Оружие из его рук выбили. Секунда, и пистолет грохнулся на пол с оглушительным стуком. Кто-то из Заксовских ребят живо его подхватил. Закс шагнул вперед. Теперь никаких эмоций в нем не было. Он казался непроницаемым и холодным.

— Здравствуйте, Петр Михайлович, — зловеще спокойно произнес он.

— Зачем приперся? — прохрипел Горин, отплевываясь.

— Сами знаете. Вопрос есть. Вы или не вы, Петр Михайлович?

— Не тебе, сопляк, допросы мне устраивать!

— Неправильный ответ. Еще раз спрашиваю, вы или не вы?

— Надо было и тебя, гаденыша, порешить, — Горин выровнялся во весь свой немаленький рост и грязно выругался.

— Спасибо за честность, — криво усмехнулся Закс. — Передавайте папе привет.

Вытянул руку, сжимавшую пистолет. На мгновение замер. Сжал зубы и выстрелил.

Настя зажмурилась и услышала грохот, отдающийся в ее ушах многократным эхом.

Горин повалился на пол. Несколько секунд Закс молча смотрел на него. Теперь лицо его казалось растерянным. Но растерянность постепенно сменялась чем-то новым, чего раньше не было. Он продолжал сжимать зубы так, что ходили желваки. Но при этом черты его были искажены выражением боли и одновременно отрешенности. Потом все стало на место. Будто захлопнули форточку. Он медленно опустил руку. Посмотрел на одного из парней и коротко сказал:

— Облить все бензином и сжечь. Я Цунами к доку повезу, пусть зашивает.

А потом развернулся и вышел, больше уже не глядя на труп.

Настя пыталась вжаться в деревянную стенку шкафа, прикрываясь одеждой, болтающейся на вешалках. Она закрывала руками уши, но все равно слышала топот ног по лестницам, перекрикивания чужих голосов и чувствовала запах табака, исходящий от отцовского пиджака, в котором он всегда ездил на охоту. Был еще запах бензина. Открытая дверь шкафа. И хриплый окрик:

— Эээ! Глянь, какая сучка!

Затем последовали грязные лапы мужчин, их хохот, крики, которые, как она поняла только после, принадлежали ей. Кляп во рту. И холодная столешница журнального столика, где только в это утро мама раскладывала пасьянс. Она чувствовала голой спиной и ягодицами лакированное покрытие. И еще чувствовала, как запястья ее придерживают чужие крепкие руки.

Пульсирующая боль разрывала изнутри и отдавалась в голове. Настя дергалась, стараясь вытолкнуть из себя то мерзкое и скользкое, что врывалось в нее сильно и безжалостно, не понимая, что этим лишь усиливает пытку. Расправа становилась жестокой, а мучители изощреннее. На третьем человеке девочка сбилась со счета и потеряла сознание. Когда пришла в себя, поняла, что лежит на полу, лицом вниз. Было тихо, только где-то наверху что-то потрескивало. Тянуло гарью. Она, почти совсем лишенная сил, тяжело поднялась, обтерла юбкой ноги.

И оглянулась вокруг себя, замерев в этом мгновении.

Это после завернутая в покрывало фигурка брела среди деревьев в сторону трассы. Это после она оглянулась на полпути, чтобы увидеть, как полыхает ее дом, в котором сгорают ее папа, мама и вся ее жизнь. Это после она поклялась себе, что однажды отомстит тому, кто сотворил это с ними. Но в ту минуту она стояла среди дыма и огня и видела только труп отца, и знала, что наверху тело матери ждет, когда его сожрет пламя.

Потом она тоже почти ничего не помнила.

Помнила только хриплый вопль тормозов на асфальте. Молодого мужчину, выбежавшего из автомобиля, едва не сбившего ее. Его перепуганный карий взгляд, когда он понял, что девочка, сидевшая на голой земле, едва ли слышит, что он кричит ей. И помнила его имя — Алексей Власов.

В следующий раз сознание вернулось к ней уже в ожоговом центре. И именно тогда на свет появилась Анна Протасова, а Анастасия Петровна Горина была объявлена погибшей вместе со своими родителями.


Глава 3. Танец маленьких лебедей


200_ год

Осень грязными клочьями раздирала воздух серой листвой. Виктор Иванович Закс, генеральный директор и один из основных держателей акций корпорации «ZG Capital Group» устало смотрел в окно своего кабинета, откуда открывался шикарный вид на город — один из лучших в Питере. Он мог позволить себе этот вид. Он мог позволить себе все на свете. И мог позволить себе не становиться от этого ни минуты счастливее.

Октябрь полыхал закатом. Закаты он любил. Когда стекла домов окрашивались огненным цветом, и он знал, что стекла здания «ZG Capital Group» тоже полыхают, то чувствовал странное умиротворение и сопричастность к этому октябрю. Еще он любил эти минуты в конце рабочего дня, когда шум стихал, и он оставался один.

Коньяк в бокале красовался на столе, отражая золотистые солнечные лучи. И Закс не спешил подносить его к губам. Четко очерченный рот его улыбался мимолетной улыбкой, какую человек замечает за собой редко. Может быть, потому что? улыбаясь вот так, не замечая, человек перестает быть кем-то другим. И выглядит таким, каков он есть внутри себя.

Тишину разорвал телефонный звонок. Закс нехотя потянулся к мобильному. Лиза. Жена.

— Привет, — голос в мобильном был спокойным. При желании в нем можно было расслышать нотки радости. Но этого желания не испытывала ни Лиза, ни ее муж. — Ты еще на работе?

— Да куда ж мне деться? — мягко ответил Виктор, но эта мягкость была ему присуща тогда, когда он не желал, чтобы разговор затянулся. — Привет. Что у тебя?

— Мама в клинике. Врачи не говорят ничего определенного, — она помолчала. — Вить, я не знаю, когда вернусь.

— Ну хочешь, прилечу к тебе в выходные? — оба знали, что никто никуда не полетит. Но он всегда спрашивал. Она всегда говорила, что не нужно.

— Нет, пока не надо. Но спасибо.

— Лиз, ты как вообще? — еще один дежурный очень правильный вопрос.

— Нормально.

— Соня рядом? Андрей сказал, пока без него обойдетесь.

— Понятно. Андрею виднее. А мама его спрашивает каждый день… Ладно, Вить. Я пойду. Не работай много.

— Не буду. Я сворачиваюсь и домой. Устал, как собака. Держись там. Люблю тебя, — еще одна обязательная фраза в программе минимум. Финальный аккорд.

— И я. До завтра, — ответила Лиза.

— До завтра.

Он отключился первым. Нажатие кнопки, и свободен.

Их отношения давно устоялись, и обоим не были в тягость. Жили параллельно друг другу. Нет, не вместе, но рядом. Сосуществовали. Она не лезла в его жизнь. Он не лез в ее. Регулярно трахались. Закса устраивало. Надеялся, что устраивало и Лизу. Впрочем, обычных для женщин страданий, истерик и рассудифилиса она не устраивала, за что он был ей весьма благодарен. Он не особенно гулял. Если случалось, она делала вид, что не знает. Нормальные отношения, выдержанные годами. Знакомы они были всю жизнь. Встречались пять лет. Расписались два года назад. Как положено. Платье, торт, ресторан, венчание в церкви. Андрей был доволен, Мария Алексеевна растроганно держала платочек у глаз, бухая Соня была застукана целующейся с шофером. Еле отвадили.

Но, по сути, этот брак ничего не изменил. Их отношения давно перестали быть чем-то, в чем оба нуждались.

Еще некоторое время после этого звонка Закс гипнотизировал бокал. Потом отставил его в сторону и посмотрел на часы. Можно ехать домой. И провести вечер перед экраном ноутбука, завалившись спать пораньше. Можно затащить Алекса в какой-нибудь бар и забухать на пару. И в этом случае раньше полуночи дома они не будут. А можно поехать в «Носорог». И тогда сон раньше утра ему не грозит. С его кошмарами — самое то.

Закс не любил спать. Во сне он уставал и выматывался сильнее, чем за день. Сон медленно разрушал его психику. Во сне ему являлись мертвые. Неизбежно, год за годом. Каждую ночь.

Значит, «Носорог». Ok. Если быть честным с собой, то можно чем угодно отмазывать желание снова увидеть вчерашнюю «Северину»… но главного это не изменит. Вот уже почти сутки, как он думает о ней. Ей-богу, Виктор Закс никогда не был завсегдатаем подобных заведений. Снимать проститутку, пусть и элитную, для избранных, ему казалось сродни признанию себя неполноценным. Но, в сущности, в чем его полноценность? В том, что он не спит ночами, лишь перед утром забываясь тревожным сном? И так уже больше десяти лет? Похрен. Святым он никогда не был.

Часом позднее Виктор Закс вошел в мужской клуб «Носорог», куда накануне его привел Ольховский. Рекомендации банкира Александра Ольховского стоили немало. Будь ты хоть десять раз князем Монако — в «Носорог» без рекомендаций постоянных членов клуба не пропустят.

Девочек в гостиной, как и посетителей, было еще немного. Северина стояла в самом центре, низко облокотившись на дубовый стол с проигрывателем. В пачке бледно-бирюзового цвета, с отрезанным короче, чем принято, фатином, и атласных стрингах, она подтанцовывала в такт «Танцу маленьких лебедей» в современной обработке, громко льющемуся из колонок. Идеально гладкие волосы рассыпались блестящими струями по плечам и тонким белым рукам. На ногах сверкали стразами стрип-босоножки с лентами, несколько раз обмотанными вокруг щиколоток, как на пуантах.

Закс усмехнулся, наблюдая за ней, пока она не видит его. И подумал совершенно нелепо и неожиданно: элитная или с улицы — шлюха есть шлюха. Каким бы красивым ни было лицо, на нем лежит отпечаток бл*дства, не стираемый за давностью лет. Прошел вглубь зала — чтобы она заметила его. И направился к барной стойке. Себе виски. Ей — дайкири. Что она любила, ему, в сущности, было плевать.

Подняв голову, чтобы посмотреть на нового клиента, Северина присвистнула и призывно улыбнулась Заксу. Он подмигнул в ответ и кивнул головой, указывая ей на стул рядом. От понимания намеков напрямую зависел ее заработок. Она оттолкнулась от стола и, легко ступая на пятнадцатисантиметровых шпильках, приблизилась к бару.

— Тебе идет. Балетом никогда не занималась? — бросил Закс, делая жест бармену, кому придвинуть бокал с коктейлем.

— Нет, не занималась. Гимнастикой занималась, — отпила коктейль. — Вы быстро вернулись. Я раньше не встречала вас здесь. Вам у нас понравилось?

— Мне ты понравилась, — звучало более чем прямо. Он покрутил в руке стакан с виски, но взгляда от девушки не отрывал. — Не позвонила почему?

Северина облизнула губы и приблизила их к лицу Закса. Долго разглядывала черные расширенные зрачки его глаз.

— Я собиралась, — сказала хриплым шепотом. — Вы пришли раньше.

— Я решил, что все же хочу получить некую компенсацию за испорченную рубашку, — коротко хохотнул Закс.

Довольная улыбка заиграла на губах Северины. Она томно моргнула и, взяв его за руку холодными пальцами, повела за собой на второй этаж. Провела по мягкому ковру коридора, заглушающему шаги, и толкнула тяжелую дверь.

Ее комната представляла собой декорацию утопического фильма. Все в ней было огромным. Окно во всю стену, кровать в половину комнаты, стол, заставленный профессиональными игрушками и соответствующими атрибутами, кожаное кресло с фигурной спинкой, прозрачная дверь в ванную и зеркальный потолок, такой же, как и в гостиной особняка.

Войдя в комнату, девушка щелкнула выключателем. Зажегся торшер с приглушенным светом.

— Еще есть дневной. Тебе как больше нравится? — спросила она.

Взяла со стола лохматое перо и прижалась спиной к стеклу окна. Медленно провела пером по лицу, шее, вдоль линии корсета и начала медленно расстегивать крючки другой рукой, продолжая ласкать себя пушистыми ворсинками.

— Оставь так, — произнес он, имея в виду то ли освещение, то ли ее одежду. И некоторое время еще следил за движением пера по ее коже. Потом шагнул ближе и заскользил над лифом кончиками пальцев, впервые ощущая, какая она гладкая и одновременно теплая и прохладная. Так бывает. Сейчас его пальцы были теплее ее тела. Он хрипло выдохнул и склонился к ней, приникнув губами к тонкой шее, на которой тревожно билась голубоватая жилка. Своим ртом он чувствовал это биение, отдававшееся в нем самом сладкой мучительной истомой. А потом заскользил по ней языком, прокладывая влажную дорожку от ее ушка к ключице.

Она откинула голову, уперлась затылком в стекло. Медленно повела пальцами по его спине, плечам, груди. Развязала узел галстука, расстегнула рубашку и стала неторопливо царапать остро отточенными ноготками его кожу. Вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз. Сначала грудь, потом захватывая живот. Спускаясь ниже, к пряжке ремня. Теперь ее ногти двигались по его коже вдоль пояса брюк, неглубоко проникая за него.

Мужчина хрипло выдохнул и задышал сквозь зубы. Дернул края корсета вниз, отчего затрещали несчастные крючки. Корсет упал на пол, к ногам. И глядя на ее обнаженное по пояс тело, Закс сверкнул глазами. Оказывается, огонь может быть серым, как серебро или ртуть. И обжигает не меньше языков желтого пламени. Его руки снова заскользили по ее обнаженной спине. Склонился, касаясь ртом ее шеи, груди, спускаясь к соскам. Сжал один зубами чуть сильнее, чтобы это не было болезненным. И чуть втянул его в себя. А пальцы опустились ниже, лаская теперь уже кожу под стрингами. Она прикрыла глаза и тягуче, на выдохе легко постанывала, плавно извиваясь по скользкому стеклу.