Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

За те месяцы, что мы провели в Лондоне, Мария почти не выросла. Она по-прежнему крохотное, изящное дитя. Она научилась стоять, держась ровно и не показывая небольшое искривление спины, и теперь ее плечи находились на одной высоте, и она ходила и танцевала с точеной грацией. Мне кажется, что она просто прекратила расти из-за свалившихся на нас несчастий и теперь никогда не вырастет и не постареет. Совсем как Джейн. Обе мои сестры замерли во времени, одна осталась вечной невестой, а вторая – вечным ребенком. Вот только я ничего не говорю об этом Марии, потому что ей всего девять лет, и матери, потому что она всю жизнь топила мелких и больных щенков, которых приносили ей ее борзые.

К середине лета матери удается добиться даже большего: меня и Марию приглашают ко двору, и мы втроем получаем возможность быть постоянными спутницами королевы, которая казнила мою сестру и отца. Мы возвращаемся ко двору желанными кузинами, но ни одна из нас, даже маленькая Мария, ни на мгновение не забывает о том, что нам надо быть постоянно начеку. Я стараюсь не думать о том, что сделала с нашей семьей королева, потому что иначе я просто схожу с ума. Мать ежедневно демонстрирует преданность ее драгоценной королеве и важность их родственных уз. Обращается она к ней не иначе как «моя дорогая кузина», чтобы никто не дай бог не забыл о том, что мы с ней родственники. Что в нас течет королевская кровь, но мы не требуем своей доли наследства.

Однако у нас есть еще кузины, о которых тоже никто не забывает: незаконнорожденная Елизавета, которая нынче пребывает под домашним арестом в Вудстоке, Мария Стюарт, проживающая во Франции и помолвленная с французским дофином, и Маргарита Дуглас, состоящая в браке с каким-то графом и пользующаяся самой большой милостью со стороны королевы благодаря своей часто и громко провозглашаемой любви к католицизму.

Наблюдать за тем, как кузины готовятся к ежевечернему выходу к ужину, не менее интересно, чем за костюмированным представлением. Елизавета должна быть здесь, занимать принадлежащее ей по праву место сразу за королевой. Она объявлена наследницей престола в завещании короля Генриха, и королева Мария не в силах это изменить. Она бы желала лишить ее этого права, но ей было сказано, что парламент никогда этого не одобрит. Почему парламент одобрил убийство Джейн, но не пожелал лишить Елизавету права наследования, известно только им самим и Всевышнему. Как бы то ни было, Елизавета была все еще под арестом, и, возможно, никогда уже не вернется ко двору.

Итак, королева занимает свое место, одна, во главе свиты своих фрейлин, маленькая приземистая фигура с квадратным добрым лицом, на котором появилось встревоженное выражение. Подождите! Вот и моя мать, вся увешанная драгоценностями, всегда в парчовом платье зеленого цвета, которое буквально кричало о том, что она – Тюдор. В линии наследников короны она следует за Елизаветой, а поскольку ее тут нет, то именно мать должна занять ее место сразу за королевой. Никто в процессии не смеет занять свои места, пока не выстроится тройка лидеров, и последней, совершенно неприглядным галопом, появляется леди Маргарита Дуглас, ранее известная как бастард Маргариты, королевы Шотландии, и ее двоеженца-мужа. Но этот титул уже в прошлом, потому что сейчас ее считают законным отпрыском королевской крови, по распоряжению королевы Марии, ну и Папы Римского, разумеется. Факт ее сомнительной родословной уже не имеет значения, самое важное – что об этом говорят. Так что если ее, дочь Маргариты, королевы Шотландии и старшей сестры Генриха VIII, признают законнорожденной, то она занимает место перед моей матерью, которая является законнорожденной дочерью Марии, королевы Франции, младшей сестры Генриха VIII. Но в своем завещании Генрих отдал предпочтение нашей линии, как и король Эдуард… поэтому вопрос о том, кто станет следующим наследником, остается открытым.

Как теперь разобрать, кто должен идти сразу за королевой? Точно, не я. И никто из остальной свиты, ожидающей ужина.

Дальше все сводится к молчаливой рукопашной. Леди Маргарет законнорожденная грубо отталкивает меня в сторону, чтобы пройти и встать передо мной, я же делаю шаг назад, изображая уважение и хорошие манеры. Она – фаворитка королевы Марии, верная подданная римской католической церкви, которая громко и часто заявляет о преданности и верности своей кузине, нынешней королеве. Это крупная женщина с густыми седеющими волосами, убранными под старомодное арселе. Всю свою жизнь она прожила вне милости старого короля, то и дело попадая в Тауэр и выходя оттуда, и за это время привыкла добиваться своего локтями. Рядом с ней я кажусь утонченной дочерью или даже внучкой. Я тонкая, изящная, мне тринадцать лет, законнорожденная дочь известной своей красотой королевы Франции из рода Тюдор. И я отступаю назад перед ней с легким терпеливым вздохом, выглядя при этом во сто крат более царственно, чем она, с бурчанием расталкивающая всех вокруг.

Они с матерью идут рука об руку, почти ноздря в ноздрю. Это зрелище захватывает не меньше ярморочных поединков на лужайках. Королева Мария оглядывается, улыбается, бросает слово одной, другой фрейлине из своей свиты, и порядок наконец устанавливается. Теперь можно идти на ужин.

Мария, самая крохотная фрейлина в мире, двигается рядом со мной так, будто мы – танцевальные партнеры. Мы с ней так хороши, что никто из присутствующих не говорит, насколько мы кажемся миниатюрными по сравнению со всеми остальными дамами. Обычно они посмеиваются над ней, гладят по плечу и говорят матери, что ей стоит настрелять дичи и накормить дочь мясом, чтобы она подросла. Никто не подозревает, что с ней что-то не так, а мать ничего не говорит. После того как она лишилась лучшей из своих дочерей, она больше не позволяет себе не ценить тех, что у нее остались.

Я замечаю, как Мария смотрит на Томазину, придворную карлицу, и как в ее глазах иногда проскакивает задорная искорка, как у шаловливого котенка, задумавшего прыгнуть на взрослую кошку. Томазина же, которая будучи уже взрослой, не доходила ростом и до четырех футов и ужасно этим гордившаяся, демонстративно Марию игнорировала.

Когда я впервые встретилась с Гербертами при дворе, с отцом и сыном, встреча прошла как с абсолютными незнакомцами. Мой брак был аннулирован и считался не существовавшим исходно, и эти двое не сказали мне ни слова. Граф Пемброк кланяется мне так, словно не может вспомнить, кто я такая. Его сын Генри склоняет голову с выражением легкого сожаления на лице. Я же игнорирую их обоих.

Мне нет до них никакого дела. Мне вообще нет дела до того, что происходит при дворе. Я снова стала юной леди, отпрыском королевского древа, и мое доброе имя и почти все состояние вернулось ко мне. Теперь мне даже сложно представить, что у меня была сестра по имени Джейн, потому что о ней никто не упоминает. Мы с Марией преданно служим Ее королевскому Величеству, а наша мать везде сопровождает ее как любимая кузина и гранд-дама. У меня есть собственные комнаты в апартаментах королевы, а Мария спит с другими девушками. Мы признаны как кузины королевы и легко заводим новые знакомства.

Я знакомлюсь с Джейни Сеймур, сестрой Неда Сеймура, того самого красавчика, с которым была когда-то обручена Джейн. Мне она понравилась сразу: она умная, начитанная, как Джейн, и даже пишет стихи и песни, но вместе с этим легка в общении и весела нравом. Она сразу же становится мне идеальной подругой, объединяя в себе миловидность, как у меня, и острый ум, как у Джейн. Она надеялась стать сестрой нашей Джейн и единственная во всем дворе не боится о ней говорить. Мы обе знаем, что такое потеря близкого, и это помогает нам сблизиться еще сильнее.

У нас с Джейни согласие во всем, и мы вдвоем молча не одобряем решение королевы о браке с мужчиной младше ее на одиннадцать лет и в тысячу раз ее красивее. Умопомрачительный красавчик, принц Филипп Испанский, прибывает в Англию в сопровождении свиты таких же темноволосых кавалеров, от вида которых у нас, девушек, замирали в груди сердца. И они так богаты! Немыслимо, невообразимо богаты! Нельзя винить девушек за то, что они выучивали пару слов на испанском, чтобы помолиться за то, чтобы один из донов, любой, обратил на них внимание. Их темные плащи вышиты серебряной или золотой нитью, не серебристой или золотистой, а нитями из настоящего серебра и золота, а на плечах они носят настоящие жгуты из золотых цепей, которые небрежно перекинуты за спину, словно шарфы. Их шляпы украшены жемчугами, а рубины они носили с такой легкостью, будто это были простые гранаты. А еще практически у каждого из них на груди либо под нижней рубашкой, либо гордо поверх одежды висело на цепочке по огромному страшному распятию. Глядя на это, я с улыбкой думаю о том, как вздрогнула бы Джейн от подобного открытого бахвальства как мирскими благами, так и еретическими верованиями. Вспомнив ореховые глаза сестры, ее лицо с возмущенным выражением и неодобрительно поджатыми губами, я снова чувствую, как сильно мне ее не хватает.

Девушки, прислуживающие королеве Марии, шепчутся о том, хотели бы они выйти замуж за кого-нибудь из этих красавцев идальго и навсегда уехать в Испанию, а я про себя думаю, что согласилась бы на это без раздумий. Бог мне свидетель, без секундного колебания. Меня не стали бы беспокоить вопросы о праведности и ереси, потому что я хочу танцевать и носить на пальце целое сокровище. Я хочу, чтобы меня любили, я хочу чувствовать себя живой, я хочу, чтобы у меня замирало и быстро билось сердце от наполненности этой жизни каждый божий день, отведенный мне Всевышним. И эти желания преследуют меня с того самого момента, как я поняла, как быстро может оборваться жизнь. «Научит тебя умирать!» О, этому искусству я уже научилась и теперь хочу только жить. Джейни Сеймур говорит, что мое сердце торопится жить так же, как и ее собственное, и что мы с ней похожи в этом стремлении жить как можно более яркой и наполненной жизнью. Мы молоды, и мы хотим получить все и сразу. Она говорит, что в этом и есть суть молодых и красивых, в отличие от того, как живет королева, которой уже почти сорок, и она двигается, как старая толстая кобыла, которую слишком долго не забирали с заливных лугов.

Королева венчается с Филиппом Испанским в Винчестере, и на этом празднике она делает из себя посмешище. Она бледна из-за волнений, и на ее квадратном лице застывает насупленное выражение ее отца, когда он о чем-то беспокоился. Она стояла так же, как он на этих ужасных портретах, расставив ноги под юбкой, со сварливым видом, как у курицы. Святые угодники! Ну какая же она целеустремленная старушка! И я понимаю, что она не виновата, ведь нельзя же женщину винить в том, что она стара и не красива, хотя лично я предпочла бы оставаться молодой и красивой и окружать себя подобными мне людьми.

Ну, в день своего венчания она выглядела как могла и одета была подобающим образом: в платье из золотой парчи, с рукавами, расшитыми бриллиантами. И с этого дня во дворе началось напряженное ожидание: сможет ли королева родить мужу наследника.

Переживая непростую беременность во время летней жары, королева Мария решает простить свою неверную сводную сестру и уступает уговорам мужа, принца Филиппа, выпустить Елизавету из-под стражи дворца Вудсток. И наша родственница появляется при дворе одетой весьма скромно, с крохотным арселе поверх рыжих волос, в протестанской черно-белой гамме, очаровательной и пышущей энтузиазмом, как и должно незамужней тетушке.

Она еще один персонаж в процессии, следующей за королевой, куда бы она ни пошла. Но, право слово, хоть Елизавета и стремится отстоять свое старшинство, может ли она в самом деле считать, что у нее есть шансы быть среди наследников королевской короны? Одно ее присутствие напоминает всем о расколе в вере, потому что все знают, что Елизавета – протестантка, как и моя покойная сестра.

Когда двор переезжает в Отлендс, моя мать возвращается домой в Бьюманор и, ни слова не говоря мне или моей сестре Марии, снимает траур и выходит замуж за нашего конюшего Эдриана Стоукса, который служил нам и ухаживал за нашими лошадьми и собаками сколько я себя помню. Мария говорит, что все дело в том, что у нашей матери не было больше денег, чтобы оплачивать его услуги, а без лошадей нам было никак нельзя. А мне кажется, что ей хотелось избавиться от имени Грей, которое мелькало на страницах почти каждого нелегального реформистского памфлета и было известно всему крещеному миру. А замужем за Эдрианом Стоуксом она может похоронить имя мужа-предателя и изменницы-дочери вместе с их телами и, как все остальные, делать вид, что их вовсе не существовало.