Джессика Клэр - Последний удар

Но я не могу быть ей. Очень хочу, но не знаю как.

Он выходит из машины. А я глубоко втягиваю воздух, собирая всё своё мужество.

Пришло время стать смелой Дейзи и взять на себя ответственность за ситуацию. Ник открывает мне дверь, и я выхожу.

Но останавливаюсь возле машины и жду.

Он предлагает мне свой локоть, но я качаю головой. Его серые глаза мрачнеют и холодеют, а лицо становится жёстким, будто он считает, что я отвергла его.

Сейчас или никогда.

— Могу я спросить тебя кое о чём? — говорю я тихим голосом, затаив дыхание.

— Что такое? — его акцент становится сильнее. Это звучит почти как «шо».

Любопытно, его акцент всегда усиливается, когда он расстроен. Он выглядит огорчённым, будто я предала его.

— Ты уверен, что хочешь встречаться со мной?

Он хмурится:

— Почему ты спрашиваешь об этом?

Я продолжаю нервно мять свои руки, не в силах помочь себе.

— Ты не одобряешь меня и то, что я делаю. Ты продолжаешь покупать мне вещи, очевидно, потому, что моя одежда недостаточно хороша для тебя. Ты выглядишь так, будто злишься на меня, и… я не знаю, как мне справиться с этим.

Я пытаюсь улыбнуться, чтобы подкрепить свои слова, несмотря на готовность расплакаться. Я так хочу это свидание и его.

— Я не самая нормальная девушка, Ник.

По непонятным причинам это заставляет его рот искривиться в полуулыбке:

— Почему ты говоришь мне это, Дейзи?

— Просто я не хочу, чтобы ты разочаровался, — мой взгляд падет на его рот, — во мне.

Он берёт меня за руку и поднимает её ко рту, прикасаясь губами к моим пальцам. Не поцелуй, просто касание его рта и моей кожи.

— Почему ты считаешь, что я должен разочароваться в тебе?

— Ты хочешь, чтобы я уволилась, а я не собираюсь уходить с работы. И продолжаешь покупать мне новую одежду.

Он вздыхает, но не отпускает мою руку. Просто держит её, протирая губами костяшки пальцев.

— Я покупаю тебе одежду потому, что мне доставляет удовольствие видеть на тебе подходящие вещи. Ты заслуживаешь только лучшего, Дейзи. Это единственная причина, по которой я купил тебе всё это.

Я хочу сказать, что это вообще не причина, но я слишком восхищена его сладкими речами и губами на своей коже.

— Я действительно хочу, чтобы ты уволилась, — продолжает он, — потому что переживаю за тебя. Но раз это так важно для тебя, ты останешься там, да? В таком случае я буду присматривать за тобой, — его лицо становится холодным. — Или ты не хочешь встречаться со мной?

— Я хочу этого больше всего на свете, — ляпаю я и тут же морщусь от звука своего голоса и такого поспешного согласия на всё. — Просто я… очень нервничаю.

Я никогда ни с кем не целовалась, и мне страшно, что я сделаю что-то неправильно, и ты не захочешь меня больше видеть. Через секунду размышлений я решаю, что должна его поцеловать. Если мы будем ждать конца свидания, он, возможно, не захочет этого, а я больше всего на свете хочу первого поцелуя.

— Почему ты нервничаешь?

Его губы шевелятся над моей кожей, и это прикосновение отзывается даже в моих трусиках. Как будто он трогает меня везде. Мои соски упираются в тонкую ткань платья, ведь я не надела бюстгальтер.

— Ты собираешься меня поцеловать на этом свидании? — спрашиваю я.

Он выглядит удивлённым:

— А ты хочешь этого?

— Да, — говорю я твердо.

— Тогда да, я собираюсь тебя поцеловать, — его лицо расслабляется.

— Давай сейчас, — предлагаю я.

Он стремительно движется на меня, и я оказываюсь зажатой между автомобилем и его телом. Он наклоняется ко мне, а его рука в перчатке касается моей щеки. Это всё, что я могу, чтобы сопротивляться дрожи от этих ласк, но я впиваюсь взглядом в его серые глаза — и я вижу в них намёк на собственничество. Он так сильно сконцентрирован на мне, будто решил заслужить право на это.

Я раскрываю губы и тянусь к нему. Дыхание останавливается. Я очень сильно хочу его поцеловать.

Он движется ближе. Его рот замирает над моим, а затем еле касается моих губ. Это вызывает во мне щекотливый трепет, вырывая из горла слабый звук. Мои губы приоткрываются сильнее. И это всё, что я получу? Поддразнивание вместо поцелуя.

Я решаю, что этого недостаточно. Поэтому тянусь ближе к нему и пытаюсь поцеловать ещё раз, когда он отстраняется. В итоге у меня получается только нажать губами на его нижнюю губу. Не знаю, кто из нас удивляется этому больше: Ник из-за моей попытки поцеловать его или я, оттого что всё испортила, как идиотка.

Его глаза расширяются.

Униженная, я пытаюсь отступить назад.

Но его руки обхватывают моё лицо, и он снова склоняется ко мне. Но на этот раз он целует меня не мягким и нежным прикосновением. На этот раз его рот твёрдо прижимается к моему, захватывая мои губы. Я следую его примеру, когда его язык проскальзывает внутрь, пробуя меня.

Это божественно.

Я стону, и из его горла вырывается слабый звук, похожий на стон. Его язык ласкает мой рот, а я хочу сделать больше, чем просто получать. Я хочу ответить взаимностью. Это плохо? Я нерешительно касаюсь его языком и жду его реакции.

Ник отрывается от моих губ, тяжело дыша, прижимается лбом к моему и бормочет что-то на русском языке. Но он не выглядит недовольным. Наоборот, кажется, он как будто пытается сдерживать себя.

Я испытываю странное чувство… гордости. Моя кожа покраснела от желания, но я хочу больше. А он? Хочет ли?

— Спасибо, — бормочу я. И жду. Поцелуй закончен. Понравилось ли ему?

Он целует меня в лоб, проводя перчаткой от скулы до подбородка.

— Я буду целовать тебя, Дейзи. Весь вечер. Я сделаю даже больше, если ты захочешь.

Скажи только слово.

Я шумно втягиваю воздух. Пульс бьётся где-то между ног. Я не решаюсь ничего сказать. Пока ещё нет.

Но боже, я хочу.

НИКОЛАЙ

В этом чёрном закрытом платье и туфельках с ремешками Дейзи походит на школьницу. Но каблуки и кружева на спине, заставляющие меня задыхаться, выглядят совсем не по-детски. Что-то игривое и тёмное скрывается в этом. Возможно, я выдаю желаемое за действительность, но мне хочется узнать, был ли у Дейзи какой-то опыт до меня. Да, она невинна в некоторых вещах, но в её глазах я вижу знание о чём-то большем. И я хочу узнать об этом всё.

Часть меня хочет полностью закрыть её тело одеждой, чтобы защитить от чужих взглядов. Но другая хочет сорвать с неё это платье, под которым нет белья. Это не та одежда, что купил ей я, хотя, возможно, она носит мои трусики. Я думаю о них, как о своих, зная, что не должен.

Всё, что я делаю с Дейзи, мне делать нельзя. Каждая фраза, вылетающая из моего рта — ложь, даже если и приятная. Киллеру всегда нужно прикрытие, даже когда он не убивает.

Понятия не имею, как долго Дейзи будет терпеть меня и сколько ей понадобится времени, чтобы склеить воедино все кусочки истории, что я ей дал. Мне нужно меньше говорить, это единственный способ избежать ошибок.

— Какой фильм? — резко спрашиваю я и тут же жалею о тоне своего голоса. Она выглядит так, будто это ранило её. Я делаю усилие и слабо передергиваю губами, надеясь, что это походит на улыбку. — Я имею в виду, какой фильм ты хочешь посмотреть? Лучше выбрать тебе. Я всегда выбираю плохой.

Она всматривается в цифровое табло с расписанием сеансов. Её шея напряжена и прекрасна, а губы накрашены розовой блестящей помадой. Глядя, как в них отражаются огни кинотеатра, я чувствую слабость в коленях от желания скользнуть по ним языком. Я облизываю нижнюю губу в надежде почувствовать её вкус, но наш поцелуй не оставил никаких следов.

— Я выбираю между супергероями и ужасами. Супергерои лучше?

— Да, хороший выбор.

Я не особенно её слушаю. Просто любуюсь тем, как смыкаются её губы и напрягаются щёки во время улыбки. Она часто улыбается. У меня пальцы чешутся прикоснуться к ней, но она не просила. Мне разрешено только целовать её.

Я практически страдаю от унижения из-за своей невнимательности, когда Дейзи сама начинает платить за билеты. Моя рука падает на стойку рядом с ней. И мальчик-кассир подпрыгивает вместе с Дейзи.

— Извини, но ты не можешь платить, Дейзи.

Я вырываю деньги из рук кассира и засовываю их в руки Дейзи.

— Но я никогда ни за что не платила. Я могу купить билеты, — протестует Дейзи.

Каким мужчиной она меня считает? Или, возможно, она даже не считает меня мужчиной.

— Нет.

Я достаю кошелек и протягиваю деньги кассиру:

— Два, — рявкаю я.

Когда мальчик-кассир не подаёт признаков движения, я нагибаюсь и обнажаю зубы:

— Два. Быстро.

Он немедленно подчиняется, и я отвожу Дейзи в сторону, взяв билеты.

— Я могла заплатить, — говорит она. — У меня есть деньги. Ты и так платишь за всё.

Я даже не нахожу, что ответить. Это полная нелепица.

— Что ты хочешь? — я указываю рукой на витрины с конфетами, мороженым, попкорном и газировкой.

Целый ресторан внутри кинотеатра.

Дейзи бунтарским жестом скрещивает руки на груди:

— Ничего, — говорит она. — И, вероятно, до тех пор, пока ты не позволишь мне заплатить за это.

— Тогда я куплю всё, — угрожаю я. Даже не знаю, почему мы спорим об этом.

Шлюхи никогда со мной не спорят. Никто со мной не спорит. Все делают то, что говорю им я: либо потому, что я плач у им, либо из-за их боязни ко мне. У меня нет никакого опыта общения с такими честными, милыми и прелестными девушками, как Дейзи.

Выражение её лица закрывается, как будто расстояние между нами увеличивается. На её лице отражается нечто большее, чем гнев и разочарование, и меня это беспокоит. С ней я всегда оказываюсь подонком.

— Прости меня, — говорю я. — Я опять тебя обидел. Пожалуйста, скажи, что я должен сделать.

Моя просьба смягчает её, и она кладёт свою маленькую ручку мне на плечо:

— Ник, ты не можешь платить за всё. Я не хочу… — она делает паузу, будто ей нужно собраться с силами, чтобы сказать эти слова. — Я не могу зависеть от кого-то. Опять. Это нечестно по отношению к тебе. Мы едва знаем друг друга.

Я пытаюсь понять её, но эти слова не имеют для меня никакого смысла. Даже хуже, они пугают меня. Я не могу позволить ей узнать меня. Она должна видеть только мой фасад, и, возможно, он будет нравиться ей, до тех пор, пока не разрушится.

В голову приходит образ британского торговца плотью. Я убрал его два года назад за порченый товар, приготовленный для покупателей высшего класса. У него были устойчивые интересы в бизнесе, но он никогда никому не рассказывал, что его товар несёт сифилис. А покупатели не любят получать больной товар. Но в Гарри Уинслоу Третьем был особенный свет, который привлекал к нему людей, особенно женщин. Это и являлось одной из причин, сделавших его таким хорошим сутенёром. И хотя мне не нравится Гарри, сейчас я мог бы воспользоваться частью его обаяния. Я проглатываю свою раздражительность, чтобы притвориться болеющим сифилисом сутенёром и попробовать стать для неё Гарри.

— Душка, — Гарри всегда называл кого-либо «душкой». — Всё в порядке. Я немного дебил, чтобы понять всё это.

Женщины Гарри всегда радовались толстой пачке денег в его руках. Это помогало улучшить его очень маленький член. Я доволен своими усилиями и улыбаюсь Дейзи. Но она выглядит скорее смущенной, чем смягчившейся.

— Что такое душка? Это какое-то украинское слово? — спрашивает Дейзи. — И дебил? Что значит дебил?

Я опускаю голову и закрываю глаза. Это полная катастрофа.

— Как насчёт попкорна? — и заказываю до того, как она успевает запротестовать.

— С маслом? — спрашивает меня продавец. Я мотаю головой в знак отрицания.

Масло — это плохо.

— Без масла. Без соли, — я киваю продавцу. Дейзи пытается что-то сказать, но когда я поворачиваюсь к ней с приподнятой бровью, она просто замолкает и отворачивается.

Возможно, она просто не любит попкорн.

Устроившись в кинозале, никто из нас не произносит ни слова, ни во время трейлеров, ни в начале фильма. Персонажи на экране чётко поделены на добрых и злых, но я смотрю только на Дейзи. Она застывает на своём месте, настолько увлекаясь фильмом, что забывает о том, что я рядом.

Кино угнетает меня. Я ненавижу это. Люди на экране шипят на плохих парней, жаждущих власти, лишь чтобы свободно прожигать свои жизни. Возможно, у них не такие грязные методы, как у плохих парней, но в жизни всё не так жёстко делится на чёрное и белое.

На этот раз мои умелые руки и глаза подмечают всё, что сделано плохо. Скорость и траектория пули показаны неверно, оружие используют неправильно. Настоящий профессионал никогда не будет использовать полуавтоматическую винтовку. Только с поворотным затвором. Хотя что-то подсказывает мне, что Дейзи всё равно.