав, что тамплиер наверняка бежал тем же путем, Николас вложил меч в ножны и стал карабкаться на стену, надеясь, что по другую сторону не пролегает сточная канава.

Сверху видно было немного, но до земли оказалось не так далеко, и он сумел благополучно приземлиться на ноги. Тамплиер уже поджидал его в темноте с мечом на изготовку. Каким-то чудом извернувшись, Николас в последний миг избежал жалящего лезвия и выхватил меч. Тишину разрезал металлический лязг, казалось, на шум должны сбежаться все окрестные жители, но никто не появился. Вокруг не было ни души. Да и кто осмелится вмешиваться в поединок двух рыцарей? Тамплиер или не тамплиер, но противник Николаса определенно был очень умелый воин.

— Кто ты? — прорычал тамплиер, словно вторя мыслям Николаса.

— Рыцарь, который серьезно относится к своим обещаниям, — ответил тот. — А в каких пределах твоя преданность, брат?

Тамплиер, будто испытывая облегчение, захохотал, словно изумленный возмущением Николаса.

— Тебя не касается, незнакомец. Лучше занимайся своими делами.

Едва эта колкость сорвалась с его губ, как Николас ощутил страшный удар. Будь он в форме, даже сквозь лязг мечей услышал бы чужие шаги или хотя бы предположил, что негодяй пытается отвлечь его разговором. «Меня никогда еще так легко не заманивали в ловушку», — успел он подумать, прежде чем рухнул на землю.

* * *

Эмери Монбар резко проснулась, ее сердце колотилось как сумасшедшее. Что же разбудило ее? Она оглядела в темноте свое небольшое жилище, но не увидела ничего необычного. Однако что-то же ее разбудило. Она замерла, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, и через какое-то время, наконец, услышала за окном тяжелые шаги, словно в саду кто-то был, и это отнюдь не какое-то небольшое животное. Может, это корова забрела в огород и топчет аккуратные грядки?

Эмери поднялась с постели и заторопилась к узкому окошку. Она уже хотела криком отогнать заблудившийся скот, но слова застряли у нее в горле. К дому, шатаясь, приближалось отнюдь не четвероногое, а неуклюжая человеческая фигура. Находившееся по соседству госпитальерское командорство, так сильно омрачавшее ей жизнь, вдруг показалось слишком далеким.

Может, перебрал вина и заблудился кто-то из местных рабочих или даже один из братьев? Эмери сомневалась, что вторжение преднамеренно, хотя всегда существовала опасность, что о ее уединенной жизни прослышит какой-нибудь незнакомец. От этой мысли ее пробил озноб. Она уже подумывала, как себя защитить. Вдруг мужчина поднял лицо, и лунный свет осветил родные черты.

— Джерард! — изумленно воскликнула Эмери, узнав брата.

Он ничего не ответил и, казалось, даже не услышал ее возгласа. Эмери не стала больше его окликать. Бросилась к двери и распахнула ее. И обнаружила, что брат лежит на земле без сознания. Она встревоженно опустилась рядом на колени.

— Что случилось? Ты ранен? — Его ресницы затрепетали, глаза раскрылись и сразу закрылись вновь, подтверждая ее предположение. Эмери очень не хотелось расставаться с ним, но пусть лучше ему окажут помощь в ордене. — Не двигайся. Я сейчас позову братьев, — пообещала она, но едва попыталась подняться, как рука брата с удивительной силой сжала ей запястье.

— Нет, — пробормотал Джерард. — Остерегайся, Эм. Я и так подвергаю тебя опасности. Не доверяй… никому.

— Но тебе нужна помощь.

Его пальцы еще сильнее сжали ее руку.

— Обещай мне, — прошептал он.

Его глаза блестели во тьме — от напряжения или лихорадки?

Эмери кивнула в знак согласия, и он выпустил ее руку и закрыл глаза, израсходовав все силы на разговор. «Никому не доверяй!» Предупреждение повисло в воздухе, наполняя тишину жутковатой силой. Знакомый ночной пейзаж внезапно показался опасным, словно под сенью деревьев таились угрозы.

Налетевший ветерок зашумел кронами, и Эмери затаила дыхание, напряженно вслушиваясь, не приближается ли погоня — чья-то мягкая поступь или тяжелый цокот копыт, — но услышала лишь шум ветра и гулкий стук своего сердца.

Впрочем, если враг и затаился в темноте, она мало что могла ему противопоставить отсюда, со своего места, скорчившись на земле возле брата. Эта мысль, наконец, пробудила ее к действию. Эмери поднялась и втащила Джерарда в свой маленький домик, дающий хотя бы относительную безопасность.

Оказавшись внутри, она сразу заперла дверь на засов и сосредоточила внимание на брате. Растопив печь, поставила греться воду и осмотрела его раны при свете пламени. Лицо и шея покрыты синяками, губа разбита, но сильнее всего ее беспокоила рана на бедре. Глубокая, плохо заживающая. Эмери поспешила ее перевязать. Он вернулся со Святой земли из-за этой раны?

Она не получала от него ни единой весточки уже почти год и опасалась самого худшего. Облегчение оттого, что он вернулся живым, омрачали обстоятельства его появления. Неужели он вернулся домой без разрешения? Эмери нахмурилась. Тех, кто отказывался повиноваться, наказывали изгнанием или даже отлучением от церкви.

Что могло заставить его отвергнуть помощь госпитальеров? Эмери покачала головой и сказала себе, что Джерард, должно быть, сам не понимал, что говорит. Сейчас главное — помочь ему выздороветь. Закончив перевязку, она напоила брата травяным отваром, и он погрузился в беспокойный сон. Утомленная, Эмери прислонилась к своей узкой кровати и положила голову на руку брата.

Почти забытое тепло прикосновения действовало на нее успокаивающе, но вскоре Джерард стал беспокойно метаться и что-то забормотал. Эмери склонилась к нему, почти не улавливая смысла. Разобрала лишь «сарацин» и «тамплиер», произнесенные с таким ужасом, что она невольно обернулась, словно ожидая увидеть их рядом.

К ее облегчению, Джерард вскоре снова затих, но изредка все равно начинал что-то бормотать, с тревогой поминая все тех же «тамплиера» и «сарацина». Когда же он пришел в себя и смог ясно мыслить, сразу разбудил сестру.

— Посылка, которую я тебе отправил, — где она? — Джерард схватил Эмери за руку.

— Посылка? Я ничего не знаю ни о какой посылке, — удивилась сестра.

Джерард со стоном выпустил ее руку.

— Мы пропали, — отвернувшись, прошептал он.

— Почему? Что происходит?

Но брат снова закрыл глаза, и Эмери засомневалась, сознает ли он вообще, что говорит. Она с беспокойством подумала, что ему необходим лучший уход. В ордене бы о нем позаботились, несмотря на то что командорство не имело лечебницы. В ушах до сих пор звучало предостережение Джерарда, и, кроме того, она просто не в силах была расстаться с братом, снова отдать его ордену.

Впрочем, утро вечера мудренее.

Эмери медленно и тяжело просыпалась. Она с удивлением осознавала окружающую обстановку, пока не поняла, что лежит на полу. Она что, во сне упала с кровати? Но не успел этот вопрос возникнуть в ее сознании, как нахлынули воспоминания о прошедшей ночи. Она рывком села и взглянула на кровать, но там было пусто. Неужели это все ей приснилось? У нее сжалось сердце при мысли, что возвращение брата было лишь игрой воображения.

«Может, он просто вышел на улицу?» — подумала она, поднимаясь. Но, оглядев свой крохотный домик, не обнаружила никаких признаков присутствия брата, сейчас или ночью. Исчезла ткань, которой она омывала его раны, собственноручно наполненная водой миска была пуста, и чашка из-под отвара тоже. Правда, горшок по-прежнему висел над тлеющим очагом, но никаких трав в нем не осталось.

Неужели она могла так ярко вообразить возвращение Джерарда? Эмери растерянно подняла руки к лицу и хотела уже опустить, как вдруг что-то заметила. Крошечная деталь, которую невозможно было уничтожить. Под ногтями сохранились следы крови — явное доказательство, что брат действительно возвращался.

Но зачем ему так стараться уничтожать все признаки своего присутствия? На какой-то ужасающий миг Эмери вообразила, что его мог унести таинственный враг, но потом покачала головой. Она бы проснулась, если бы сюда кто-то вошел. Джерард, видимо, ушел по своей воле и даже не попрощался, хотя они долго не виделись. Но почему?

«Никому не доверяй!»

Эти слова внезапно всплыли у нее в памяти вместе с загадочными ночными предупреждениями. Наверное, у него была лихорадка, и он бредил. Она еще больше обеспокоилась. Брат исчез в таком плачевном состоянии. Эта мысль побудила ее к действию. Эмери подошла к двери и выглянула на улицу, надеясь увидеть Джерарда, но никого не обнаружила. Утро еще только занималось, и в маленькой рощице стояла тишина, если не считать птичьего чириканья.