— Терпи, я почти… — она еще сильнее ткнула иглой, — я еще не…

— Элайза! — Морган перехватил ее руку и отвел в сторону. — Садистка ты. Оставь. Заноза сама как-нибудь выйдет.

— Можно я попробую? Я умею, — сказала Джорджи, хотя ни разу в жизни не вытаскивала заноз.

— Что я слышу? — Он переводил взгляд с Элайзы на Джорджи и обратно. — Вы сговорились против меня, что ли? Собираетесь по очереди пытать?

— Пусть попробует. — Элайза вручила Джорджи иглу. — Она глубоко ушла. Не бойся, если пойдет кровь. Главное — не останавливаться. Копать глубже.

— Нет уж, спасибо. Большое спасибо, — замотал головой Морган.

Джорджи подошла к камину. Взяла Моргана за палец, и первое, что пришло ей в голову, это сунуть палец в рот и вытянуть занозу. Но она прогнала эту мысль.

— Ладно. — Она занесла иголку над пальцем. Ее собственная рука дрожала, пока она отыскивала занозу. — Вот она. Я ее нашла. Начали.

— Вы же не знаете, что надо делать?

— Напротив, я прекрасно знаю, что надо делать.

И взглянула в его лицо. Он не закрывал глаз, а в упор смотрел на нее с тем самым выражением, которое так ее поразило. Однако теперь в глазах его читалось удивленное восхищение.

Джорджи сосредоточилась. Найти и вытащить занозу стало для нее теперь почему-то необычайно важно. Но темная черточка, еле различимая под кожей, была так мала, что она просто не представляла, как ее половчей поддеть, чтобы вытащить. Цель оправдывает средства, сказала она сама себе. Эту фразу она всегда повторяла, как заклинание, в трудные периоды своей жизни.

— Готовы? Начинаю. Не шевелитесь. — Чтобы палец был неподвижным, она еще подхватила его руку снизу. — Теперь считайте до трех.

— Что?

— Считайте до трех.

— Один… два.

Джорджи вонзила иглу, проколола кожу, подобралась к занозе и быстрым движением вытащила ее.

— Три.

— Готово.

— Готово?

— Готово.

Морган посмотрел на свой палец, потом на Джорджи. И улыбнулся прекрасной благодарной улыбкой.

— Вы гений, Джорджина. — Он прижал ее к себе и быстро поцеловал. В губы. — Просто гений. Смотри, Элайза, видишь, какие рядом с нами таланты?

— Да ну тебя. Если бы я это сделала, ты бы меня не стал чмокать.

Жаль, что нет еще одной занозы, подумала Джорджи.

Они сели как прежде, только теперь Морган сидел на полу рядом с Джорджи, почти касаясь ее коленями. И от этой непосредственности ей стало вдруг весело и легко, и она стала мечтать, как Элайза уйдет и оставит их вдвоем.

Боже мой, да он же вылитый Джордж Клуни, удивилась она. А раньше я не замечала, до чего похож. Вылитый.

— Ау, Джорджина! Где вы? — Элайза щелкала пальцами. — В какой загадочной стране? В стране разбитых надежд? Я спросила, что вы думаете про Тони Блэра.

— А? Извините. — Джорджи покачала головой. — Нет, в другой. А что Тони Блэр? Что я о нем думаю? Не знаю. — Джорджи силилась вспомнить, что она знает о Тони Блэре. Еще утром она могла бы час без остановки говорить о Тони Блэре. Но сейчас? Она не могла настроиться. Пока она усилием воли не справится с этим наваждением, собеседница из нее никакая. Путь лучше Морган и Элайза говорят, а она сейчас способна только слушать.

— Вообще-то я устала от политики. Знаете, я вот о чем подумала. Вы здесь много пишете, Морган? Потому что этот дом кажется мне идеальным местом для творчества.

Он отвел взгляд, посмотрел в полоток, потом на свои ладони, потом оглядел комнату — кажется, он может смотреть куда угодно, только не на нее. Это ее огорчило — даже физически она ощутила боль где-то в груди.

— Да, вы правы. Писателям нужно творческое пространство, дающее ощущение бесконечности, когда ты один на один с целым миром.

Что-то пошло не так. Испортилось. В голосе его послышались прежние снисходительные интонации. Они все еще сидели, почти касаясь друг друга, но Джорджи почувствовала, что он внутренне отодвинулся от нее и словно бы вещает издалека.

— Морган… — Элайза покачала головой. Она сидела на стуле, подложив под себя ногу. — Ты дурак набитый.

— А кто собирался обсуждать со мной мое творчество, Элайза? Кто еще сегодня утром умолял меня поговорить об этом? Разве не ты?

— То было раньше, — нахмурилась Элайза.

— Раньше чего? — поинтересовался он.

— Ну перестань.

— Сама перестань. Ты прекрасно знаешь, что так бывает всегда. Надоело.

— Извините. — Джорджи подумала, может, это она стала причиной того, что он так переменился, и запаниковала. — Это я виновата, подняла эту тему. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Нет уж. — Морган резко поднялся и принялся ходить по комнате. — Нет уж, давайте поговорим. В конце концов, я ведь Морган Блейн. Известный писатель Морган Блейн. Люди хотят знать про Моргана Блейна. Хотят знать, о чем он думает, как ему в голову приходят разные мысли, что он ест на завтрак и всякое такое. Как приятно быть знаменитостью. Мне всегда жалко тех бедняжек, которые просто нормальные люди, у которых нормальная работа, нормальная семья, нормальная жизнь, которые не творят нетленку. До них никому и дела нет, верно? Вы бы, например, не приехали сюда, — он остановился и ткнул пальцем в Джорджи, — ведь не приехали бы, если бы я не был Морганом Блейном?

— Думаю, нет, — отвечала она. — Но…

— Вот видишь, Элайза? — Он воздел руки к небу. — Видишь? Джорджина сидит здесь с нами потому, что я написал «Вуду-дев». Она желает сидеть у ног великого писателя и спрашивать, каково ему пишется. Я отвечаю ей по мере сил. Так на чем мы остановились? — Он снова принялся расхаживать по комнате, приложил руку ко лбу. — На чем я остановился? Да, вот на чем. Как этот дом помогает мне творить. Дом, где я остаюсь наедине с природой. А Джон Гришем[5] живет в лесу? Скорее всего. Последний раз, когда я с ним виделся на вручении премий, он сказал мне: «Морган, жизнь — это природа, а природа — это жизнь». И мудро сказал. Если кто и понимает в творческом процессе, так это старина Джон… Однажды он позвал меня и…

— Морган. — Элайза встала и направилась к Моргану. Она подошла к нему и подбоченилась. — Думаю, мне пора спать. На сегодня достаточно.

— Можешь спать в маминой комнате. Джорджину положим в комнате для гостей. Ладно?

— Ладно.

Элайза направилась было к двери, но с порога вернулась и шепнула ему что-то на ухо. Потом посмотрела на Джорджину, кивнула ей:

— Пока, до завтра! — и вышла из комнаты.

Оставшись с ним наедине, Джорджи хотела было спросить, что случилось, отчего такая резкая перемена настроения и что шепнула ему Элайза.

Но вместо этого сказала:

— Надеюсь, вы не будете против, если я у вас переночую.

— Разумеется. — Он подошел к камину, взял пульт, включил телевизор, стоявший в самом углу. — Самое время развлечься. — Он даже не взглянул на нее, просто сел на диван и уставился на экран.

Что такое? Почему? Джорджи терялась в догадках. Когда ей было лет восемь, крестная подарила ей на день рождения стеклянную лошадку. Джорджи никогда не ездила верхом и вообще к лошадям была равнодушна, но эту стеклянную лошадку почему-то сразу полюбила. Как вышло, что она разбилась, она толком не помнит, помнит лишь осколки, разбросанные по всему полу: там ухо, там нога, там хвостик — разбитая лошадка. Несколько лет спустя, когда по школьной программе изучали пьесу «Стеклянный зверинец»[6], она так увлеклась чтением, что учительница только диву давалась. По английской литературе у Джорджи всегда были хорошие оценки, но особого рвения она не проявляла, не то что в математике. Интересно, с чего такой интерес к пьесе? — удивлялась учительница. Джорджи и сама бы не смогла объяснить. Просто, читая, она видела перед собой свою разбитую стеклянную лошадку. Вот и теперь, сидя с Морганом Блейном перед телевизором, она чувствовала почти то же самое. Пустоту, одиночество и отчаяние, что, в сущности, можно было назвать запоздалым осознанием несбывшихся надежд.

За окном все кружили снежинки, в камине потрескивал огонь, Элайза давно ушла спать, а Морган Блейн все щелкал по каналам. Джорджи присела на краешек дивана.

Щелк — повторяют «Сайнфилда». Щелк — Си-эн-эн. Щелк — «Друзья». Щелк — баскетбол. Щелк — хоккей. Щелк — Одри Хепберн под дождем. «Завтрак у Тиффани». Больше Морган не щелкал. Он сидел и молча смотрел, пока фильм не кончился и не поползли титры.

— Композитор Генри Манчини, — сказал он. — Автор «Лунной реки».

— Знаете, меня всегда удивляло… — начала Джорджи взволнованно.

— Почему «ежевичный друг»?

— Откуда вы?..

Джорджи не договорила фразы. Она смотрела на Моргана Блейна. Он смотрел в телевизор.

— Ежевичный друг наряду с куплетами из «Парка Макартура»[7] считаются самыми бессмысленными стихами из всех существующих.

Он наконец повернул к ней голову и удостоил ее взглядом.

Надо вернуть то, что было, подумала она. Не знаю точно, что это за наваждение такое было, но надо это вернуть. Кто бы мог представить, что можно думать в унисон? Он словно читает мои мысли! Кто бы еще мог так ответить? Никто!

— В общем… пора на боковую. — Он выключил телевизор, потянулся.

— Ваша комната на втором этаже, первая дверь налево. Я положил там пижаму и полотенце. Рано утром придут снегоуборочные машины, они наверняка вас разбудят. Я все равно встаю рано, так что, если захотите кофе, я вам тут оставлю на столе. Мне завтра с утра надо съездить в Манхэттен по делам, так что я могу вас подбросить. Вы как?

— Не могли бы мы… может, еще посидим немного, поговорим…

— Поговорим о чем? О моих книгах?

— Ну да, если вы не против. Или еще о чем-нибудь — о чем хотите.

— Нет уж, Джорджина, спасибо, не надо. Я устал. Конечно, если вы хотите пообниматься с великим писателем, я к вашим услугам.

— Морган! — Что на это ответить? Что за странный характер — просто Джекил и Хайд какой-то!.. Добрый Морган — Злой Морган. Одно непонятно: что вызвало к жизни Злого Моргана. — Зачем вы так говорите?

— Затем, что я устал от этой дряни. Идите сюда.

Джорджи не шелохнулась.

Тогда Морган схватил ее за руку и поднял с дивана.

— Идите сюда. — Обняв ее за талию, он рывком притянул ее к себе. Нагнулся и поцеловал — с остервенением и злостью. Она ответила с не меньшей злостью. В этом поцелуе было столько агрессии, словно это битва гигантов. Она ждала, когда появится нежность. Не появилась.

Морган отступил на шаг, положил ей руки на плечи и развернул так, чтобы она смотрела в том же направлении, что и он, притянул к себе и прошептал на ухо:

— Посмотрите вокруг, Джорджина. Скажите мне, что вы видите?

Она, дрожа от страха и волнения, огляделась.

— Гостиную. Два весла, два спасательных круга, рыбу на доске. Это что, игра?

— А еще что видите? — Он крепче сжал ее за плечи.

— Лампу. Телевизор. Полку с книгами.

Слегка подталкивая ее, Морган подвел ее к книжной полке.

— А теперь что видите?

— Книги, — тихо засмеялась она.

— Какие книги?

— Морган…

— Какие книги?

— Ну хорошо. Я не понимаю смысла этой игры, но если вы настаиваете, я не против. Так, дайте гляну… «И восходит солнце». «Великий Гэтсби». «Шум и ярость». — Она посмотрела на него. — Похоже, на этой полке — полное собрание американской классики. Называть дальше по порядку?

— Теперь скажите, какой книги здесь нет.

Джорджи пробежала глазами по корешкам.

— «Моби Дика»? Я не сильна в литературе, Морган. Я не знаю всех американских писателей. Пожалуйста, скажите, во что мы играем. Я не понимаю.

Морган досадливо махнул рукой и вернулся к камину.

— Вы узнали бы мою книгу?

«Еще бы!» — хотела крикнуть Джорджи, но, поймав его взгляд, почему-то не решилась кричать.

— Да, я узнала бы вашу книгу.

А сама лихорадочно шарила взглядом по полкам.

— И этой книги здесь нет, правда?

И снова Джорджи оглядела ряды книг.

— Да, ее здесь нет.

— А почему ее здесь нет, как вы думаете?

— Ну откуда мне знать? Право же не знаю, Морган. Неужели это все из-за той моей фразы, что не вы написали «Войну и мир»? Неужели вы на меня из-за этого сердитесь? Конечно, я неправильно себя повела, но мне казалось, что после санок, после того, что было вечером… Мне казалось, что вы уже на меня не сердитесь за то, что я вас нашла. Я действительно восхищаюсь вашим творчеством. И вовсе не хотела вам надоедать. Вам досадно, что вы не написали великого американского романа?

Морган усмехнулся.

— Так я права?

— Если хотите знать, Джорджина, я вообще ничего американского не написал, ни великого, ни малого. Если не считать фантастического рассказа, который я сочинил в десятилетнем возрасте. И насколько я понимаю, Нобелевской премии мне за него не дадут.