— А ты помнишь ту яму, полную трупов? Все ещё будешь говорить о людях, на которых у меня не поднимется рука?

Наташа вдруг как наяву услышала далекий голос Катерины: "Иде ты бачыла людыну? Не люды, вовкы, скаженни собакы!"

— Ну, я пошел! — прервал её размышления Петр и шагнул по направлению к дому, где устроили свой пост энкавэдэшники.

— Погоди! — остановила его Наташа, — Все равно одному с шестерыми не справиться. Тут нужна хитрость… Тащи конюха… ну, того, которого ты оглушил.

— И зачем он нам?

— Пусть позовет из дома ещё кого-нибудь, якобы на подмогу.

— Соображаешь! — Алексеев одобрительно посмотрел на нее, и взгляд его будто прояснился. Теперь врач становился уже не смертником, а как бы стратегом.

Оглушенный пришел в себя и, когда Петр приставил к его голове винтовку, задрожал. Глаза его умоляли о пощаде.

— Кто тебе обычно с лошадьми помогает?

— Митька… Некрасов.

— Позовешь своего Митьку, я тебя убивать не стану. Понял?

Алексеев подтащил связанного к крыльцу и вытащил изо рта кляп, не убирая от головы винтовку.

— Зови своего Митьку.

Тот осторожно прокашлялся. Голос его звучал вполне мирно, по-деловому.

— Митька, Некрасов, Гнедок с привязи сорвался, поймать не могу.

Несколько минут спустя в доме громыхнуло что-то вроде пустого ведра. Кто-то матюкнулся, и сонный голос ответил:

— Иду! Ничего без меня сделать не можешь, растяпа!

Петр тут же вернул кляп на место и оттащил связанного в сторону.

Вышедшего на крыльцо он так сильно ударил по затылку обухом топора, что тот скатился со ступенек и замер безжизненной тушей.

— Что там случилось? — крикнули из дома. — Митька, ты что, упал, что ли?

Алексеев склонился над поверженным.

— Готов, — шепнул он.

— Черт знает что! — продолжал ругаться кто-то в доме. Там в соседней комнате зажегся огонек лампы — кто-то начальственный собирался выйти, навести порядок.

Его врач сшиб с крыльца тем же способом, но, падая, военный успел изумленно вскрикнуть:

— Твою мать!

— Товарищ капитан!

Теперь, кажется, проснулись и остававшиеся в комнате дозорные. Они не спешили выходить. Совещались. Петр, пригнувшись у самого окна, слышал, как они переговариваются. Оно и понятно, кто бы в этом глухом селе мог напасть на военный пост? Это же не гражданская война! Не граница. О бандитах в этих краях уже давно не слышно… Как бы то ни было, но выходить никто не спешил.

Здоровые сильные мужики, отъевшиеся на непыльной службе, привыкшие к безропотному повиновению людей, которых они карали и миловали по собственному усмотрению, теперь откровенно перепугались. Как и всякий, имеющий немало грехов на совести и втайне ожидающий за них возмездия. Рано или поздно. Сегодня, им казалось, было ещё рано.

— Ну, и как их теперь выманить, стратег? — вполголоса спросил у Натальи мститель, выводя её из оцепенения — она никак не могла поверить в то, что принимает участие в нападении на военный пост.

— Сделать вид, что дом подожгли, — тем не менее ответила она.

— Молодчина! — он хлопнул её по плечу, как хлопнул бы соратника-мужчину.

— Тише ты, медведь, кости переломаешь! — прошипела она, потирая ушибленное плечо.

Петр сунул ей в руки винтовку.

— Стрелять умеешь?

— Умею.

— Я в сарай, за сеном, а ты стреляй в первого, который высунет нос за дверь!

Никто нос не высунул, но теперь и Наташа слышала, как в доме совещаются.

Алексеев вернулся с двумя охапками сена, которые свалил по обе стороны от крыльца и поджег. Взял у Наташи из рук винтовку, поднял топор, а её заставил отойти подальше, к сараю, и прилечь на снег.

Пламя осветило дом, в котором тут же кто-то истошно закричал: "Горим!" Открылась дверь, и на крыльцо осторожно выглянул мужчина с пистолетом в руке. Он тщетно вглядывался в окружающую темень, но блики пламени мешали разглядеть хоть что-то дальше крыльца.

Почему Петр не стреляет? И сама ответила на мысленный вопрос. Потому что их услышат на другом конце села.

Не услышав выстрела, военный осмелел и быстро сбежал с крыльца, и тут топор его сразил.

Больше никто из дома выйти не пытался. Сено погасло.

— Их там осталось трое, — сказала Наташа.

— И до утра они вряд ли высунут нос, — задумчиво проговорил Петр. — Слышишь, для верности они решили забаррикадироваться.

Наташа тоже услышала, как осажденные закрывают двери на заржавевший засов и подтаскивают что-то тяжелое.

— Ладно, пусть сидят, — решил врач, — нам это только на руку. Видела, у них здесь сани стоят. Сейчас мы поедем, похороним Зою, заберем детей и… В общем, есть у меня одна идея.

Двое резвых лошадок за минуту домчали сани до дома Алексеевых. Петр взял труп жены на руки и, не оборачиваясь, велел Наташе:

— Я все сделаю сам. А ты иди, собирай детей.

Она справилась быстро, как смогла. И все теплые вещи, какие удалось собрать, вынесла в сани, куда одного за другим усадила детей.

Петр вернулся опустошенный, обессиленный, словно сутки провел на каторжной работе. Ни о чем её не спрашивая, он молча сел в сани и взмахнул вожжами.

— Что ты решил? — спросила его Наташа.

— В одиннадцать вечера есть проходящий поезд на Москву. Можно сесть в него и выйти где-нибудь возле Тулы.

— А ты не хочешь поехать в противоположную сторону?

— Куда это? — удивился он.

— На юг. В Туркмению… Не знаю, что решишь ты, а мне нужно именно туда. У меня в Ашхабаде дочь, муж, подруга с детьми.

— Поезд в ту сторону по расписанию пойдет меньше, чем через час.

— Думаешь, на санях мы не успеем?

— Успеем… если, конечно, за нами погоню не вышлют.

— Кого ты имеешь в виду?

— Тех, что остались в доме. Они сообщат второму, основному дозору, и нас перехватят на какой-нибудь станции.

— Считаешь, их нельзя оставлять в живых?

— Считаю, — упрямо кивнул он. — А там… видишь, снег начинается, через пару часов такая метель разыграется… Ты поезжай с детьми вперед, за селом остановись. Если через пятнадцать минут меня не будет…

— Ты должен быть! Не забывай, у тебя дети. Твой долг перед Зоей воспитать их.

— Я постараюсь, — буркнул он. — Тебя послушать, так я будто нарочно лезу на рожон.

— А если это так и есть?

— С лошадьми-то управишься?

— Когда-то могла. Думаю, вспомню, что к чему.

Две молодые крепкие лошадки легко протянули сани несколько сот метров. Стояла глубокая ночь, но от лежашего вокруг снега исходил легкий свет тьма вовсе не была кромешной.

Наташа вдруг с запозданием вспомнила, что в сарае видела ещё двух лошадей и подумала, не догадается ли Петр вывести их из сарая, прежде чем его поджечь. Врач не делился с нею своими планами, но она почему-то была уверена — Петр решится на поджог.

Дети спали, а Наташа, дрожа от волнения, прислушивалась к каждому звуку. Вдруг она услышала один за другим два выстрела, а потом к небу взметнулся яркий столб огня.

Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она услышала топот копыт — кто-то ехал верхом.

А что, если Петра убили? На помощь запертым товарищам приехали те, из дозора на другом краю села, освободили их, устроили засаду, а подошедшего Алексеева попросту застрелили в упор?

Тогда кто сюда скачет? Наташе захотелось изо всей силы хлестнуть лошадей и помчаться по дороге на станцию, куда скоро должен подойти проходящий на юг поезд. Наверное, за эти несколько минут она на несколько лет постарела от страха. Не столько за себя, сколько за детей…

Это был Петр. Он не просто ехал верхом, а вел в поводу ещё одну лошадь.

— Поехали быстрей! — крикнула он. — Поезд стоит на станции всего одну минуту. А если вообще не остановится?

— Зачем тебе вторая лошадь?

— На всякий случай, — отмахнулся он.

На станцию они примчались вовремя. Дежурный удивленно наблюдал, как Наташа вытаскивает из саней слишком легко одетых детей, которые со сна и от холода жмутся друг к другу.

Петр сбросил с коня какой-то огромный полушубок, которым Наташа смогла укрыть сразу всех четверых.

Дежурный был тот же, и Наташа обратилась к нему уже как к своему знакомому.

Она опять попыталась сунуть в руку железнодорожнику крупную купюру, но он её с обидой оттолкнул.

— Я прошу только об одном: сказать, что мы уехали в другую сторону.

— Предлагаю вам сделать по-другому. Доезжайте на санях до следующей станции. Там станция узловая, движение оживленное. Лошадей где-нибудь привяжете, никто и не хватится. В вагоны садитесь отдельно, чтобы в глаза не бросаться…

— А этих двух лошадок не возьмете? — предложила Наташа, хотя и понимала, что такую важную улику железнодорожник вряд ли будет оставлять у себя.

Но он неожиданно легко согласился.

— А вот за лошадок спасибо. Не бойтесь, я найду, где их спрятать. Вон как снежок заметает. А вы торопитесь… Думаю, успеете, тут у нас что-то со стрелкой, поезд может и застрять…

Повинуясь неожиданному импульсу, Наташа горячо расцеловала мужчину.

— Спасибо! Дай вам бог здоровья!

— И вам того же, — смутился он и вдруг перекрестил её. — Святое дело сделала ты, милая, четыре детских жизни от смерти спасла. Езжайте с богом, пора!

Она бегом вернулась к Петру и детям, опять усадила всех в сани и скомандовала ему:

— Давай, жми на узловую станцию. Дежурный сказал, что оттуда уехать легче.

Алексеев, не возражая, хлестнул лошадей, и сани легко перескочили через переезд. Наташа оглянулась и увидела сквозь усиливающийся снегопад фигуру железнодорожника с поднятой в знак прощания рукой.

Глава двадцать шестая

Арнольд прибежал следом и склонился над упавшим Аполлоном:

— Она выстрелила в тебя три раза! Зачем ты дал ей пистолет?

Ковалев через силу улыбнулся:

— Решил поиграть со смертью в пятнашки…

— Нашел время шутить… Ян, что ты стоишь? Врач называется! Перевяжи майора!

Ян и сам не понимал, отчего он стоит столбом? Такое за ним раньше не наблюдалось. Окружающие всегда считали его хладнокровным человеком.

Что-то Юлия сдвинула в его психике, пусть и на короткое время. Тот короткий, странный отрезок его жизни успел пронестись перед глазами. Оказывается, он мог увидеться с родным дедом, поговорить с ним, но… Человек предполагает, а бог располагает…

Он щелкнул чемоданчиком и склонился над майором.

Странно, почему никто не вспоминает о Юлии. Может, она ещё жива. То есть он-то сам знал, что она умерла мгновенно, но они-то не знают…

Аполлон отодвинул его руку с бинтом.

— Не суетись, доктор, мертвого не воскресишь.

— Не слушай его, Ян, перевязывай! — закричал Арнольд, сам пугаясь своего крика; ему подумалось, что со смертью Аполлона рухнет и его жизнь…

— Отставить крик, товарищ старший лейтенант. Лучше поспеши на работу. Достанешь из сейфа документы на тебя и твою скрипачку: езжай в свой отпуск и сюда ни в каком виде не возвращайся. Я подписал, с сегодняшнего дня… Да поторопись, пока другие не пронюхали. Узнают, как коршуны на тебя набросятся…

— А откуда ты мог знать, что именно сегодня… что такое может случиться?

— Поживи с мое! — кхекнул Аполлон, и в горле у него словно что-то забулькало. — Иди, времени у тебя совсем мало осталось… Скажи спасибо, что я дом в стороне от всех построил, выстрелы вряд ли кто слышал… Врача тоже можешь взять с собой. Документы подготовь, будто его конвоируешь… Не вздумай в Москву вернуться, опасно. Лучше езжайте куда-нибудь подальше, в другую сторону, на юг, пока тут все не утихнет… Думаю, остальное ты и сам сообразишь… Ступай, я сказал! Ты, что ли, умирающего не видел?

Аренский, растерянно оглядываясь, стал спускаться по лестнице, но у входа он все же оценил предостережение товарища и из его дома почти выбежал.

Силы майора стремительно убывали. Его голос стал совсем тихим, когда он попросил Яна:

— Помоги мне подняться.

— Но зачем?..

— Делай, как я сказал, дотащи до кровати.

Это Яну удалось сделать без особого труда. Он уложил Ковалева и даже снял с него сапоги.

— Спасибо, — прошелестел тот, — а теперь иди, оставь меня с нею.

Ян понимал, что Ковалев ранен смертельно: одна пуля попала в плечо, две — в грудь. Он мог бы попытаться вытащить его, но, похоже, Аполлон сам больше жить не хотел. Не в его правилах было оставлять умирающих без медицинской помощи, но Ян уважал желание майора остаться наедине со своей мертвой возлюбленной, которую тот убил собственной рукой…