«Но дождь пойдет!» — со злостью подумала она. И как только долина очистится от преступников тольтеков, она отправится в другие земли, возьмет себе новое имя и заживет открыто и праведно среди новых людей.

Однажды после обеда со стороны главной площади раздался ужасный крик. Это Господин Хакал вершил правосудие: приказал преступникам отрубить головы. Гончарам не разрешили присутствовать на площади — им нельзя было отвлекаться от своей работы по созданию священных кувшинов. Стараясь сосредоточиться на своей работе, Ошитива вдруг вспомнила Господина Хакала в прекрасном саду, когда он, что-то нашептывая попугаю, угощал его кусочками фруктов. Она снова вспомнила, каким нежным и любящим он был тогда. Вдруг ее мысли нарушил другой крик, раздававшийся уже из самой мастерской. Тупа, страстно желая завладеть полировочным камнем Яни, снова склонилась над ней и хлестала ее ивовой плетью из-за какого-то ничтожного проступка.

— Как смеешь ты оскорблять богов такой низкопробной работой?! — закричала Тупа, подняв свободной рукой в воздух миску, которую Яни только что вынула из печи.

Ошитива никогда не видела более совершенной работы.

Женщины опять прекратили работать. Они стояли и безмолвно наблюдали, как Тупа осыпает ударами Яни, которая, упав на колени, закрывала лицо и голову руками.

— Такое бездарное ремесло бросает тень на всю гильдию! — продолжала кричать Тупа, снова и снова ударяя плетью обнаженную кожу Яни. — Ты позоришь своих сестер! Ты позоришь…

Вдруг она остановилась и изумленно посмотрела на ту, чья сильная рука неожиданно схватила ее поднятую руку.

Тупа гневно глянула на Ошитиву. В комнате наступила мертвая тишина. Надсмотрщица и новенькая с ненавистью смотрели друг на друга, а работницы в страхе и недобром предчувствии наблюдали за ними. Тупа, чувствуя крепкую хватку Ошитивы и видя в глазах девушки храбрость и отчаяние, отступила и прошипела охрипшим голосом:

— Думаешь, ты какая-то особенная, потому что Господин Мокиикс относится к тебе с благосклонностью? Ну подожди! Когда наступит день солнцестояния и твои кувшины не призовут дождь, тогда никто не сможет защитить тебя!

С приближением праздника солнцестояния атмосфера в гончарной мастерской накалилась, ведь именно их керамические изделия, как надеялись жрецы, должны были призвать в Центральное Место дождь. Сколько летних сезонов прошло, но так и не был создан кувшин, который заманил бы дождь в каньон. По всей округе ходили слухи, что Центральное Место проклято. Люди посмелее ночью собирали свои пожитки и уходили искать другое место, пригодное для жизни. Каждое утро был покинут еще один очаг, и каждое утро какая-нибудь гильдия недосчитывалась своего ремесленника.

Воины-ягуары устраивали шествия и представления на главной площади, демонстрируя простому люду свою силу и мощь и напоминая всем и каждому, что послушание — главное требование богов. Ягуары устраивали зрелищные кровавые состязания, чтобы порадовать толпу, которая развлекалась и делала ставки; в мастерских всех гильдий — среди вязальщиц корзин, ювелиров и гончаров — работа накалялась до предела.

Даже Тупа опустила свое грузное тело на рабочую циновку и погрузила руки в глину, помогая работницам скрести, лепить, шлифовать и полировать, смешивать растительные масла и минералы, чтобы получить краску.

Ошитива занималась только своим единственным дождевым кувшином, выскабливая и формируя глину тыквенной коркой, пока окончательно не были сглажены все следы колец. Потом она сушила свое изделие, шлифовала его маленьким камешком, стараясь не повредить хрупкие края кувшина. Под конец она расширила лист юкки так, чтобы его волокна превратились в необходимую ей щеточку, и обмакнула ее в красную краску. Все женщины подумали, что такая краска смотрится уродливо на серой глине, Яни и Зеленое Перышко волновались за Ошитиву. Девушка нанесла на кувшин символический рисунок, он обозначал сгустившиеся тучи и проливающийся дождь.

Наконец наступил день обжига. В ту ночь никто не спал, и Тупа была в особенно мрачном настроении, так как успех или неудача обжига — награда или наказание от жрецов Тлалока — должны были лечь на ее плечи.

Эта стадия была самой опасной. Если глина не была тщательно высушена или в нее закрались воздушные пробки, то изделие в печи могло взорваться и работа всех этих долгих трудных дней просто сошла бы на нет. Женщины осторожно клали свои кувшины на каменные полочки в печи, а Тупа следила за состоянием огня. Затем печь закрывали тяжелыми кожаными крышками, чтобы усилить жар внутри.

Все нервничали, прислушиваясь к сигнальным хлопкам, которые означали бы, что чей-то кувшин взорвался. Женщины молились, нараспев читали благословения и следили за печью. Вскоре Тупа приоткрыла угол крышки и заглянула внутрь печи, а увидев пепел и гаснущие угольки, объявила, что обжиг прошел удачно.

Один за другим новые сосуды — ослепительно белые миски, кувшины и кружки с черным рисунком, который должен был заманить в них дождь, — вынимались из печи. Кувшины Яни и миски Зеленого Перышка были великолепны. С каждым новым изделием, которое вынимали наружу из пепла, напряжение возрастало, ведь разбитый сосуд — плохое предзнаменование. Обжиг, прошедший без лопнувшего сосуда, символизировал великую удачу для Центрального Места. Но впереди было еще столько кувшинов!

Кувшин Ошитивы был последним изделием, оставшимся в печи. Когда Тупа засунула в печь деревянные щипцы, все замерли в ожидании. Сосуд был вылеплен из простой серой глины новенькой, еще не прошедшей испытание в гильдии. Тупа поставила кувшин на коврик из волокон юкки и нежно смахнула с него пепел. Все изумленно уставились на кувшин: он не был, как у всех, белого цвета, а приобрел в печи прекрасный цвет золотисто-оранжевого восходящего летнего солнца, а узор на нем был не черным — выполненный красной краской, он напоминал закат осеннего солнца.

Ни один кувшин в Центральном Месте не был похож на этот.

9

Сестры-гончары почистили свои тела ароматизированным песком, смешанным с сосновыми иголками, и гордо надели новые платья-рубашки с характерной вышивкой их гильдии вокруг шеи и по подолу. Они особенно старались уложить друг другу волосы, потом постились и молились, ждали, когда придут жрецы Тлалока за их дождевыми кувшинами.

Всегда были напряженными дни солнцестояния, они символизировали собой крайности: дни и ночи были или очень длинными, или очень короткими, температуры — или очень высокими, или очень низкими. Вот почему Люди Солнца любили равноденствия, когда дни и ночи были одинаковыми, и даже если было жарко или очень холодно, все знали, что впереди их ждет более мягкая погода. Равноденствие было временем порядка и равновесия. Солнцестояние — наоборот.

Ступая по широким мощеным дорогам, которые построили Темные Господа, люди со всех концов света шли в Центральное Место и несли приношения богам, чтобы принять участие в священных ритуалах. Широкую равнину в каньоне, между двумя отвесными стенами, заполнили люди, которые, разбившись на группы и семьи, сидели вокруг своих костров. Дни и ночи на главной площади разыгрывались священные ритуалы, исполнялись танцы. Повсюду нараспев воздавались благословения богам, а жрецы разного ранга постоянно посещали кивы, которые уже больше не служили мужчинам подземными спальными комнатами, а превратились в коридоры, ведущие в потусторонний священный мир.

В гончарной мастерской новые дождевые сосуды стояли в ряд на специальной скамейке и сверкали на солнце. Кувшин Ошитивы стоял отдельно от других. В ее семье традиционные черно-белые кувшины изготовляли только для торговли в других местах, для себя же из оставшейся глины создавали золотые, желтые и красные сосуды. Поэтому никто и никогда не видел такой кувшин в Центральном Месте.

Как жрецы дождя отнесутся к ее сосуду?

Ошитива молилась, чтобы они выбрали ее кувшин. Тогда он будет стоять на главной площади и сверкать на солнце под безоблачным небом, а боги дождя не смогут устоять и придут посмотреть на него. Боги всегда наблюдали за тем, что создала Ошитива. Они увидят красоту кувшина, симметрию и узор и обязательно наполнят его водой. От радости и восторга они пошлют ливень на Центральное Место, дождь будет идти до тех пор, пока вода, струйками текущая по каньону, не превратится в мощный поток и не зальет всю равнину. Эта река выйдет из берегов и размоет глиняные домики, потом доберется до кирпичных жилищ знати, которые стройными рядами стоят на террасах, и тольтеки не смогут защитить себя.

Об этом мечтала Ошитива, когда прибыл Мокиикс, одетый в алую мантию и ярко-зеленую тунику, в сопровождении жрецов Тлалока с голубыми телами и голубыми мантиями на плечах. Гончары почтительно молчали, оставшись в этот особенный день стоять на ногах. Даже Тупа, которая редко когда молчала, сейчас не произнесла ни слова, пока высокопоставленный чиновник и святые жрецы медленно осматривали дождевые кувшины. По выражению их лиц сложно было сказать, что они думали о выставленной керамике. Они дошли до конца, остановились и озадаченно нахмурили брови.

Они пристально смотрели на золотой кувшин.

Ошитива замерла в ожидании, ее сердце бешено забилось. Она не опустила послушно голову, как это сделали все мастерицы, а держала ее высоко и открыто смотрела на Мокиикса. Когда она заметила признаки восхищения в его глазах, ей захотелось закричать от восторга.

Тупа, поняв, что Мокиикс явно восхищен, стала хвастаться:

— Я сама выбирала глину, Мой Господин, я первая увидела цвет солнечного света в этой простой глине.

Ошитива прикусила губу. Узнав, что этот кувшин ее, не разобьет ли он его назло ей, желая продемонстрировать свое могущество?

Мокиикс теперь пристально смотрел на Тупу.

— Ты сама сделала этот кувшин?

— Вообще-то нет, — ответила Тупа, подняв кверху подбородок. — Я слишком занята для этого. Я бы приказала выполнить эту работу одной из моих мастериц, но ты приказал дать шанс новенькой, поэтому я велела ей поработать над новой глиной.

Сердце Ошитивы бешено билось. Она почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Мокиикс уже открыто выразил свое восхищение этим кувшином, а теперь он еще узнал, что кувшин сделала она. Как он поступит? Из-за гордости растопчет кувшин ногами или его преданность Темному Господину и необходимость призвать дождь окажутся сильнее личных обид и он выберет ее кувшин для площади?

Он посовещался со жрецами, и, когда стало очевидно, что они тоже находятся под впечатлением от золотого кувшина, Тупа пылко добавила:

— Я могу сделать еще много таких, Мой Господин.

— А он только один? — нахмурился Мокиикс.

— Новенькая девушка медленно работает, Господин. Гончары моей гильдии за день производят множество сосудов и статуэток, для того чтобы продавать их и приобретать соль и другие необходимые товары, а также для жрецов и их священных дел. Но эта ленивая девчонка просто попусту тратит время. Она буквально спит над своим горшком! Она всегда спит, когда работает!

Мокиикс рукой указал жрецу взять кувшин, и, когда тот поднял его, кувшин развалился на части прямо у него в руках.

Все в мастерской замерли от ужаса, уставившись на две одинаковые половинки, которые держал жрец в каждой руке. Разбить новый сосуд, особенно тот, который предназначался богам, — плохая примета. Какое-то мгновение Ошитива тоже не в силах была пошевелиться, но уже в следующую секунду поняла, что она натворила.

Когда она создавала кувшин, ее сердце переполняли совершенно недопустимые эгоистические чувства, а также злоба и жажда мести. Надо было с чистой душой думать только о благосостоянии людей, а она оскверняла священное задание своими грязными мыслями о смерти и разрушениях. Поэтому кувшин разбился. Ошитиве стало стыдно, она раскаивалась.

Возможно, она все-таки макай-йо.

Когда дверной проем заслонила громадная тень, все женщины немедленно упали на колени и прижали лица к полу. На этот раз Ошитива присоединилась к ним.

Это был Господин Хакал на своем троне, который несли на плечах шесть рабов. Его облачение было более пышным, чем одежды Мокиикса и жрецов, а на его запястьях и лодыжках поблескивали золотые браслеты. Его длинные волосы были украшены серебряными бусинками и небесными камешками. Он держал роскошное опахало, украшенное зелеными и синими перьями, в котором утонуло его лицо, когда он сошел с трона и коснулся своими великолепными сандалиями, украшенными небесными камнями и серебром, пыльного пола мастерской. Он что-то сказал одному жрецу, тот взял Ошитиву за руку и помог ей подняться. Поверх перьев темные глаза Хакала, опушенные густыми бровями, сдвинутыми к носу, внимательно изучали Ошитиву.

Отложив опахало в сторону, он вытянул руки вперед и велел жрецу немедленно подать ему две половинки кувшина.