— Давай просто сделаем это.

Он долго смотрит на меня, затем бросает взгляд на лифчик, который я безуспешно пытаюсь спрятать. Но он берёт его и рассматривает этикетку. Затем он смотрит на меня.

— Ты взяла вещь с самой низкой ценой, Дейзи?

Его английский нуждается в проработке, но я понимаю, что он имеет в виду. Я пожимаю плечами, чувствуя себя глупо.

Ник забирает из моих рук бюстгальтер. Ох. Моё лицо становится ярко-красным. Я стараюсь скрыть, как сильно меня смущают щекотливые мысли, рождённые тем, что Ник прикасается к моему белью.

Он направляется к прилавку в нескольких шагах позади. Его голос звучит тихо и ровно, пока он разговаривает с одной из продавщиц, одетых в чёрное. Он передаёт ей лифчик, и через секунду она выходит из-за прилавка с измерительной лентой в руках.

— Милая, — говорит она, обращая ко мне, — я разговаривала с твоим парнем, и он обеспокоен тем, что ты выбрала неподходящий бюстгальтер. Давай измерим тебя, ладно?

Я отправляю Нику испуганный взгляд, но он смотрит на меня холодным взглядом, будто я осмелюсь запротестовать. Женщина кладёт руку на мою поясницу и ведёт меня в примерочную. Там она измеряет мою грудь, пока мои щёки пылают от смущения. Она говорит, что мой размер — 34С, и я выхожу из примерочной.

— Вы были правы, — говорит продавщица Нику. — Этот бюстгальтер был слишком большим. Мы найдём более подходящий.

Ник просто кивает, игнорируя мои возражающие взгляды, а продавец направляется в определённую часть магазина.

— Сейчас, — говорит она. — Здесь есть похожие на тот, что ты взяла, но более подходящего размера.

Она достает простой бежевый лифчик. Скучный, такой же, какой взяла я, но его стоимость равняется ценам всего остального красивого белья здесь.

И вдруг всё во мне противится этому. Я всю жизнь ношу скучную, обычную одежду.

Мой отец должен был одобрять весь мой гардероб, в результате чего за всю мою жизнь у меня не было ничего хотя бы намекавшего на смелость. Поэтому я качаю головой, глядя на протянутый мне бюстгальтер и иду к другой витрине.

Туда, где вывешено кружевное бельё с оборками. Один шёлковый бюстгальтер розового цвета с белым кружевом вдоль чашечек кажется мне невероятно красивым. И я с тоской прикасаюсь к нему.

Я смотрю на Ника в поисках одобрения.

Он кивает, и я могу поклясться, что он выглядит довольным.

— Думаю, я возьму этот.

— Отличный выбор, — восторгается продавец. — И тебе нужны подходящие трусики.

— Да, — говорит Ник издалека, прежде чем я успеваю отреагировать. — Ей нужно несколько комплектов. Лифчики и трусики. Блузки. Туфли. Платья.

Я стреляю в него взглядом, но он сосредотачивает своё внимание в телефоне, начиная листать там что-то. На меня он больше не смотрит.

— Не волнуйся о нём, милая, — продавец поглаживает меня по руке. — Он сказал, что ты должна получить всё, что захочешь.

Всё? Да я хочу все красивые вещи в этом магазине. Я подцепляю пальцем пару кружевных розовых подвязок и трусики, подходящие к бюстгальтеру, который я выбрала.

— Не уверена, насколько это уместно, позволить ему купить мне все эти вещи.

— Ты шутишь? — спрашивает продавщица со смехом. — Парни постоянно приходят сюда, чтобы сделать это для своих подружек.

Но я не девушка Ника, и я до сих пор не совсем уверена, что это правильно, но все эти симпатичные вещи кругом оказывают на меня расслабляющее действие. Будто почувствовав мои метания, продавщица складывает пояс с подвязками в кучу.

И я не говорю ей «нет».

Я продвигаюсь к следующей стойке с жёлтым и разноцветным бельём. Оно такое миленькое и хорошенькое, счастье уже даже просто смотреть на него. Когда я останавливаюсь возле него, женщина добавляет в мою кучу ещё один комплект из трусиков и бюстгальтера. Любопытно, не Ник ли попросил её быть такой напористой.

К тому моменту, как я говорю «хватит», её руки полны красивого белья всех цветов радуги из мягких приятных тканей. Ни одной обычной или заурядной, или даже практичной вещи. Все они пышут нежностью и знойностью.

И хотя я не должна позволять мужчине покупать мне всё это, при мысли об обладании такой красотой меня омывает легкомыслие.

Продавщица испытывает удовольствие, одевая меня. После того, как мы выбрали кучу белья, она ведёт меня к передним стойкам, где добавляет свитера, юбки и блузки в мои и так уже переполненные руки. Когда я отказываюсь, она смотрит на Ника, он одобрительно кивает, и она ведёт меня к следующему прилавку, где всё происходит по той же схеме.

Отказ, взгляд на Ника, куча вещей в моих руках.

Когда мы направляемся к кассе, я решаюсь сказать:

— Это слишком много.

— Нет, не много, — говорит Ник. — Ты заслуживаешь красивых вещей.

И его рука касается моей спины, гладя меня между лопаток.

Мне нравятся прикосновения. Я хочу больше, но не попрошу. Я оглядываюсь на зов продавщицы. В магазине появляется ещё одна пара, они держатся за руки, пока женщина разглядывает стойки. Я смотрю на их сцепленные руки с небольшой завистью. Будет ли Ник держать меня за руку, если я порошу?

— Нет, — протестую я, но Ник просто открывает бумажник, и его татуированные пальцы отсчитывают несколько стодолларовых купюр. Я замечаю, что в кошельке денег намного больше.

Я в шоке. Он не бедный.

Не знаю почему, но внезапно я чувствую себя преданной. Как будто Ник соврал мне.

Наш дом старый, почти разрушенный. Зачем же он живёт в нем, если чисто случайно таскает с собой такую сумму денег. Я хочу спросить его об этом, но это кажется грубым.

Вместо того чтобы чувствовать себя опозоренной, меня это возбуждает. Незнакомый мужчина купил мне трусики. Будто я стала участником благотворительной акции. Это уже не просто веселье или смелый каприз.

Теперь мне просто грустно.

Он делает это для всех? Находит женщин в нужде и обеспечивает их одеждой? Возможно. У него сильная внешность, но я чувствую доброе, одинокое сердце, спрятанное внутри. Я думала, мы с ним одинаково бедные.

Видя все эти деньги, я понимаю, что он не такой, как я. И чувствую себя ещё меньше.

Продавщица кладёт чек в пакет, и я беру его за ручки прежде Ника. Я сохраню чек, а потом верну все эти красивые вещи и отдам Нику деньги назад. Основываясь на его поведении в магазине, вместо большой ссоры сейчас я решаю позволить ему думать, что всё идет так, как он хочет. Я всё решила.

Это глупо, но сейчас, узнав, что он не такой бедный, как я, я снова чувствую себя абсолютно одинокой.

На выходе из магазина я опускаю голову, разглядывая блестящий мраморный пол торгового центра. Ник кладёт руку мне на плечи, направляя меня. Дружеское объятие.

Ничего больше.

Я такая глупая. Запутала себя в фантазиях и мечтах, будто могу понравиться такому мужчине, а он ведь всего лишь вежливый богач.

Мы проходим всего пару шагов, когда Ник останавливается. Я только успеваю заметить пропажу его руки с моего плеча, как он внезапно оказывается стоящим прямо передо мной.

— Дейзи, — бормочет он и касается пальцами моего подбородка, чтобы заглянуть мне в глаза. Эти сильные глаза пожирают меня. — Что не так?

Мои губы почему-то начинают дрожать:

— Я… ты не должен был покупать все эти вещи.

Его глаза сужаются.

— Почему? — из-за акцента это звучит скорее как «почему-у-у».

— Та женщина… она подумала, что ты мой парень.

Он успокаивается, но спрашивает тяжёлым голосом:

— У тебя есть парень? Он будет ревновать?

— Что? Нет, — я трясу головой. — У меня нет парня. Просто она не поняла, что ты был всего лишь добр ко мне.

На его лице появляется жёсткая усмешка.

— Дейзи, во мне есть много качеств, но доброта — не одно из них.

Это звучит странно. До этого он был исключительно добр ко мне.

— Но это такие большие деньги.

Мгновение он раздумывает, а затем тянется рукой к пакетам в моей руке. Я с небольшим разочарованием передаю ему их. Почему я так свихнулась на красивых шелковых трусиках? Возможно, дело даже не в самих предметах, а в том, что они собой олицетворяют.

Старая робкая Дейзи никогда бы не стала носить такие легкомысленные, миленькие, красочные трусики. А новая Дейзи хочет их больше всего на свете. И я хочу увидеть проблески одобрения в глазах Ника, когда он увидит их на мне.

Я хочу быть особенной для него. Интересно, понимает ли он, как я запуталась. Я уже привязываюсь к нему.

Я странный, нуждающийся маленький пакетик.

Ник берёт пакет, вытаскивает оттуда чек и, к моему удивлению, смяв его, выбрасывает в ближайшую урну. После чего протягивает мне пакеты обратно.

— Теперь у тебя нет другого выбора, кроме как принять мой подарок, да?

Я смотрю на него широко открытыми глазами.

— Но, Ник. А деньги…

Он наклоняется ко мне. Кажется, будто его бледные глаза ласкают моё лицо.

— Что тебя беспокоит больше, — спрашивает он через секунду, — деньги или то, что та женщина думает, что ты принадлежишь мне?

Я чувствую себя как в ловушке под его взглядом. Он смотрит на меня так, будто от моего ответа зависит судьба всего мира. И чувствую я себя так же. Мне нужно найти способ без смущения признаться в том, что я чувствую. Рейган бы нашла, что сказать в такой момент, подходящее и весёлое, но я чувствую себя очень глупо. Как будто это я запутала нас обоих и поставила в неловкое положение.

— Только деньги, — шепчу я. Мысль о том, чтобы принадлежать Нику, заставляет меня вспотеть. Почему-то мне кажется, что собственничество Ника совершенно отличается от гнетущего контроля отца. Ник позволил бы мне быть свободной. Дал бы мне достаточно, чтобы чувствовать себя свободной, но всегда был бы рядом, чтобы защитить.

Его рука касается моего лица. Так мягко, что его пальцы едва касаются моей кожи. Странные ощущения колючками пронзают моё тело, вызывая мурашки. Я должна оттолкнуть его руку.

Я должна.

Но нет.

Вместо этого я встречаюсь с ним взглядом. Такое маленькое простое касание просто завораживает меня. Он наклоняется, как будто хочет рассказать мне секрет или поцеловать, и если я тоже склонюсь, то мы встретимся губами. Эти мысли стремительно учащают мой пульс.

Пока он так стоит, я замечаю какую-то метку на его шее под отогнувшимся воротом.

Я поражена.

— Это татуировка?

Мне не стоило спрашивать об этом. Он застывает, его глаза становятся ледяными. Он отстраняется от меня, скрывая соблазнительный проблеск татуированной кожи. Он убирает руку от моего лица, и мне становится так холодно и одиноко, как никогда прежде.

— Так, — говорит он. — Одежда — это подарок.

Я обидела его. Это ужасно. Я должна извиниться. Но он даже не смотрит на меня, и я не могу подобрать слова. Вместо этого я хватаю пакет:

— Спасибо.

Мы идём к следующему магазину в абсолютной тишине, я вижу другую пару, держащуюся за руки. И вдруг я тоже так хочу. Если я предложу ему мою руку, возьмёт ли он её? Или проигнорирует?

Мне кажется, это даст мне понять, что он чувствует ко мне. Запутался ли он в своих ощущениях так же, как и я. Нормальная девушка не станет привязываться к мужчине так быстро… Но я не нормальная.

Я перекладываю пакеты в другую руку, оставляя одну свободной. Очень осторожно, я на ходу просовываю к нему свою руку.

Он оглядывается и, думаю, понимает, что я делаю. Я более предсказуема, чем думала.

Мне должно быть стыдно.

Пальцы Ника переплетаются с моими, и мы идём в следующий магазин, рука в руке.

Моё сердце бьётся в груди так сильно, будто танцует.

Сегодня лучший день в моей жизни.

Спустя три магазина и три огромных пакета с одеждой, я бросаю взгляд на настенные часы.

— Мне нужно идти. Не хочу возвращаться слишком поздно.

Это во-первых, а во-вторых, если я проведу с ним больше времени, он потратит на меня ещё больше денег.

Моё заявление делает его несчастным. Он свирепо хмурится, а его рука вцепляется в меня ещё сильнее. Он смотрит на свои часы.

— Да, уже почти вечер.

— Вот именно, — говорю я. — Рейган говорила, что болтаться на улице после наступления темноты небезопасно, поэтому я хочу вернуться пораньше, — Рейган знает о мире снаружи квартиры гораздо больше меня, поэтому, когда она говорит, я прислушиваюсь.

— Я провожу тебя до дверей.

— Ты не должен.

— Должен, — он хмурится на меня. — Я должен оберегать тебя.

— Конечно, — я сглатываю, не желая уходить. Мне нравиться находится рядом с ним.

Нравится негромко болтать обо всём. Пока мы ходили по магазинам, я рассказала ему о Рейган и о своей жизни. Столько, сколько не рассказывал никому. Я рассказала ему, что выросла на ферме, то же, что сказала и Рейган. Рассказала, что я сирота. И что здесь я хочу найти работу и поступить в колледж, по крайней мере, это было правдой.