Аида Золотая - Последний поцелуй неба

— Не я! — рука, выброшенная вперед. И почти наверняка перед глазами беспросветность. Сны никогда не приходили на рассвете. Только в самое черное время — под утро.

Пытался унять тяжелое дыхание. Губы медленно шевелились: «Не я, не я, не я…»

Но самого себя в том убедить он не мог.

От никогда раньше не слышанного крика Анна распахнула глаза. В свете фонаря, подсвечивающего комнату с улицы, разглядела сидящего на кровати Виктора с вытянутой вперед рукой. Таким она его видела однажды. И теперь точно знала, что ему снилось. Будто сама видела его же сон. Это было абсолютно иррационально. Но иррациональным был каждый ее день на протяжении вот уже десяти лет.

Она сердито дернула одеяло, которое он стащил с нее, когда вскочил на кровати.

— А можно аккуратнее?

Виктор вздрогнул и обернулся. Светлые волосы по подушке. Черты лица, скорее угадываемые, чем зримые.

— Прости, — прошептал он. — У меня бывает…

— Сейчас обострение? На полнолуние, что ли? — она зевнула. В темноте выглядело натурально.

— Нет. Я часто кричу во сне.

— В «Носороге», вроде, не кричал, — сказала она и повернулась на бок, спиной к нему. — И чего домой не уехал…

Не ответил. Откинулся на подушку. Смотрел в потолок. Потом медленно проговорил голосом, в котором почти не было слышно того Виктора Закса, которого она знала:

— Прости меня… Я мразь…

Анну будто обдало ледяным холодом. Она сильнее закуталась в одеяло и неслышно сглотнула.

— Я не выдаю индульгенции, — ответила ровным голосом.

— Я знаю. Просто прости. День адов. Сорвался.

Потом его речь звучала еще тише, но была отчетливо слышна в пугающей тишине ночи. Равно как и его дыхание, прерывистое, неспокойное. Если бы она протянула руку и коснулась его, знала бы, что сердце после кошмара так и не унялось, продолжая биться, будто набат.

— Партнер решил уйти из корпорации. Предложил выкупить его долю. У меня таких бабок нет. Пятьдесят процентов активов. Остается два варианта. Либо он попробует перепродать свою часть, либо потребует полного раздела. Оба варианта меня не устраивают. У нас слишком много обязательств, чтобы пойти на это… Единственное, на что надеюсь — время. На все нужна хренова куча времени.

«На все нужна куча времени», — мысленно повторила она за ним. Ей ли не знать? Она повторила про себя и информацию о партнере. Зачем, кому это может понадобиться — было не важным. Но она старалась запомнить. Никогда не знаешь, что и когда пригодится.

— Всю жизнь натыкаюсь на этих гребанных Гориных. Всю жизнь… Влип по самые…

В комнате раздался его злой лающий смех. И от него затряслась кровать под ними.

Сцепив зубы так, что стало больно, Анна молчала. Говорить не могла. Только кричать, еще громче, чем он. Но сейчас было нельзя. Не ко времени. Ее охота еще не окончена. Потом… однажды она ему объяснит, что такое «влип».

Закс резко перекатился на бок и снова прижался к ней со спины — так, как накануне вечером. Перекинул руку через нее и нашел грудь. Осторожно сжал пальцами сосок. Провел языком по плечу, поцеловал шею. И тихо, теперь почти не слышно, проговорил:

— И я все еще пьяная скотина. Прости.

— Репетиция покаянной речи состоялась. Утром дома тебя ожидает успех.

Она боялась пошевелиться. Словно натянутая струна, которую тронешь неправильно, и она лопнет с жалобным последним стоном. Просто лежала и смотрела в темноту, которая клубилась звуками и образами. Ей виделось то, чего не было на самом деле, и слышалось то, о чем никогда не говорилось. И впервые она попыталась себе представить его лицо, когда скажет ему, что ничего в его жизни не меняется, и он снова «наткнулся на Горину».

— Сонька, отстаньте от меня обе, — вяло бурчал Андрей. — За*бали.

Трубка валялась на столе с включенным громкоговорителем, а сам он не отводил взгляда от монитора, медленно пролистывая меню превьюшек порносайта.

— Разбирайтесь со своими мужиками сами. Одна за своим Заксом полжизни сохла, как дура. Ну, получила. Типа счастливая стала. Только плачется по три раза в неделю, как он ее не любит. А просто «трахает» — ее, видите ли, не устраивает. Другие, может, всю жизнь мечтают, чтоб он их хоть раз трахнул. У тебя, наоборот, каждую неделю новая любовь. Но предпочтения у тебя, сестричка, сомнительные. Все они на геев смахивают, не замечаешь?

— Ты-то откуда геев знаешь? — рассмеялась Соня.

— Не твое собачье дело! — огрызнулся Горин.

— Потому что Андрюша у нас сам п*дор! — раздалось от двери — спокойное и уверенное.

— Ты же меня и отымел, — заржал Горин и кинул в Закса, заявившегося без приглашения, трубкой.

Телефон благополучно пролетел мимо Виктора и стукнулся о стену, крышка отвалилась, батарея выпала. Детали телефона печально рухнули на пол.

— Пока, Соня, — усмехнулся Закс. И подошел к столу, за которым сидел Горин. Уперся руками о столешницу и проговорил: — Сейчас ты решил отыметь меня, правильно я понимаю?

— Правильно! — ухмыльнулся Андрей. — Удовольствие должно быть обоюдным. Ты же видишь тенденцию?

— Да вот вторые сутки тащусь… от тенденции Что ж лично-то не сказал? Уведомление в письменной форме — это мощно, но напоминает онанизм.

— Типа тебя такое не возбуждает? Чего тогда приперся? — насмешка Андрея звучала в его голосе, была заметна в его вальяжной позе.

Воздух комнаты пропитался издевкой. В этой издевке исчезало все — принципы, истины. Выглядело мерзко. Но Виктор давно привык к тому, что выглядящее самым мерзким — правда и есть. Все остальное — иллюзия. Он десять лет как возненавидел иллюзии. От одной избавиться так и не смог — от дружбы. Значит, теперь поделом. Пожинал, что посеял. Но, справедливости ради, сеял не только он.

— За добавкой приперся. Раздел не вариант. Ты это знаешь. Там производство замешано одно на другом. Мы из этой связки не выйдем. А покупателя ты будешь долго искать.

— Да мне насрать! С тебя бабки. Доля, проценты, неустойки. Лично меня прет.

— Да я вижу! — психанул Закс. — Андрей, ты понимаешь, что ты тоже не выиграешь? Хрен ты получишь ту сумму, на какую мог бы рассчитывать, если бы разошлись полюбовно. Дай мне полгода. Полгода! Я вложился. Пойдет отдача — откуплюсь. Соберу, найду, откуплюсь. Сейчас это нереально. Мы едва расходы покрываем.

Взгляд Андрея стал маслянистым.

— Я знаю, во что ты вложился.

— Не твое дело!

— Не мое. Но Лизе будет интересно.

— Заткнись! Со своими бабами я сам разберусь!

— Лиза — моя сестра. Она тебе не баба. В отличие от твоей б*яди!

Закс бешено выдохнул. Раздался грохот. Горин только и успел, что почувствовать, как Закс запустил пальцы в волосы над его лбом. И приложил о столешницу. До искр в глазах. А потом, удерживая голову Андрея на столе и не давая подняться, громким свистящим шепотом произнес:

— Я сказал, я сам разберусь. Если так уж хочется влезть в дерьмо — подавай в суд. Это будет очень занимательное мероприятие. А просто так я тебе ни копейки забрать не дам, клянусь. Понял?

— Понял, — процедил Андрей. — Все понял. С удовольствием пойду в суд. Со всеми бумагами и фотографиями, что у меня есть. Ты в курсе, что в «Носороге» стоят скрытые камеры?

— Пох*й! — зашептал ему на ухо Закс. — Рискни. Я тебе уже говорил — за собой тебя, п*дора, потяну. Я же умею бодаться, ты в курсе, дружище.

И резко отпустил его, разогнувшись над столом. И глядя на красные капли крови, оставшиеся на гладкой поверхности.

Андрей утер рукавом разбитый нос.

— Бодайся, поц. Теперь тебе есть чем. Рога, которые сооружает тебе твоя шваль, впечатляют ветвистостью, — пожевал губами и добавил: — Говорят, она в «Носороге» лучше всех в рот берет. Надо будет попробовать.

Еще один тяжелый удар пришелся по его скуле. Он был смягчен лишь тем, что Заксу опять нужно было перегнуться через стол. Но и того было довольно, чтобы стул едва не перевернулся.

Не говоря больше ни слова, Закс вышел. И только на улице очнулся, чувствуя бесконечное сожаление — и сам не знал, о чем сожалеет. О том, что декабрь крадется по улице, влажный и ветреный? О том, что жизнь сложилась так, как сложилась? О том, что однажды трое мальчишек поклялись друг другу в том, что никогда и ничто не разорвет их дружбы? Да черт его знает!

Детство давно прошло, теперь полузабытое. Юность пролетела. Молодость отгремела пистолетными выстрелами. Зрелость принесла похмельный синдром — от всей предыдущей жизни.

Закс размял пальцы и посмотрел на костяшки. Воспаленные, но не сбитые. Жаль. Лучше бы в кровь. Вынул из внутреннего кармана пальто сигареты и зажигалку. Прикурил. Выпустил в воздух клуб дыма. Дым медленно плыл среди влажного снега, сыпавшегося крупными хлопьями и тут же таявшего на асфальте.

Жаль, что не в кровь. У него все и всегда замешано на крови. Карма.

С Андреем они дружили с самого детства, как и их отцы. Пути временно разошлись лишь в юности, когда после развода с Петром Михайловичем Горина уехала за границу. Как раз развалился совок. Как раз появились бабки, которые можно было делить. Как раз Иван Иванович совершил роковой шаг, сделав лучшего друга своим партнером. Годы спустя ту же ошибку допустил Виктор. Тогда этого ничего еще не случилось. Андрей учился в Лондоне. Закс — постигал совсем иные науки на практике в бандитском Питере. Нет, совсем прям грязи не было — отец не допускал. Но что такое ведение бизнеса в экстремальных условиях, Закс усвоил.

А если отмотать пленку назад… Когда все начиналось для него?

Было трое сопливых пацанов в период полового созревания.

Виктор Закс. Андрей Горин. Александр Ольховский. Одноклассники и дружбаны.

Они играли в детские игры и заигрались.

Он помнил лето в середине восьмидесятых, когда их троих по профсоюзной путевке от конторы, где работала Мария Алексеевна, отправили травиться столовскими котлетами в какой-то лагерь на необъятных просторах нерушимого.

Помнил, как однажды, во время сонного часа, они втроем удрали на речку — купаться. Просто вылезли в окно под обалдевшими взглядами других пацанов. Только Алекс на прощание щегольнул тихим: «Ведите себя хорошо, Ольха скоро вернется». Алексу всегда было свойственно щеголять. Чем угодно — ему вставляло от процесса.

Наверное, потому он и нарвался, когда его подхватило течение реки и понесло к хренам, на пороги, когда он заплыл дальше, чем можно было.

— Да у него ногу судорогой свело! — крикнул Витя, бросившись следом в воду.

— Витька! — орал на берегу Горин. Кинулся в воду, забежал по колено, вернулся обратно. Пометался вдоль берега и снова ринулся в речку.

Алекс только голосил, паникуя и пытаясь справиться с течением. Но даже для того, чтобы удерживать голову над поверхностью воды, нужно было прилагать усилия.

Закс рассекал руками волны и внимательно смотрел на удаляющуюся фигуру Ольховского.

— Дебил, ляг на спину и расслабься! — снова закричал он, надеясь, что Алекс услышит. Кажется, получилось — еще немного побарахтавшись, тот выполнил в точности то, что приказал сделать Витя.

Горин все же подплыл к ним, когда Закс уже преодолел с полпути к берегу.

— Помочь? — спросил он, глядя на Ольховского. — Он живой вообще?

— Да что ему сделается, придурку? — проворчал Витя, сжимая кулак, которым держал Алекса за чуб, как учил отец. — Вцепился в меня так, что я думал, сейчас вместе на дно пойдем. Поплыли уже. Воды нахлебался.

Когда можно было встать на ноги, Андрей и Закс подхватили Сашку подмышки и выволокли его из воды.

— Тяжелый, падла, — ругнулся Горин.

И дружно рухнули на песок, тяжело дыша. Алекс отплевывался, хрипел, но, кажется, был совсем-совсем живой. Все трое молчали. До тех пор, Ольха не выдал:

— Ребят, я… простите… Я ж не нарочно, я не хотел…

— Да заткнись ты! — рявкнул Закс. — Я из-за тебя, кретина, чуть не пересрал!

Горин молчал. До него, наконец-то, дошло, чем все это могло обернуться.

— Пацаны, только это… — снова заговорил Ольховский. — Бате моему не говорите. Он мне уши оторвет и кожу с задницы ремнем снимет.

Закс дернулся, но промолчал. Кому такое скажешь? Если начнешь, потянется про побег с базы — ну его к черту, такое счастье. Ольховский сел на песке, притянув ноги и опустив голову. С волос, отросших и взъерошенных, стекала вода.

— Я никогда этого не забуду, пацаны, — прошептал он снова. — Клянусь, не забуду.

Горин оживился.

— А давайте поклянемся… ну там, на огне, например. Я читал. Держать ладонь над горящей свечкой и произносить клятву.

— Делать нефиг? — усмехнулся Закс.