Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

– Нет, – коротко говорю я.

Он невозмутимо смотрит на меня.

– Боюсь, все именно так.

– Она ведь освободила меня по требованию народа, чтобы я могла покинуть город из-за чумы!

Мы оба понимаем, кто «она» такая.

– Нет, не освободила. Весь двор убедил ее, что нельзя оставлять вас в Тауэре в такой опасности, но она не помиловала тебя, не простила и точно не освободила. Мне приказано держать тебя здесь как в узницу под охраной Тауэра. Тебе запрещено видеться и общаться с кем-либо кроме моих слуг, и им не позволено тебя выпускать. – Он замолкает. – Даже в сад.

– Дядя, как вы могли согласиться стать моим надзирателем?

Он беспомощно смотрит на меня.

– Лучше бы я отказался и оставил тебя умирать от чумы?

– Ты лишаешь меня свободы? Собственную племянницу?

– А что еще мне делать, если она дала такой указ? Иначе бы и меня посадили в Тауэр.

– Как же Нед? Что с моим мужем?

– Его мать пообещала выделить ему две комнаты в своем доме и не выпускать. Он тоже не помилован и не прощен. Неда охраняет собственная мать.

– Мой сын! – восклицаю я в панике. – О боже, дядя! Наш мальчик Тедди, я позволила ему ехать с Недом, думая, что они следуют за нами. Где Тедди? Его пришлют сюда?

Дядя, сам побледневший от беспокойства, качает головой.

– Он будет жить с отцом и бабушкой в Ханворте, – отвечает Грей.

– Не со мной? – шепчу я.

– Нет.

– Нет! – кричу я и бросаюсь к двери, дергаю ручку – она поворачивается, но дверь не открывается. Слуги моего родного дяди уже заперли меня. Я стучу обеими руками по деревянным створкам. – Выпустите меня! Верните моего сына! Верните сына!

Я подхожу к дяде и хватаю его за руку. Он отмахивается, лицо бледнеет.

– Дядя, вы должны заставить их привезти Тедди сюда, – бормочу я. – Ему меньше двух лет! Он никогда не разлучался со мной. Это не королевский мальчик, воспитанный слугами, – мы с ним всегда были вместе! Я заботилась о нем днем и ночью. Он умрет без меня! Нам нельзя жить раздельно.

– С тобой второй малыш, – тихо напоминает Грей.

– У меня двое детей! – настаиваю. – Я родила двоих детей, и они должны быть со мной! Нельзя просто увезти одного из них. Не позволяйте ей забрать моего сына! Я умру. Это даже хуже, чем смерть. Мне нужен мой мальчик.

Дядя опять усаживает меня на деревянный стул.

– Тише, упокойся. Я напишу Уильяму Сесилу, он все еще твой друг. Тайный совет работает над твоим освобождением, это может занять всего несколько дней. Всем известно, что ты наследница по праву, по крови и по назначению Тайного совета. Все знают, что тебя нельзя бесконечно держать в заключении.

Я молчу, а он наблюдает за тем, как я ерзаю на стуле, прячась от его тревожного взгляда, утыкаюсь лицом в деревянную спинку.

– Она забрала у меня мужа, а теперь еще и сына? – судорожно шепчу я. – Зачем спасать меня от смерти, если без него моя жизнь хуже погибели? Я должна быть рядом с моим мальчиком. Он совсем маленький, ему еще и двух нет. Мне нужен сын, а я нужна ему. Как он будет без меня? Кто станет укладывать его?

Я поднимаю голову и вглядываюсь в лицо дяди, искаженное тревогой.

– О боже! Он подумает, что я его бросила. Его крошечное сердечко будет разбито. Он должен быть со мной. Я не могу жить без сына. Клянусь, я умру, если нас разлучат.

– Знаю, – говорит дядя. – Может, она уступит. Она наверняка уступит.

– Это уже более чем жестоко. Лучше умереть в Тауэре от чумы, чем потерять сына.

– Понимаю.

Мы с дядей пишем прошение королеве. Он приходит ко мне каждый день, и мы немного поправляем текст. Она человек ученый, любит изящное письмо. До моей сестры Джейн ей далеко, но отточенная фраза всегда привлекает ее внимание.

Высылаем первый черновик на проверку Уильяму Сесилу, и он возвращает письмо с комментариями на полях, поэтому мы снова его переделываем. Оно должно быть идеально. Должно убедить Елизавету в том, что я действительно сожалею о бракосочетании без ее согласия. Должно, не скатываясь в спор, заверить ее, что я по-прежнему не отрекаюсь от моего милорда и что наши дети – законные наследники, но при этом не намерена оспаривать правление Елизаветы в течение ее жизни или претендовать на престол после ее смерти без утверждения (хоть я и наследую по линии матери, а также являюсь правнучкой Генриха VII). Сумей я убедить королеву в том, что она никогда не потеряет свою красоту, не постареет и не умрет, мы бы добавили абзац и об этом.

Надо как-то доказать Елизавете, что я ее полная противоположность. Она настолько тщеславна, что и всех остальных считает такими же. Представляет таким весь мир. Только я совсем другая. Я позволяю моим чувствам править разумом, она же всегда расчетлива. Я вышла замуж по любви, а Елизавета готова женить любимого мужчину на Марии Стюарт. У меня два прекрасных сына, тогда как она бесплодна. Больше всего мы отличаемся тем, что я не рвусь к трону Англии, даже не хочу стать наследницей такой ценой, а она только об этом и мечтала с самого детства, когда ее объявили внебрачным ребенком и исключили из прямой линии наследования. Только это ее до сих пор и волнует.

Я не осмелюсь просить вас, моя милостивая правительница, о прощении моего непокорного и поспешного брака без согласия Вашего Высочества; лишь молю Ваше Величество, чтобы вы и дальше проявляли ко мне свое сострадание. Признаю, что вовсе недостойна вашей милостивой благосклонности. Каждый день из своих заслуженных мучений и непрерывной печали я извлекаю урок о том, насколько серьезно провинилась, и грусть одолевает меня все сильнее, ведь вы благородно сжалились надо мной, забывшей об уважении к Вашему Величеству. Это мучает меня больше всего. В связи с этим прошу Ваше Величество продлить мое несчастное состояние дальнейшей благосклонностью и привычной милостью, о которых умоляю на коленях со всей скромностью. Ежедневно взываю к Господу, чтобы правление Вашего Величества длилось и сохранялось. Отправлено из Пирго шестого ноября 1563 г.

Ваша скромнейшая и покорная слуга, многим вам обязанная.

Наконец-то мы с дядей отправляем законченное прошение Роберту Дадли как нашему другу и главному советнику королевы. Что странно, его будущее тоже висит на волоске. Он может оказаться в невероятном положении – любовник королевы Англии и при этом супруг королевы Шотландии, а также может стать королем-консортом, чего почти добился его брат. Только член семьи Дадли способен надеяться, что к такому результату его приведут амбиции и желания, и только Елизавета может допустить подобное.

Однако мы не знаем, на что готова королева Мария. Возьмет ли она в мужья отвергнутого любовника кузины ради того, чтобы стать наследницей престола Англии? Повысит ли Елизавета Роберта до титула графа Лестера, дабы он мог жениться на королевской особе? Потребует ли Тайный совет, чтобы она объявила меня преемницей, раз обещала прислушаться к их совету? Все мы ждем их решений. Роберт Дадли обещает передать наше прошение в подходящий момент, когда Елизавета будет готова выслушать. Всем известно, что только Дадли может улучшить настроение королевы, только Дадли способен осчастливить ее, но повлияет ли он на ее великодушие? Заставит ли Елизавету, главу церкви, прощать подобно истинной христианке?

Нет. Видимо, она впервые отклонила его просьбу. Мы все думали, что она не устоит, никогда не откажет ему, однако проявить доброту и здравый смысл ради этого акта прощения – выше ее сил. Елизавета понимает, как болит мое сердце в разлуке с мужем и сыном, когда я вынуждена жить в уединении в доме дяди и зависеть от него в плане еды и одежды. Мой ни в чем не повинный малыш заперт вместе со мной, маленького сына увезли, а супруга держит под домашним арестом собственная мать. Королева проявляет жестокость к двум благородным семьям и нарушает законы страны и справедливости. Ей следовало бы освободить нас – ведь мы не угроза, мы просто хотим любить друг друга и быть вместе, – но она этого не делает.

Видимо, я проживу всю жизнь и умру в заточении из-за того, что вышла замуж за любимого человека, тогда как Елизавета Тюдор не могла сочетаться браком со своим возлюбленным. Она вывела зависть на совершенно новый уровень. Она действует с неминуемой злобой, и, получив отказ, я начинаю бояться, что только смерть принесет мне свободу. Как все Тюдоры, она несет погибель. Ее сестра убила мою сестру. Сама Елизавета убьет меня. Все закончится чьей-то смертью: моей или ее.

Елизавета, веселая, как черный дрозд в шиповнике, рано утром выезжает верхом, и все придворные дамы обязаны ее сопровождать, хочется им того или нет. Я сижу на большом гунтере[20] и скачу без страха, ведь с самого детства в Брадгейте отец усаживал меня на крупных лошадей и говорил, что если я буду крепко держать поводья и дам животному понять, кто тут главный, то нет ничего страшного в том, что из-за скрученного позвоночника я сижу в седле немного криво. Так же и с речью, утверждал он, если говорить четко и уверенно, то люди не обратят внимание на мой маленький рост и вес. Папа был уверен, что даже с моей внешностью можно производить благоприятное впечатление.

Пока Джейн, моя старшая сестра, проводила все время в доме с книгами, а Катерина возилась со своим зверинцем в саду или у себя в комнате, я не уходила из конюшни. Вставала на перевернутое ведро, чтобы поухаживать за лошадьми, или забиралась с помощью подставки на их теплые широкие спины без седла.

– Не позволяй таким мелочам, как небольшой рост и слегка искривленная спина, встать у тебя на пути, – повторял отец. – Никто из нас не идеален, и твои дефекты не хуже, чем у короля Ричарда III, который поучаствовал в полудюжине сражений и был убит во время кавалерийской атаки – ему никто не запрещал ездить верхом.

– Но он был очень плохим человеком, – замечаю я с упрямством семилетнего ребенка.

– Очень плохим, – соглашается папа. – Но это касается его души, а не тела. Можно быть хорошей женщиной, несмотря на коротковатое тело и не совсем ровный позвоночник. Ты можешь научиться стоять прямо, как дворцовый страж, и превратишься в миниатюрную красавицу. Если не выйдешь замуж, то будешь хорошей сестрой Джейн и Катерине, а также чудесной тетушкой для их детей. Хотя я не вижу причин, по которым ты сама не заведешь семью, когда придет время. Ты благородного происхождения, благороднее всех после детей короля. Скажу честно: не важно, что с твоей спиной, если у тебя доброе сердце.

Я рада, что он верил в меня и научил ездить верхом не хуже других. Он первым дал мне задание научиться стоять прямо и ровно, в чем я и практиковалась. Я провожу долгие дни в седле, пока еду за Елизаветой и ее конюшим, и никто даже не думает, что я могу отстать или утомиться. Скачу так же далеко и быстро, как и любая другая леди при дворе, к тому же я храбрее большинства из них. Никогда не выскальзываю из седла и не кривлюсь от боли в спине под конец длинного дня. Никогда не намекаю взглядом Роберту Дадли, что Ее Величеству пора развернуться и ехать обратно домой. Не жду помощи ни от кого из них и поэтому не чувствую разочарования.

Верховая езда меня не утомляет, а вот Елизавета… О боже, я до смерти устала от нее, и когда мы подъезжаем по булыжникам к главным воротам замка Виндзор и привратник Томас Киз бросает на меня озабоченный взгляд карих глаз, я киваю ему с легкой улыбкой, как бы говоря, что утомила меня только сама королева. Болит не ссадина, натертая седлом, болит мое сердце.

Ведь пока Елизавета наслаждается теплой осенью, счастливо проводя время – утром на охоте, днем на пикниках и водных прогулках, вечером на спектаклях, танцах и маскарадах, – моя сестра находится под арестом у нашего дяди, запертая с малышом в трех комнатах, разлученная с любимым сыном и мужем.

А нашу кузину ничто не беспокоит! Елизавету все только радует. Она получает удовольствие от хорошей погоды, в то время как Лондон изнемогает от зноя и чума распространяется по всему королевству. В каждой деревне на каждой дороге за пределами Лондона есть домик, помеченный крестом, внутри которого умирают люди. Все жилища на берегу Темзы закрыты, баррикадируют водные ворота, преграждая путь баржам из Лондона. Во всех городах страны роют ямы для чумных тел, во всех церквях молятся о том, чтобы болезнь обошла стороной их паству. Здоровые хозяева не открывают двери путникам, сменив от страха гостеприимство на черствость. Но это ничуть не тревожит Елизавету. В самую жару она кокетничает с Дадли, а по ночам, если захочет, проскальзывает к нему в спальню; моя сестра тем временем плачет в подушку и грезит о свободе.