Лариса Шкатула - Последняя аристократка

— Все образуется, маленькая, вот увидишь.

Хотя что могло бы образоваться, если мать девочки уже не вернешь? Зато сегодня она встретится с отцом и вместе они смогут поплакать, чтобы вот так не затвердевать в своем горе. Да и Ян как опытный психиатр сможет вывести девочку из этого мира глухоты и немоты…

— Что опять случилось? — спросил её Петр, когда они вышли в коридор.

— Почему ты решил, что непременно случилось? — ответила она вопросом на вопрос.

— Здесь особой наблюдательности и не нужно. Ты пришла возбужденная, тебе прямо не терпелось мне что-то рассказать. На перрон выйти не позволила… Говори, в чем дело?

— В первом купе едет Ян.

— Какой Ян?

— Конечно же, Поплавский.

— Ты говорила, что его арестовали.

— Говорила. Он и вправду был в лагере…

— Неужели бежал? — глаза Петра загорелись, и он схватил Наташу за руку, от волнения не замечая, что стискивает её и причиняет боль.

— Янек здесь? Я пойду к нему!

— Погоди, его купе рядом с купе проводника. Тот может услышать.

— Он знает, что с нами Варя?

— Он ничего не знает: ни про Варю, ни про тебя, ни про Таню…

— Понятно, — Петр задумался. — Ты не знаешь, как ему об этом сказать?

— Вот именно!

— Может, прежде мне с ним поговорить?

— Вряд ли у них одно купе — там же всего два спальных места. Вот в соседнем вы и поговорите, а я пока отвлеку проводника.

— Мы что, всю дорогу так и будем прятаться? От людей таиться?

Она посмотрела на него с насмешливым удивлением.

— И кто это говорит? Человек, поставивший себя вне закона. Может, напомнить тебе события, которые произошли совсем недавно в неком селе?

— Не надо, — вздохнул Петр, и в его вздохе она услышала сожаление по прежнему времени, когда он был такой же законопослушный, как все…

А Наташа, после того как, по собственному выражению, очнулась от многолетней спячки, опять вылезла из "кокона" кем-то другим. Такой вот феномен природы: из определенной гусеницы обычно рождается вполне конкретная бабочка. Здесь же, всякий раз — разная.

Сейчас она чувствовала себя человеком, ответственным за своих окружающих, родных и близких. Нет, не за весь мир, и не за далекую Африку, как учили в комсомоле её дочь, а за тех, что жили рядом с нею.

Они, эти близкие, в большинстве своем вели себя как слепые кутята, совершенно не чувствовали опасности, проявляли поразительное легкомыслие и зачастую попадали в такие простенькие жизненные ловушки, которые мог не заметить только слепой.

Или это у неё открылось какое-то особое зрение? Дядя Николя давно, ещё в юности, рассказывал ей, что встречал где-то в Сибири крестьянку, которая видела кончиками пальцев. То есть ей завязывали глаза, а она водила пальцами по совершенно плоскому рисунку и рассказывала, что на нем изображено…

Нет, кончиками пальцев Наташа пока не видела, но теперь все её существо было настроено на ощущение опасности, и если бы окружающие её мужчины не были так самонадеяны, они бы почаще прислушивались к её словам…

Проводник оказался до безобразия словоохотливым. Он обрадовался её интересу — вполне невинному, когда будет очередная большая станция, где она могла бы купить своим девочкам топленого молока.

Он стал рассказывать ей, что коровы сейчас мало у кого остались, но в глухих селах их кое-кто держит, надо же на что-то жить. И выносят молоко к поезду. Через два часа будет такая станция, а он знает женщину, у которой молоко лучше, чем у других, и она всегда такая чистенькая, так что неопасно покупать у неё…

— Вы один в этом вагоне? — на свою беду поинтересовалась Наташа.

Проводник разразился многословной речью о том, что их вообще-то двое, но его напарница сейчас отдыхает, потому что она дежурила ночью, а теперь они поменяются, и ночью будет он.

Поняв, что мужчину не переслушаешь, Наташа по привычке ушла в свои мысли и как бы выключила слух. То есть в нужных местах она сочувственно кивала, поддакивала, а сама думала о том, как переживет Ян такое потрясение, как смерть любимой жены. И как ему достать надежные документы, ведь Алька что-то говорил о том, что таких у него нет. Странно, что энкавэдэшник не мог об этом позаботиться.

А ещё она надеялась, что Варя, увидев отца, хоть немного придет в себя и начнет разговаривать, а то такое впечатление, что девочка — просто ожившая кукла…

Теперь и девочек она воспринимала, как своих родных. Если подумать, то она дала им второе рождение, а теперь у обеих нет матерей…

"Но, но, увлеклась! — ехидно сказал внутренний голос. — Может, тебе и погибших жен заменить? Теперь у них будут, скорей всего, другие матери…"

От этих мыслей ей стало невыносимо грустно. Вправду, увлеклась.

Против опасения, доехали они без особых приключений.

Остановились в небольшой грязной гостинице недалеко от вокзала. Наташа с Виолеттой, нет, с Матреной и детьми в одном номере, мужчины — в другом, причем Яна ухитрились не регистрировать, провели так и наказали не высовывать носа, пока ему не сделают надежного паспорта.

— Вряд ли тебе стоит сейчас заниматься таким вопросом, как паспорт Яна, — сказала Арнольду Наташа. — Ты не знаешь, что здесь за люди, как они относятся к таким вещам. И неизвестно, спасет ли тебя в случае опасности твоя форма старшего лейтенанта внутренних войск… Лучше, если ты поможешь мне побыстрее отыскать моего мужа, потому что ты со своими документами легче пройдешь в Наркомат финансов, где уже должен работать муж.

Так и случилось. Наташа расположилась на лавочке неподалеку от здания наркомата, а Арнольд вошел внутрь. Отсутствовал он не больше десяти минут. Наташа лишь успела подивиться необыкновенному здешнему теплу, которое казалась каким-то неестественным после холодов и снегов средней полосы.

Словом, не успела она как следует осмотреться, как увидела, что из здания наркомата быстрым шагом вышел Аренский, а впереди него уже почти бежал Борис. Ее муж. Кажется, Наташа чуть не забыла о том, что вышла замуж…

Борис с разбегу подхватил её в объятия и расцеловал, не стесняясь присутствия Арнольда.

— Господи, как я по тебе соскучился! — шепнул он ей в самое ухо, отчего у Наташи по телу побежали мурашки. — Я считал не то что дни, часы…

Борис наконец оторвался от жены и посмотрел на Арнольда извиняющимся взглядом:

— Простите, товарищ Аренский, но эта женщина, моя жена, исчезла с глаз моих в самом начале нашего медового месяца, так что в конце концов я даже стал сомневаться: а была ли у меня свадьба с самой красивой женщиной Союза?!

— Спасибо, ангел мой! — Наташа поцеловала Бориса, но тут же отстранилась. — А где Катерина? Что с детьми? Где вы устроились?

— Сколько вопросов сразу! Но, Наташка, я вынужден возвратиться на работу. Запоминай адрес…

Он продиктовал.

— Идите, пока обустраивайтесь, я вернусь, поговорим в спокойной обстановке.

— Погоди, дом, что вы сняли, достаточно большой?

— Не волнуйся, нам места хватит!

— Хватит? Но нас вместе со мной девять человек.

— Сколько? — он, кажется, не поверил своим ушам.

— Ты не ослышался, девять.

— Та-ак, и нас пятеро. Вместе со мной. Итого, четырнадцать человек. Нормально… Ладно, я буду думать.

Он опять поцеловал Наташу, протянул руку Арнольду и быстро ушел, на ходу удивлено покачивая головой.

Наташа про себя посмеялась: в отличие от неё Борис отличался неторопливостью суждений и действий, кроме того, он был педантичен, и она могла поспорить, что уже разработал план, как им перейти границу с Катей и её детьми.

Он ещё не знает, что за всю дорогу Наташа так и не собралась поговорить ни с Яном и Знахарем, ни с Арнольдом и его женой о том, хотят ли они бежать за границу?

Боря давно об этом мечтает и думает, что того же хотят все окружающие. Наташа же точно знала, что это не так.

Даже Катерина, несмотря на то что она отрезала себе и детям пути к отступлению, вовсе не была уверена в том, что на чужбине ей будет лучше, чем на родине…

Значит, сегодня вечером надо всем собраться и этот вопрос всесторонне обсудить.

Дом, в котором поселились Катя с детьми и Борисом, был совсем недалеко от центра. Участок, на котором он стоял, был огорожен длинным глинобитным забором, посреди которого терялась небольшая дощатая калитка. Сам дом, как видно, был невысоким, потому что из-за забора виднелась только его крыша.

Наверное, Катя почувствовала их приближение, потому что не могла же она поджидать их на крыше! Как бы то ни было, навстречу пришедшим высыпали все, кроме, естественно, Бориса, который остался на работе.

Катя шепнула что-то сыновьям, и они поспешили увести детей в дом. Арнольд с Виолеттой, Ян, Петр и Наташа расположились перед домом на широкой веранде, где на низенькой подставке стоял огромный медный самовар.

— Прежние хозяева привезли его из самой Тулы, — смеясь, отвечала Катерина на вопросы гостей; собственно, она не знала Виолетту и Петра, но и та, и другой, кажется, чувствовали себя вполне в своей тарелке и если пока не принимали участия в общем разговоре, то их привыкание должно было произойти довольно быстро.

— У нас нет друг от друга секретов? — полувопросительно сказала Катерина, косясь на форму Арнольда.

— Не обращай внимания на Алькин мундир, — посоветовала ей Наташа. — Разве ты не помнишь, как мы вместе шли по Украине? Такое не забывается.

— Да разве только Украина? — скромно заметил Арнольд. Он имел в виду общность их интересов и положения, но Наташа почему-то смутилась, и это с удивлением отметила Виолетта со свойственной влюбленным женщинам наблюдательностью. А заметив, стала невольно следить за отношениями этой красивой женщины и её Альки, начиная мучиться уколами ревности.

— Что ты имеешь в виду? — все же спросила Наташа, чувствуя колебания Кати.

— Мои мужички не хотят уезжать из страны. Они догадываются, что мы от чего-то убегаем, но предлагают поехать в Комсомольск-на-Амуре и строить его вместе с другими добровольцами.

— А разве он ещё не построен? — удивился Арнольд.

— Говорят, молодой город, там всем хватит работы.

— А я считаю, что лучше большой город, например, Владивосток, — порекомендовал Борис.

— Петр вот тоже о загранице и слушать не хочет, — подал голос Ян.

— Чужбина — она и есть чужбина, — согласно кивнул Алексеев.

— А если родина относится к своим детям не как родная мать, а как мачеха? — спросила Наташа.

— Иными словами, она как бы заболела, если не узнает родных детей? — уточнил Петр. — Тогда, как и всякого больного человека, надо попробовать её вылечить.

— Или подождать, может, вылечится сама, — невесело пошутил Ян.

Потом они пили зеленый чай с медом, ели необыкновенно вкусные лепешки, которые, как призналась Катерина, она покупала у соседей.

К вечеру под большим, стоящим во дворе казаном, мужчины развели костер, и подошедший вскоре Борис собственноручно приготовил в нем плов, уверяя, что настоящая кулинария — удел мужчин…

Все словно оттягивали момент, когда надо будет говорить об их будущем. Вряд ли общим, как хотел того Борис. Он уже представлял, как они все вместе устроят русскую коммуну где-нибудь в Греции. Или в Италии. Эти страны всегда влекли его к себе своей особой легендарной экзотикой…

Наконец плов был готов, и Борис, оглядывая лица всех собравшихся, включая детей, удивленно произнес:

— Если я не ошибаюсь, мнения у нас разделились?

— Разделились, — кивнул Ян. — Из страны не все хотят уезжать.

В последнее время он очень изменился. Под глазами залегли тени, а в волосах появились серебряные нити. Ян тяжело переживал смерть жены и непривычную замкнутость дочери. Он знал, что с недугом дочери сможет справиться, но как вернуть Танюшку — единственную женщину его жизни?

Борис почему-то считал, что пострадавший от властей врач с охотой примет его предложение вместе бежать из страны, а оказывается, Поплавский решил всего лишь уехать с друзьями на Дальний Восток. Наивные! Социалистический строй обречен! Будь они на Западе или на Востоке, рука всемогущего НКВД дотянется до них и туда…

Впрочем, хозяин — барин, меньше народу, легче будет осуществить переход границы. А Борис, пока суд да дело, уже нашел человека, который переходил эту границу по горам, и не один раз. Сколько бы не запросил этот туземец, ему стоит заплатить, чтобы обрести наконец свободу…

Покидать страну, не покидать, — не могла определиться и Катя. Но тут решающим оказалось слово Наташи, которая напомнила ей о прежних страхах. И о лагерях для детей. И об энкавэдэшниках, которые есть повсюду.