Барбара Вуд - Последний пророк

Он решил, что должен уехать.

После того как он открыл душу Элизабет, он не мог больше здесь оставаться. Когда за завтраком его новые друзья собрались вокруг костра, он объявил им, что после обеда собирается ехать в Барстоу, где сядет на поезд до Лос-Анджелеса, а оттуда вернется домой. Он чувствовал и гордость за самого себя, и сердечную боль. Два Фарадея Хайтауэр собирали чемодан тем утром: один искал спасения и божеской милости, а второй хотел заключить в свои объятия Элизабет Делафилд.

Его новые друзья выразили сожаление по поводу его отъезда, но они понимали его желание быть со своей семьей. А потом в дверном проеме его палатки появилась Элизабет с солнечным нимбом над головой.

— Пожалуйста, не уезжайте, — попросила она, — не сегодня. Вы можете уехать завтра. А сегодня я хочу вам кое-что показать.

Их глаза встретились, ее просьба льстила его самолюбию.

— Что вы хотите показать мне?

— На самом деле я хотела попросить вас об одном одолжении. Наши фотографии черно-белые, и они не передают великолепной цветовой гаммы наскальной живописи. Я видела ваши наброски, у вас очень тонкое чувство цвета. Как великолепно вы передаете голубой цвет бабочки или бледно-лиловый оттенок гиацинта! Полагаю, это бесцеремонно с моей стороны, но я собиралась попросить вас…

Новое чувство, родившееся в нем несколько дней назад, расцвело в полную силу, когда он представил, как черно-белые картинки озарятся яркой разноцветной жизнью под его рукой.

К своему удивлению и радости, он вдруг понял, что теперь у него в жизни появилась новая цель — работать с Элизабет, искать и сохранять исчезающие культуры.

Он поскакал в Барстоу отправить Беттине телеграмму, что с ним все в порядке, но он задерживается. В лагере его уже ждала Элизабет с флягой воды, походным ленчем и самодельной картой. Они собирались начать работу в этот же день, после обеда, когда было должное освещение.

В узком ущелье они прошли мимо гигантской черепахи, но Фарадей едва обратил на нее внимание, как и на восхитительные белые цветочки под ногами под названием «звездочки пустыни», и ярко-красного мухолова, которого они спугнули из мескитового куста. Его мысли парили где-то высоко над землей.

Он не забыл своих шаманов, как и демонов, которые завладели его душой в Запрещенном каньоне, просто день был таким насыщенным, прекрасным и теплым и Фарадей снова испытывал страсть.

По дороге Элизабет сказала ему, что место, куда они шли, самое ее любимое, оно сохранилось как нельзя лучше, и она хочет разместить его фотографию на обложке своей книги. Но вдруг тишину дня нарушил громкий, эхом отдавшийся треск.

— Что это было?

— Похоже, на гром, — предложила она, но небо над Смит-Пиком было безоблачным.

Второй треск прокатился по склонам горы, и Элизабет воскликнула:

— Это выстрел ружья!

— Боже мой! — Неужели они наткнулись на охотников? Или на преступников, ведь «Дикий Запад» все еще был в памяти людей.

Они держались своей тропы, но шли быстро, потому что выстрелы продолжали звучать и они думали, что, может быть, кто-то попал в беду и ему нужна помощь. Когда Элизабет поняла, что выстрелы раздаются недалеко от ее места с пиктографиями, она ускорила шаг, и как только они повернули за громадный валун, они увидели двоих мужчин с шестизарядными ружьями, которые по очереди стреляли в стену и кричали от радости.

Они использовали наскальную живопись в качестве мишени!

Элизабет издала яростный крик и бросилась на мужчин, высоко взмахнув своей походной палкой. Ее действия были такими стремительными и так обескуражили Фарадея, что он просто остолбенел и не мог пошевелиться. Стрелки тоже были обескуражены: пока она к ним бежала, они открыли рты и смотрели на нее, боясь пошевелиться.

А потом она набросилась на них, обрушив на их головы и плечи град ударов тяжелой палки. Элизабет кричала и ругалась. Они же, упав на спину и подняв руки, пытались защищаться и орали от боли.

— Какого черта с вами происходит, дамочка?!

Она била их до тех пор, пока они не отползли с поляны и не побежали прочь, изрыгая проклятия, а вскоре Фарадей услышал фырканье лошадей и топот удаляющихся копыт.

Тяжело дыша, с красным от гнева лицом, Элизабет бросила палку и побежала к стене. Она с ужасом осматривала стену.

Каждый дюйм был поврежден. От петроглифов ничего не осталось.

Элизабет заплакала. Нежно положив руки на разрушенную стену, она тихонько всхлипывала, потом разрыдалась. Когда она опустилась на землю, Фарадей встал на колени возле нее.

— Я очень сожалею, — пробормотал он, желая обнять ее и в то же время бежать следом за теми двумя, догнать и задушить их. Нежность и гнев сковали его.

— Пропало, — прошептала она, закрыв лицо руками, — все пропало. — Она убрала руки от лица, и взгляд ее полных слез глаз, в которых читался один очевидный вопрос, пронзил Фарадея насквозь, оголив его каждый нерв. — Зачем они сделали это? О, Фарадей, что двигало ими?

Он притянул ее к себе и обнял. Она зарыдала с новой силой, и скоро рубашка на его груди была вся мокрая от слез. Она вцепилась пальцами в его рукава, потом затихла, склонив голову на его груди. Они сжимали друг друга в крепких объятиях.

— Кто знает, что заставляет человека делать то, что он делает? — сказал Фарадей. — Ты не можешь защитить их всех, Элизабет, это не в твоих силах.

И в этот момент ему пришло в голову, как похожи они были в своих страстях, грехах и желаниях. Она подняла к нему свое лицо, и он поцеловал ее, слов уже было не нужно. Когда они занимались любовью, страх и боль куда-то исчезли, он видел только сильную, красивую женщину, залитую солнечным светом, и он мог только удивляться, почему Бог даровал ее ему, жалкому грешнику.

Когда уже умиротворенные они лежали в объятиях друг друга, Элизабет сделала одно признание.

— Фарадей, дважды меня сильно обидели. У меня на сердце две глубокие раны, их оставили мужчины, которым я доверяла и которых сильно любила. Для них я была лишь испытанием их мужской доблести. Когда они завоевывали меня, я им становилась неинтересна и они оставляли меня. Мое сердце не переживет третьего удара. Пообещай, что ты никогда не предашь меня и не причинишь мне вреда. Но если ты обманешь, то я навсегда закрою свое сердце и никогда больше не доверюсь ни одному мужчине.

Сраженный ее признанием, он пообещал. В первый раз он понял, как уязвима и беззащитна его сильная Элизабет. Его желание защищать ее вдруг стало таким непреодолимым, что если бы в тот момент кто-нибудь только прикоснулся к ней, Фарадей Хайтауэр убил бы его.

— У тебя есть мечта, Элизабет?

Они лежали на одеяле в тени сосен, в их любимом маленьком каньоне, где их никто не мог найти, и завтракали.

— Ты будешь смеяться, — сказала она. — Я хочу когда-нибудь побывать в Египте. Еще когда я была маленькой девочкой, я ужасно хотела поехать туда. Фарадей, я хочу плыть по Нилу, взбираться по пирамидам, сидеть у подножия Сфинкса. Я хочу увидеть место, где родился Моисей, а Иосиф качал младенца Иисуса. Я хочу прокатиться верхом на верблюде и посмотреть танец живота. Я хочу попробовать потрясающий местный кофе и, может быть, даже покурить кальян.

Он гладил ее по волосам.

— Тогда ты должна ехать.

— На мою зарплату? — Она засмеялась и крепче прижалась к нему. — А какая у тебя мечта, Фарадей?

— Отвезти тебя в Египет.

Они оба рассмеялись, а потом снова предались любви.

На следующее утро, когда Элизабет вышла из своей палатки, Гарри, член исследовательской группы, объявил:

— У нас закончился кофе.

— Этого не может быть, — сказала она. — Мы ведь экономили, не так ли?

— Мы не можем работать без кофе, — сказал Гарри, двадцатилетний юноша, который испытывал тайное влечение к своему профессору.

— Я съезжу, — предложил Фарадей. — Какие еще продукты нам нужны?

Члены экспедиции так долго находились в пустыне одни, что охотно ухватились за возможность себя побаловать. Гарри ужасно хотел свежих апельсинов. Джо, сын итальянских иммигрантов и первый в своей семье, кто учился в колледже, попросил включить в список салями и красное вино. Синтия, еще одна женщина в лагере, отчаянно хотела шампунь. Список постепенно увеличивался. Фарадей уехал, пообещав вернуться с подарками.

Его не было три дня. Когда он вернулся с двумя нагруженными мулами, был полдень. Из каньона Баттерфляй прибежал Гарри, восторженно сообщив, что он нашел необычный петроглиф. Хотя Элизабет ждала Фарадея и хотела побыть с ним наедине, ее профессиональное любопытство одержало вверх. Она должна была незамедлительно увидеть новую находку.

— Туда, наверх, — тяжело дыша, сказал Гарри и махнул рукой. — Туда идти по крайней мере ночь.

Элизабет попросила Фарадея пойти с ней, но профессор Кин снова неважно себя чувствовал, да и сам Фарадей устал после путешествия в Барстоу и закупок продовольствия. Итак, Элизабет отправилась в каньон Баттерфляй с Гарри и Синтией, а в лагере осталось пять человек.

Через два дня удрученная тройка появилась из каньона, а повесивший голову Гарри говорил:

— Мне очень жаль, доктор Делафилд. Я был так взволнован, когда увидел рисунок на скале, что забыл отметить место.

Элизабет опустилась у костра, с радостью приняв чашку кофе из рук Фарадея. Ей было жаль, что они потратили два дня на бесплодные поиски. Но тут же она поспешила заверить Гарри, что в этом нет ничего страшного, они возобновят поиски через несколько дней.

Когда солнце садилось за западные склоны гор, отбрасывая розовые и белые тени по соленому дну высохшего древнего озера, настроение в лагере постепенно стало мрачным и унылым. Синтия занималась бутербродами к ужину, профессор Кин, извинившись, уединился в своей палатке, Джо сказал, что ему нужно написать какие-то письма, а Гарри поплелся в учебную палатку, где он погрузился в изучение карты местности.

Элизабет пристально посмотрела на Фарадея и спросила:

— Что-то не так?

Его лицо пылало в свете костра.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты как-то странно себя ведешь. По-другому. — Она огляделась вокруг. — Что-то произошло. Я чувствую это.

Он встал и протянул ей свою руку.

— Мы можем поговорить наедине? — спросил он, предварительно нервно откашлявшись. Она испуганно посмотрела на него. — Где-нибудь здесь, но чтобы нас никто не мог слышать.

— Фарадей…

— Это важно, Элизабет.

— Ты меня пугаешь.

Они отошли на несколько ярдов от лагеря. Он снова откашлялся, переминаясь с ноги на ногу и продолжая следить через ее плечо за палатками. Он молчал, поэтому Элизабет спросила:

— Фарадей, что ты хотел мне сказать?

— Ну, не совсем сказать. Есть одно место, куда я хочу тебя отвести.

Она бросила на него удивленный взгляд.

Он снова посмотрел мимо нее, а потом его лицо прояснилось, он улыбнулся и сказал:

— Тебе придется закрыть глаза.

— Что?

— Пожалуйста, дорогая.

Чтобы быть уверенным, что она не подсматривает, он закрыл ее глаза своей рукой и повел в сторону лагеря, к ее палатке, которая теперь светилась изнутри множеством фонарей, зажженных членами группы. Пока он вел ее к палатке, остальные обитатели лагеря собрались неподалеку, улыбаясь и тихо хихикая.

— Ну, хорошо, госпожа, ты можешь войти, — сказал Фарадей, и уже никто больше не мог оставаться сдержанным и серьезным.

Джо просто разразился истерическим хохотом, когда Элизабет вошла в палатку. Она была потрясена.

Мебель, книги и ее личные вещи — все было убрано, на полу расстелены маленькие коврики и разбросаны подушки. На стенах висели белые простыни. Но они не были чисто-белыми — на них были изображены разные пейзажи. На одной стене нарисована аллея из пальм, растущих вдоль реки, по которой плыли лодки с треугольными парусами, а на заднем плане виднелись далекие песчаные холмы. На второй стене красовались минареты и купола, и шумный восточный базар С женщинами в паранджах и мужчинами в фесках. На третьей стене возвышались пирамиды, и на их фоне среди песчаных холмов Сфинкс поднимал свою величественную голову, украшенную головным убором забытого фараона.

— У нас никогда не заканчивался кофе. Это была моя идея, — гордо заявил Джо, молодой итало-американец. — Это был тайный заговор. Доктор Хайтауэр сказал, что хочет сделать вам что-нибудь приятное.

— А мы захотели помочь, — выпалила Синтия, сияя от счастья.