Аида Золотая - Последний поцелуй неба

— Я не обращалась, — пробормотала она.

— Может быть, госпожа Веревкина? Вы держали ее в курсе событий?

— Нет. Впрочем… Важно, что Бенкендорф прилетает? — Анна вопросительно посмотрела на Илью Петровича.

— А какие еще варианты, если вывезти ребенка сейчас нельзя?

— Да-да, конечно. Не буду вас больше задерживать, — Анна поднялась. — До завтра.

— До свидания.

Дальнейшее Анна не осознавала. Механически вышла из больницы, села в машину, куда-то ехала. Пришла в себя в фойе прокуратуры.

— Леш, я внизу, — говорила она в трубку бесстрастным голосом.

— Иду, — бросил Власов в телефон и отключился.

Он спустился по лестнице через три минуты, на ходу застегивая пальто и одновременно откидывая волосы со лба. Окинув беглым взглядом Анну, сдержанно улыбнулся. И не знал, как с ней заговорить о чем-то еще, кроме дел и ее вероятных просьб, как это было в тот день, когда она просила о разговоре с Заксом наедине.

— Пообедаем? — спросил он, наконец.

Она согласно кивнула и пошла с ним рядом.

— Я — дура, — сказала она, когда они вышли на крыльцо.

Спустились. Он открыл перед ней дверцу своей машины.

— Тебе просто не повезло.

— Мне пи**ец как не повезло, — устало проворчала Анна, усаживаясь. — Так бывает только в дурацких сказках.

— Сказки обычно хорошо заканчиваются.

— Расскажи это бабушке, которую сожрал серый волк, — она выругалась и отвернулась. — Он не виноват в том, что случилось с Гориным.

— Старшим или младшим? — хмыкнул Власов и тронулся с места.

— Младшим.

— А это что-то меняет?

— Не знаю. Но… неправильно, чтобы он отвечал за то, что сделала Танька. А он за операцию ее ребенка заплатил. Леш, это бред какой-то!

— Господи, какая еще Танька? Где ты это все берешь? У меня с тобой скоро голова лопнет. Начнем с того, что для тебя он сейчас отвечает за то, что сделал десять лет назад. И пофигу на остальное, нет?

— Нет, — упрямо мотнула головой Анна. — Все, что я ему до этого предъявила, он сам сознательно делал. А это… получается, я наговорила.

— Тебе не плевать?

— Нет. Его отпустят?

— Нет, — пожал плечами Власов, не отвлекаясь от дороги. — Хочешь правду?

— Хочу.

— Получай, — усмехнулся он, сжав руль покрепче. — Этот подонок будет сидеть. Вопрос только в том, за что и сколько. Ты думаешь, вывернется? Не в этот раз. Да, я знаю, что он не убивал Горина. И кто его убил мне глубоко по барабану. Я тебе больше скажу, даже если не брать в расчет твою «Таньку», он его не заказывал. В ночь преступления он был в Москве. Так что да, здесь он не врет. У него были личные дела — очень личные. В минюсте. Он общался с Николаем Ольховским — лично. Знаешь, кто такой Николай Ольховский?

— Знаю, — ответила Анна. — Кто ж не знает.

— Умница, дочка, — хохотнул Власов. — Помимо всем известного, он еще и папаша директора банка «OLInvest». В котором у Закса дохрена счетов открыто. Ты понимаешь, зачем он туда ездил?

С ответом она помедлила, соображая.

«Если мне повезет, то ждать меня с зоны не понадобится! — шутя сказал Виктор перед отъездом в Москву. — Этот вариант мне нравится больше, чем думать, что ты могла вернуться в свой бордель».

«Только ради этого ты ищешь решение?»

«А что? Не лестно?»

Дурацкий был разговор. Ни о чем.

— Но это ж не убийство, — медленно сказала Анна. — Его могут выпустить под залог. Ведь могут?

— Нет, моя дорогая. Теперь, когда я взял его за яйца, уже никто ничего не может. Я к Ольховскому давно подбираюсь. Обвинение в коррупции — модная тема. И либо Закс поможет мне это доказать и пойдет по своим экономическим статьям. Либо не поможет — и сядет за убийство.

— Ты — псих! — она нахмурилась. — И карьерист!

— А он подонок. И ты об этом забыла.

— Я помню. Но Танькины показания оформлю, учти.

— Да, — рассмеялся он негромко. — Танькины показания — это серьезно. Ань, тебе это все зачем?

— А тебе какая разница?

— Тебе не кажется, что я — единственный человек, которому есть разница?

— Кажется.

Они стояли на перекрестке. В соседней машине в окно заднего сидения смотрела огромная псина с ярко-розовым языком, свисающим из пасти.

«Тебя когда-нибудь пес е*ал?»

Анна вздрогнула и прошептала:

— Леш, по-твоему, было бы лучше, если бы я тогда сгорела вместе с родителями?

— Ты что? Больная?! — повысил голос Власов. — Даже думать не вздумай!

— Выпусти его, пожалуйста, — попросила Анна.

Алексей скрежетнул зубами. Красный сменился зеленым. Власов надавил на газ, дернул руль, повернул за угол и вырулил машину к бордюру. Остановился. Посмотрел на нее.

— Ты понимаешь, о чем ты сейчас просишь? Ты понимаешь, что он знает, что это ты его посадила? Понимаешь или нет? Мне тебя потом в Неве искать? Или он еще что-нибудь подожжет?

— Не говори глупостей! Сейчас все по-другому.

— Как по-другому? Что по-другому? В чем по-другому? Он сожрет тебя и не подавится. Ты же умная девка. Мозги включи! Что он там тебе такое в постели показывал, что ты херней страдаешь?

— Тебе точно не покажет.

— Я не настолько извращенец, чтобы трахаться с убийцей моих родителей, прости господи, — усмехнулся Власов.

— Ну это дааа, — улыбнулась Анна. — Значит, не отпустишь?

— Эта твоя… Танька точно показания даст?

— Даст!

Власов улыбнулся и почесал подбородок, рассматривая ее.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что сейчас подкладываешь мне жирную вонючую свинью? — поинтересовался он. — Вместо разоблачения влиятельного политика — уголовщина.

— Не нагнетай. Я прошу тебя всего лишь выпустить его под залог. Дальше делай, что хочешь. Найдешь другой рычаг, ты тоже не дурак.

— А что дальше будешь делать ты?

— Напишу автобиографический роман, — рассмеялась Анна.

— Про меня не пиши. Получится Марти Сью. За что она его грохнула?

— Он ее на ночь купил. И заставил с кобелем трахаться. Она и озверела.

Власов замолчал. Они не заговаривали о ее «профессии». Он прожил все эти годы, даже не подозревая… Все открылось после ее слов «Я с ним живу». Она давала показания. Говорила, где познакомились. При каких обстоятельствах. Он сперва не верил, потом понял, что правда. Он знал ее десять лет. Из них последние годы, как ему казалось, особенно хорошо. И одновременно не знал о ней ничего. Это грязное и мерзкое, что налипло, он не замечал. Для него она оставалась Аней Протасовой, которую он спас. И это было лучшим, что он когда бы то ни было совершил.

Они не заговаривали. Он молчал.

Теперь она сказала.

— Ты когда-нибудь зверела? — спросил он негромко.

— Наверно тогда… И все это время. Вряд ли все это по-человечески.

— Надо было его убить и все. Тебе было бы проще. Сейчас уже поздно.

— Спасибо тебе, подружка, на добром слове, — криво улыбнулась Анна.

— Не за что, — усмехнулся он. — Только учти, за Ольховского ты мне должна.

— Тогда и ты учти, что все свои долги я отдаю только натурой, — она протянула руку и запустила пальцы в его волосы, царапнув ногтями кожу шеи.

— Отправлю на спецзадание, когда мне нужен будет крючок, — хохотнул Власов, отстранившись, но улыбка с его лица тут же стерлась, и он сказал серьезным голосом: — Почему ты не позволила мне быть рядом?

Анна помолчала. На него не смотрела, но он и не пытался поймать ее взгляд. Обдумывала ответ. В том, что скажет правду, он даже не сомневался. И все же хотел услышать.

— Да по разным причинам, — наконец, проговорила она. — Но в основном потому, что у тебя все слишком. Сначала ты был слишком рано, и тебя было слишком много. Я была не готова ни к каким проявлениям ни своих, ни чужих эмоций. Потом… потом понимала, что ты отнесешься к этому слишком серьезно. И я должна буду этому соответствовать. Ну а уж теперь я совсем не вписываюсь в цвет твоего… периода.

Власов рассмеялся. И снова уставился на нее. Ее глаза всегда казались ему обещанием чего-то важного. И всегда оказывалось, что это обещание не ему. Он любил ее? Нет. Наверное, не любил. Мог бы любить.

— Все по полочкам. Мне бы так научиться.

— Не уверена, что тебе понравился бы курс обучения.

— Ладно, проехали. Обедать-то будем?

— Обязательно.

— Тогда погнали.

Он завел машину и вырулил обратно на дорогу.

Они обедали долго и обстоятельно, много о чем еще говорили. По делу и о бестолковом. За разговорами можно было не думать о том, зачем она вообще приперлась к Власову просить за Закса. Потому что когда Анна задавала сама себе на этот вопрос, ответ на него ее не устраивал.

Задавалась она и другим вопросом. Если Закса выпустят, придет ли он к ней? Анна не хотела этого так же, как и хотела. Она все сильнее чувствовала себя ненормальной. Но разве она была нормальной? Хоть день своей жизни не под своим именем — была?

С ненормальностью давно смирилась. После всего, что случилось, и что она совершала сознательно, нормального в ее жизни быть не могло. Пользуясь этим, она сначала уверяла Власова, что это Закс убил Андрея, а потом именно в ее квартиру заявилась Веревкина, чтобы рассказать бредовую историю. И вот она снова мчится к Алексею под видом наивной жажды справедливости.

Никакая это не сказка.

Это театр черной комедии.

Театр, продолжившийся звонком незнакомца, представившегося адвокатом Виктора.

Это было на следующий день после того, как она переговорила с Власовым, и после того, как встретилась с Бенкендорфом. Операцию назначили на конец недели. Донора нашли через все того же Константина Христофоровича. Стоило это целого состояния, но на счету по-прежнему были деньги из «Надежды».

Время снова потянулось ожиданием. Ждать было хуже всего. Она это знала — она ждала десять лет. И теперь с трудом понимала, для чего.

Адвокат позвонил неожиданно и предложил встретиться по просьбе своего клиента — тот желал передать ей какой-то важный пакет документов.

Он не хотел ее видеть — просто передать пакет.

Имела ли она право отказаться? Нет, ни минуты.

Кажется, тогда ее накрыло в первый раз. Нет, не сердце дрогнуло. Накрыло.

«Я не хочу, чтобы ты думала, что это попытка оправдаться, обелить себя или получить прощение. Оправдываться я не умею. Обелять себя не вижу смысла. Прощение — чушь для идиотов, которые думают, что это что-то решит. Просто хочу, чтобы ты знала, за что мы отдали свои жизни».

Среди бумаг оказались документы на чугунолитейный завод, судя по которым он целиком принадлежал отцу. Нотариально заверенное заявление Ивана Закса о выходе из компании. И его личное письмо Петру Горину. В нем он обвинял старого друга в воровстве завода. Еще были копии протоколов о гибели Закса-старшего.

Анна долго вчитывалась в каждую букву. Но даже не будь их — не знала ли она в глубине души, за что? Причина не так уж важна. Она могла быть. Ее могло не быть. Это многое объясняло, но ничего не меняло. Каждый из них прошел свой путь до сегодняшней отметки.

У нее оставалось еще два дела: дотащить Таньку до ментовки и дождаться результатов операции Насти. И тогда она будет свободна. Впервые за многие годы она будет, наконец, свободна. И тогда станет делать то, чего действительно хочет.

Некоторое время спустя

Анна прикрыла глаза и издала тихий, болезненный стон, вырвавшийся из глубины ее существа, где нарастало мучительное, острое, неутоленное желание. Она прижалась к горячему мужскому телу, от чего стало еще больнее, и снова со стоном выдохнула.

Он не спешил. Ему нравилось пробуждать в ней страсть и видеть, как она сама мучится от этого. Что еще ему оставалось? Все прочее было не про них. Это единственное. Чувствовать, как ее сердце колотится где-то рядом с его. Проводить языком по ее губам, по ее зубам, прикасаться к ее языку, превращать это движение в немыслимый танец. То ли тел, то ли душ.

Ему нравился ее вкус. Понравился однажды — и оказался жизненно необходим. Без него все прочие вкусы переставали существовать. Он и чувствовал-то лишь тогда, когда она была рядом.

Сминал шелк платья на узкой спине и одновременно гладил кожу под ним. Поцелуя не прекращал. Углублял его. Соскучился по губам. Она отвечала страстно и жадно, изгибалась в его руках и обнимала своими. Оплетала шею, лохматила волосы, расстегивала рубашку, опаляя его кожу тонкими ладонями. И он сходил с ума.

Иллюзия, что кто-то в чьей-то власти. Иллюзия, что кто-то кому-то принадлежит. Иллюзия, кто кто-то от кого-то зависит. Есть лишь мгновения обоюдного обладания. Когда просто перестаешь быть кем-то другим, становясь собой. И настоящий, ты тянешься к единственному, что может утолить голод и жажду. Все имеет истоки в первобытном. Нельзя приукрашивать любовь. Всякое приукрашивание — шаг в ловушку, которая может захлопнуться при любом неосторожном шаге.