– Об этом мне должен сказать отец, а не ты, – натянуто отвечаю я.

– А ты обрадуешься, когда он это тебе скажет?

Я опускаю взгляд, чтобы он не понял, о чем я думаю. Я не хочу, чтобы у моих карих глаз было такое же выражение, как у его.

– Господь велит мне чтить отца моего и повиноваться его воле, – говорю я.

– Но ты будешь рада повиноваться ему и выйти за меня?

– Вполне.

Мои родители явно считают, что в этом вопросе меня спрашивать стоит в последнюю очередь, поэтому меня призывают в покои матери лишь на следующий день, когда Эдуард со своим отцом уже собираются отбыть домой и их экипаж уже стоит у крыльца, дожидаясь их выхода. Сквозь распахнутые двери в дом врывается аромат английской весны и заливистые птичьи трели.

Склоняясь в поклоне перед родителями, я слышу, как слуги выносят седельные сумки, а мать кивает привратнику, чтобы тот закрывал ворота.

– Ты выйдешь замуж за Эдуарда Сеймура, – коротко бросает мне мать. – Мы об этом договорились, но никаких бумаг не подписывали. Сначала посмотрим, сможет ли его отец вернуться в Совет и сработаться с Джоном Дадли. Потому что сейчас всем управляет Дадли. Поэтому надо убедиться в том, что Сеймур сможет договориться с ним и восстановить свою власть.

– Это будет в том случае, если не произойдет никаких перемен, – добавляет отец, многозначительно глядя на мать.

– Нет, он точно женится на заморской принцессе, – говорит мать.

И я сразу понимаю, что они говорят об Эдуарде, который король. Потому что он публично заявил, что женится на заморской принцессе с поистине королевским приданым. Лично я даже не задумывалась о том, чтобы составить ему партию, хотя есть люди, считающие, что из меня могла бы получиться прекрасная королева, а я сама могла бы стать неугасающим маяком новой религии, способствуя распространению ее идей.

Я стараюсь не поднимать головы и не произношу ни слова в ответ.

– Но они так хорошо подходят друг другу, – уговаривает ее отец. – Оба имеют склонность к наукам, оба так набожны. А наша Джейн станет достойной наследницей Екатерины Парр. Мы же для этого ее растили, королева Екатерина к этому ее готовила.

Я чувствую, как меня ощупывает взгляд матери, но по-прежнему не поднимаю головы.

– Да она же превратит двор в монастырь! – засмеялась мать.

– Она принесет свет в этот мир! – серьезно ответил отец.

– Весьма сомневаюсь в том, что это случится. В любом случае, леди Джейн, считай себя помолвленной с Эдуардом Сеймуром, пока мы не скажем тебе обратного.

Отец берет меня под локоть и поднимает с колен.

– Ты станешь герцогиней или кем-нибудь повыше, – обещает он. – А разве ты не хочешь узнать, что означает «повыше»? Ты не думала о королевском троне?

Я отрицательно качаю головой.

– Я помышляю лишь о венце небесном, – говорю я, не обращая внимания на вульгарный хохот матери.

Замок Саффолк, Лондон.

Весна 1553 года

Я не особо мечтала о красавце Неде Сеймуре в качестве своего мужа, и это оказалось к лучшему. Возвращение его отца к власти оказалось краткосрочным и закончилось его смертью. Его поймали на заговоре против Джона Дадли, посадили за решетку, осудили и казнили за измену.

С гибелью главы семьи вся семья снова оказалась в опале. Его известная своей гордостью жена Анна Станхоуп, которая имела преступную дерзость оттолкнуть в сторону мою учительницу, вдовствующую королеву Екатерину Парр, чтобы первой выйти к столу на ужин, теперь и сама пребывает в статусе вдовы, только в заточении в Тауэре.

Нед больше не появляется при дворе. Мне повезло избежать брака с юношей, который пусть и обладает самыми добрыми в мире глазами, но является лишившимся королевской милости сыном казненного предателя.

Благо и то, что я не позволила амбициям отца вторгнуться в мои молитвы, хоть я и знаю, что все протестанты и каждая живая душа в Англии желали, чтобы я вышла замуж за короля и повела наше королевство к истинной вере. Правда, сам кузен подобных желаний не высказывал, король Эдуард, напротив, настаивал, что женится непременно на иностранке, но католическую принцессу он явно не потерпит. А из всех девушек протестантской веры я подхожу ему больше всего, потому что больше остальных предана вере, которую мы с ним разделяем, к тому же мы дружим с самого детства, и я – дочь принцессы крови. Что еще важнее, мой отец велел обучать меня риторике, королевскому умению, и я сама решила изучить арабский и иврит вместе с латынью и греческим. Если на меня падет выбор короны, то я буду к этому готова. Я жила с Екатериной Парр, и я знаю, что женщина может быть и ученым, и монархом.

На самом деле, я готова к этому призванию лучше, чем была готова она, вот только я не паду жертвой греха вожделения короны и власти, которую она дает.

Единокровные сестры короля не идут ни в какое сравнение со мной ни по тяге к наукам, ни по набожности. Жаль, что они не следуют моему примеру. Они прилагают все возможные усилия, чтобы сохранить свое положение при дворе и в глазах других людей, не заботясь о том, как видит их Господь. Никто из моих родственников не ведет праведной жизни, как я. Принцесса Мария – убежденная католичка, и одному Всевышнему известно, во что верит Елизавета. Две другие прямые наследницы, Мария Шотландская, тоже католичка, выращенная в греховной роскоши при французском дворе, и Маргарита Дуглас, дочь моей двоюродной бабки Маргариты, вышедшей замуж за шотландца, живет в укромном уголке в Йоркшире и, говорят, тоже придерживается католичества.

Ближе всего к трону стоит принцесса Мария, и нам приходится выказывать ей всяческое почтение, как бы мы ни относились к ее верованиям. Когда принцесса Мария въезжает в Лондон с огромным военным отрядом сопровождения, моя мать и жена Джона Дадли едут в ее свите. Кажется, что вся эта процессия затеивается исключительно для того, чтобы напомнить всем: она – наследница короля, а мы – ее ближайшие друзья.

И я, одна из всей нашей семьи, отказываюсь надевать нарядные одежды и ехать в ее свите. Я не собираюсь красоваться в богато украшенных накидках с капюшонами, но она присылает мне нарядные платья, словно стараясь купить мою родственную любовь. А я сказала ее фрейлине Энн Уортон, что мне невыносимо слышать, как такую тщеславную особу, как принцесса Елизавета, превозносят за то, что она одевается скромнее меня. Я вообще не ношу ничего, кроме самого простого платья.

В Англии есть только одна женщина-теолог королевской крови, одна достойная наследница реформ королевы Екатерины Парр, одна дева, способная повести за собой реформированную церковь, и это – я. Меня никто не увидит одетой более легкомысленно, чем Елизавета, и я никогда не пойду в свите сторонницы католицизма.

Так пришел конец моей сестринской любви к кузине. Я никогда не считала, что принцесса Мария действительно питала ко мне какие-то теплые чувства, раз я осквернила ее огромную хрустальную дароносицу, в которой лежали просвирки для причащения в ее часовне, спросив одну из фрейлин, зачем она склоняется перед ней в поклоне. Я намеревалась вступить в борьбу за ее душу, вовлечь ее в теологическую беседу, в результате которой она бы призналась, что как добрая католичка она действительно верит в то, что этот хлеб и есть тело Христово. Тогда бы я показала ей, что хлеб – всего лишь хлеб и что Иисус на Тайной вечере потчевал своих учеников всего лишь хлебом, самым обыкновенным, приглашая их к молитве за Него. Он не говорил о том, что хлеб был Его телом. Он говорил не в буквальном смысле. Это же ясно любому, даже глупцу!

Я предвкушала эту беседу как весьма интересную и способную привести заблудшую душу к пониманию духовной истины, но, к сожалению, она ответила мне совершенно не так, как я рассчитывала. Она сначала помедлила, затем сказала, что просто кланяется нашему Творцу. Вот уже бессмысленный ответ!

– Но как? – вопросила я в негодовании. – Как он может быть нашим Творцом, если вот это – творение рук пекаря?

У меня получилось вовсе не то, что я намеревалась сказать, и Господу придется меня простить за то, что мне не удалось устроить теологический диспут. В моей спальне и в часовне в Бьюли они мне удавались намного лучше. Наверное, так случилось потому, что дьявол защищает своих слуг, а эта Энн Уортон точно находилась под его мохнатым копытом.

Я отправилась в свою комнату, чтобы прорепетировать свою речь перед зеркалом. Я смотрела на свое бледное лицо, бронзовые волосы, мелкие черты лица и крохотные веснушки, покрывавшие нос, которые, по моему глубочайшему убеждению, портили всю мою утонченную красоту. Моя кожа была бы подобна фарфору, если бы не английская весна, которая обсыпала мое лицо этими рыжими точками, словно пыльцой ивы. Как же я была убедительна, когда вступала в битву за бессмертную душу, ведя дебаты за обе стороны! Я сияла словно ангел, ходатайствующий за душу воображаемой Энн Уортон и спасающий ее. Вот только настоящую Энн мне так и не удалось ни в чем переубедить.

Я нахожу, что людей вообще весьма сложно обратить в веру, потому как они крайне глупы. Извлечение грешников из греха к праведности – и вовсе труд непосильный.

Я отрепетировала еще несколько реплик, и в зеркале я была таким же ловцом душ, как проповедник. Правда, пока я тренировалась, Энн Уортон отправилась к принцессе Марии и рассказала ей о нашем разговоре, слово в слово, поэтому принцесса узнала, что я решительно противостою ее верованиям, что было неприятно, потому как до этого момента она всегда была ко мне добра и снисходительна. Теперь же она охладела ко мне из-за моих убеждений, которые она считала ошибочными. Это моя-то выдающаяся вера ошибочна?! Придется мне простить ей и это прегрешение.

Конечно же, она сама не простит мне инакомыслия и не забудет о нем, поэтому я чувствую себя крайне неуютно, сопровождая мать. Ну, если на то пошло, то положение принцессы Елизаветы было еще хуже моего. Она не может даже показаться при дворе из-за немилости, в которую впала из-за Томаса Сеймура. Будь я на ее месте, то сгорала бы от стыда. Всем кругом известно, что она была его любовницей. А после смерти жены он и вовсе признался, что собирался жениться на Елизавете, чтобы добиться короны.

Господи, сохрани Англию от невоздержанных женщин, таких, как Елизавета! И храни Господь от королевы-католички, как Мария! Помилуй, Господи, нашу страну, если Эдуард умрет, не оставив после себя наследника мужского пола, и нам придется выбирать между католичкой, ветреницей, французской принцессой или моей матерью!

Принцесса Мария не задерживается надолго: двор ее брата сейчас не самое веселое место. У кузена, короля Эдуарда, начался непроходящий кашель. Я слышу, как свистит и хрипит у него в груди, когда сижу рядом с ним и читаю ему Платона, философа, труды которого мы оба любим. Он очень быстро устает, и ему приходится то и дело делать перерывы на отдых. Я замечаю, как отец прячет улыбку, увидев, что я читаю греческую философию королю Англии, но всем остальным есть дело только до того, как плохо выглядит Эдуард.

Юному королю удается открыть заседание парламента, но ему так плохо, что он вынужден лечь в постель. Советники и душеприказчики входят и выходят из его спальни, и по дворцу начинают расползаться слухи о том, что король стал думать о преемнике и готовить завещание. У меня это просто не укладывается в голове: ему же всего пятнадцать лет! Мы ровесники! Не может быть, чтобы он уже составлял завещание! Он слишком молод, чтобы готовиться к смерти. Нет, вот придет лето, и он вместе со всем двором отправится в поездку по дальним замкам и резиденциям, теплая погода прогонит его кашель, и он снова станет таким, как прежде. Мне думается, что стоит ему приехать в Брадгейт, посидеть в его садах, прогуляться вдоль реки и прокатиться на лодке по нашим живописным озерам, он точно поправится. Его завещание отправят на хранение с остальными важными документами Совета, где о нем благополучно забудут. Он женится, у него родится сын, и все эти расчеты, кто из возможных наследников привлечет больше поддержки со стороны знатных семей, будут благополучно забыты. Он женится на принцессе из Европы с огромным приданым, я с ней подружусь и стану знатной придворной дамой, может быть, герцогиней. Может, я и выйду за Неда Сеймура, несмотря на немилость, в которую впал его отец. Ему вернут титул, и тогда я действительно смогу стать известной своей образованностью и стремлению к наукам герцогиней и путеводной звездой для заблудших душ.

Гринвичский дворец.