— О, Кейт, любимая, вы унижаете меня. С тех пор как я впервые заметил вас, у меня скопилось столько слов для вас, что Шахерезада может позавидовать. Когда вы явились в бальную залу, все остальное показалось черно-белой гравюрой в сравнении с вашим живописным жизнерадостным ликом, и до боли в сердце захотелось быть с вами.

— Знаю, я такая идиотка, — укорила она себя.

— Идиотка, зато моя, — тепло улыбнулся он.

— Еще бы, зато вы — мой.

— Я — ваш, и точка, или же ваш приближенный идиот?

— Оба варианта, — насмешливо отбивалась она от его советов выбираться из кровати, но он уже поднялся. Занимался день, пора расставаться.

— Не хочу уходить от вас, Эдмунд. — Искреннее сожаление читалось в ее глазах, она чувствовала — ее тело разительно изменилось за эту ночь взаимной любви, каждый дюйм говорил, что она теперь взрослая любимая женщина. Она потянулась, зевнула и посмотрела в его глаза сонным чувственным взглядом.

— Придется. Даже не знаю, в каком мешке вытаскивать вас отсюда, чтобы никто не понял, что вы находились здесь глухой ночью. — И он нацелился насмешливо шлепнуть ее по ягодицам.

Кейт провокационно повела округлостями, неохотно подняв невесомую сорочку, надела ее, подрагивая от трепетания шелковой паутинки на изгибах тела и чувствительной груди, и скрыла свою почтительно освоенную ниву от голодного взгляда завоевателя.

— Слишком поздно, Эдмунд, — не устыдилась она. — Я вчера не кралась сюда, как тать в ночи. Я вошла через парадное, затем имела содержательную беседу с вашим дворецким относительно декора помещений и будущего обустройства домовладения, он невозмутимо провел меня в верхние покои и сообщил, что все слуги привыкли рано ложиться и поздно вставать.

— Вот старый проныра, — сказал Эдмунд, не зная, возблагодарить или выбранить достойнейшего Лоусона за лукавство и явное укрывательство скандального поведения со стороны незамужней леди и его заведомо не поставленного в известность хозяина, к глубочайшему восторгу последнего. — Пора отправить его на пенсию.

— Такой слуга отправится сам куда и когда ему будет угодно. Этот великий мошенник напоминает мне своими выдержанными манерами наш питомник, который после подсечки невозмутимо пускает ростки по весне, и мне чрезвычайно нравится это постоянство.

— Надеюсь, все не настолько драматично, — пошутил он, и ее сердце вдохновенно подпрыгнуло — наконец-то Эдмунд смог запросто держаться с ней. — Ну что ж, — продолжал он, — нам остается разве что воспользоваться его помощью, когда придется готовить себе обеды и подметать полы. Как только остальные слуги пронюхают, в каком скандальном семействе им отныне придется жить, они немедленно разбегутся в более приличные дома, — бодро заключил он.

— Эдмунд, я никогда уже не смогу вернуться к той холодной вежливости в общении с вами, даже ради нашего личного покоя и ваших святых домочадцев, так что не просите меня о том, пожалуйста.

— Разумеется, не буду. Разве я могу требовать, чтобы моя Кейт изменила самой себе? Однако я не позволю вам снова посещать меня, любовь моя. Ведь мне не безразлична ваша репутация, даже если вам все равно. Однажды я едва не подвел леди, которая могла запятнать свое имя и лишиться перспективы счастливого замужества, потому что пошли некие слухи, и с тех пор я поклялся себе, что впредь никогда не поступлю так неосторожно. Особенно с той, которая мне дороже всех женщин, вместе взятых.

— Это, верно, та самая изворотливая леди Тединтон? — спросила Кейт достаточно сухо, понимая, что не может удержаться и не задать вопрос, ответ на который, возможно, предпочла бы не знать.

— Да, и вам единственной я рискую признаться в том. Каким-то образом возник слух, что я связался с леди с франкоязычным именем, и Селена Тединтон решила, что весьма упрочит свое положение в свете, если назовет меня своим любовником, как она и намекнула обществу. В действительности я на дух ее не переношу, но не мог дезавуировать те заявления, поскольку не желал компрометировать Терезу, истинную леди, которая некогда была моей любовницей, но теперь счастлива в браке с другим мужчиной.

— Вы любили ее? — вынуждена была спросить Кейт, хотя и не желала принять утвердительный ответ.

— Никогда. Мне было больно, когда я понял, что потерял вас, но еще горше, что не сумел первым делом уверить вас в своей неспособности любить другую, ни тогда, ни теперь. Но Тереза была вдовой и лучше меня понимала, что значит потерять человека. Мы просто помогли друг другу пережить вакуум, вот и все. Я нисколько не горжусь тем, что использовал другую женщину, чтобы заглушить свою тоску по вам, Кейт. Однако в то время я не мог к вам подступиться, вы не воспринимали меня как мужчину во всех отношениях.

— Я тогда не доверяла своим пробуждающимся чувствам, Эдмунд, те эмоции меня испугали, и я убедила себя в том, что любить мне заказано и я никогда не поддамся страстям, ведь они довели мою сестру до несчастья. Полагаю, мне нужны были эти три года, чтобы просто повзрослеть и понять, жизнь — своего рода розыгрыш за карточным столом, и если мне не страшно будет рисковать ради вас, значит, вы и есть моя награда.

— Тогда, надеюсь, любовь моя, вы охотно простите мне affaire[31], которая закончилась два года тому назад?

— Только если вы торжественно обещаете мне никогда не смотреть с той целью на другую женщину, пока мы вместе живем на нашей славной земле и любим друг друга, — отвечала она, неумолимо отстаивая свое право доверять ему теперь. Однако понимала — в этом деле за ним нужен глаз да глаз.

— Я пообещаю никогда не преступать очерченных вами границ, разве что смотреть, поскольку я — мужчина, милая Кейт, и мне свойственно ошибаться и глупить. Но зачем рисковать и желать большего, если довольно нескольких мгновений, чтобы принести восторженную дань прелестному личику или фигуре просто как некоему чуду природы? Ведь у меня будет страстная красавица, которую я полюбил с первого взгляда и еженощно мечтал залучить в свою постель до скончания дней.

— Не могу понять мужчин, — притворно поскромничала Кейт и посмотрела на него из-под ресниц так призывно, что не было никаких сомнений: она снова приглашает его в постель подкрепить свои слова делом.

— Оставьте свои ведьминские штучки. Иначе мы рискуем при свете дня попасться на глаза какой-нибудь глупой пташке, летящей спозаранку домой, и она всем раззвонит, что я эскортировал вас в постельку, где вам и надлежало невинно почивать все это время.

— Похоже, мне не следовало приходить, — обиделась она и снова засомневалась в себе и в нем.

Подумала, что, верно, шокировала его своим визитом и вульгарным предложением, он просто не смог отказать наглым притязаниям, тактично опасаясь уязвить ее гордость и ранить сердце. Видимо, он научился читать невысказанные вслух чувства и страхи, поэтому, несмотря на суровое решение отправить ее домой, пока солнышко не припекло уши, порывисто заключил в объятия и поцеловал, почтительно и целомудренно, словно они стояли при полном параде, а в соседней комнате нетерпеливо сновала родня.

— Никогда не смейте говорить так, любимая, ведь я еще не успел поведать вам, как счастлив тем, что вы пришли ко мне, вопреки всем условностям, воспитанию и вашему опасливому сердцу, которое вы блюли, как скряга стережет свой золотник. До венчания мы сумеем снова побыть вместе, не рискуя вашей репутацией. Я люблю вас, Кейт, телом, разумом и душой. И не смейте когда-либо засомневаться в этом, помните впредь, — торжественно заявил он и, подняв голову, серьезно посмотрел на нее, у нее на глазах выступили слезы.

— И я люблю вас, Эдмунд. Большая моя часть полюбила вас с первого взгляда, но только этим вечером удалось убедить в том мою каждую сомневающуюся клеточку.

— Это самое главное. — И он по-мальчишески улыбнулся. Дорогой ее сердцу Эдмунд Ворт. Прокрадываясь с ним вниз по лестнице, она несла в себе ту улыбку и озорно улыбалась в ответ.

Он провел ее через сад в переулок, и всю дорогу ей хотелось глупо хихикать, пока они спешили и спотыкались, опьяненные бессонной ночью любви. Вряд ли Кейт когда-либо сумеет вспомнить, каким путем добирались до резиденции Пемберли, но, когда он провел ее через дверь садовой террасы, она зябко повела плечами. Даже подумать страшно, что придется сейчас расстаться с ним!

— Скоро приду повидать вас, только посплю час-другой, приму ванну и побреюсь, милая Кейт, — шепнул он. Ему, видно, тоже нелегко было расставаться с ней. Кейт наклонилась и быстро поцеловала его в губы, он не замедлил ответить. — Идите, пока я не порушил все наши благие намерения в отношении вашей заведомо непорочной репутации. Представляете, как будет удивлен садовник лорда Пемберли, когда обнаружит, что вы явились домой на рассвете и я уже спозаранку милуюсь с вами в кустах. — Он ухмыльнулся настолько озорно, что ее сердце перевернулось от любви к нему.

— Доброй ночи, Эдмунд, — прошептала она, глупо улыбаясь во весь рот.

— И вам хорошего утра, Кейт, — отозвался он и окинул ее голодным взглядом.

— Ах вы негодник, подите прочь, — проворчала она признательно, впорхнула в дверь и прикрыла ее за собой.

Глава 17

Вот и состоялось венчание, о каком она когда-то мечтала, пока бегство Миранды не заставило ее надолго отказаться от мысли выйти замуж. Все было прекрасно, и реальность, конечно, оказалась несравненно лучше ее полудетских фантазий. Впечатленная пышной церемонностью и фривольной шутливостью веселого семейного торжества, Кейт шествовала к выходу из вичвудской церкви под руку с новоиспеченным мужем и дивилась: неужели она еще несколько недель назад упорно отказывала себе в такой судьбе? Наконец-то она под защитой мужественного джентльмена. Он грациозно скользит бок о бок с ней, словно настороженный хищник, она знает, он согласен быть ручным и домашним, когда пожелает. Венчаясь и принося обеты, она вверяла ему себя и свое будущее, взамен обретала надежного и пылкого любимого мужа. При этом воспоминании она восторженно вздрогнула не от холода или волнений перед свадебной ночью.

— Не волнуйся, Кейт, — успокаивал ее Эдмунд, кривя губы в улыбке. — Тебя не так легко расшифровать, как кажется. Смею заметить, добрая половина этого сборища еще не поняла, что ты мысленно посылаешь всех к дьяволу, чтобы мы поскорее смогли остаться наедине.

— Нельзя сказать, что у меня все на лбу написано. — Она обратила к нему лицо и нахмурилась, великолепно изображая досаду. — Правда, Эдмунд? — тревожно переспросила она, неловко подводить своего самого дорогого и близкого человека, хотя ей и вправду очень хочется быстрее остаться с ним наедине. Целых три недели они не были близки, разве что в ее воспоминаниях.

— Нет, солнышко, вам здорово удается маскироваться, большинство в неведении.

— Но Кит понимает, просто ничего не говорит нам. Клянусь, он с самого начала знал, что я задумала безнадежно компрометировать тебя, когда отправилась в ту ночь к вашему дому и поджидала на ложе, как сладострастная гурия.

— Что ж, и выглядели вполне достойно. Этакая рвущаяся в бой леди, сгорающая от любви, в чем и призналась мне со всем бесстыдством, — гордо прогудел он, и они остановились у порога церкви. — А я был несказанно рад видеть такую гостью, первый раз за всю свою жизнь, — добавил он, и его голодные волчьи глаза жадно вспыхнули.

— К счастью, муж на поводке мне не понадобился, пришлось выйти за несказанного смельчака, — отшутилась она. В ее словах была изрядная доля истины, и она пожелала себе на будущее придерживать свой скорый язычок, жалея его. Все же Эдмунду удалось избавить ее от привычки изображать холодную и надутую мисс Элстоун, которая сулила себе брак по расчету с равнодушным мужем, в то время как ее импульсивная натура рвалась наружу при первой возможности и, естественно, подводила.

— О, моя свирепая пери, не думаю, что вы отдали бы свой голос за брак с кем-то иным, — шепнул Эдмунд и склонился, чтобы поцеловать ее. Толпа сопровождающих приостановилась и сентиментально заахала. Правда, Кейт не слышала их, поскольку была занята, радостно отвечая на поцелуй.

Ничуть не засмущавшись и не терзаясь сознанием, что к ним прикованы взоры многих собравшихся в вичвудском храме и вне него, она приподнялась на цыпочки, чтобы ответить на достойном уровне, уста в уста, и вдобавок прижалась к нему. Разумеется, он держал себя корректно, как и всегда. Насчет нее тоже все ясно: даже если бы ее встретил у алтаря кто-то иной, она не сказала бы тому свое «да».

— Возможно, вы правы, — уступила Кейт, когда Эдмунд нехотя поднял голову, и запоздало удивилась себе. Надо же настолько забыться, чтобы безотчетно поднять руки, затянутые в белые, с серебряной монограммой лайковые перчатки, и превратить его жестко прилизанную прическу в столь любимую ею кудрявую копну. Благодаря ее стараниям безукоризненно солидный лорд подрастерял свой пристойный облик в глазах света. Она только теперь поняла, как нелегко ему приходилось. Маска сдержанности слишком быстро слетела с его лица под ударами неукротимо страстной мужской натуры, однако она некогда переплюнула его в схожих обстоятельствах.