Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Он качает своей темноволосой головой.

– Королева не станет прислушиваться ко мне по этому поводу, – отвечает Дадли. – Она никого не слушает и имеет право даровать прощение только тогда, когда пожелает.

– Она простила нашей кузине Маргарите Дуглас преступления куда серьезнее!

– Таково решение Ее Величества. Это в ее власти.

– Знаю! Она…

Роберт останавливает меня жестом, напоминая, что не может выслушивать критику в адрес женщины, которая правит нами обоими.

– Она непреклонна, – заканчиваю я, а когда он уходит, шепчу себе под нос: – Непреклонна в своей омерзительности.

* * *

Я нахожусь в домике привратника с Томасом Кизом, который через небольшое окошко следит за воротами и дежурным стражем, когда раздается топот конских копыт, и Томас говорит:

– Привезли сторонника вашей сестры, арестовали беднягу.

Он ставит меня на табурет, чтобы я могла выглянуть из окна, оставаясь незамеченной. Хейлз едет на тощей лошади, за ним еще один мужчина с опущенной головой в окружении вооруженной охраны.

– Боже, это ведь мой дядя Джон. Джон Грей, который держал у себя Катерину!

Томас уходит, взяв черную дубинку. Слышится его оклик, затем он открывает ворота, впускает всех и, вернувшись ко мне, кладет огромную дубинку обратно в угол и ослабляет кожаный пояс.

– Что же они такого сделали? – недоумевающе спрашивает он. – Это все из-за книги?

– Да, – с горечью отвечаю я. – Мой дядя никогда бы не пошел против Елизаветы. Он всегда был предан ей. А Джон Хейлз утверждает, что лишь хотел поддержать протестантку в случае, если Елизавета умрет, не оставив сына, а вовсе не призывал к тому, чтобы Катерина сейчас же заняла ее место.

– Члены Тайного совета сами все увидят, – с надеждой говорит Томас.

– Если только не зажмурятся покрепче, – печально отзываюсь я.

Одеваясь к ужину, Елизавета вызывает меня к себе в спальню. Она сидит за столом перед зеркалом из венецианского стекла, рыжий парик помещен на подставку, вокруг свечи, а фрейлины тщательно и аккуратно наносят на ее лицо белила. Королева неподвижна, как мраморная статуя, пока смесь свинцовых белил и уксуса безупречно наносится от линии роста волос до шеи и вниз к груди. Все даже дышат по-тихому. Я замираю, как и остальные статуи в комнате, но вот Елизавета открывает глаза и, увидев меня в зеркале, говорит, не шевеля губами, вокруг которых сохнут белила:

– Леди Мария, посмотрите на это.

Послушно проследив за ее опущенным взглядом, я подхожу ближе и, когда она моргает, давая разрешение, беру маленькую книжечку, что лежала раскрытой перед ней.

На обложке написано «Monas Hieroglyphica»[22], автор Джон Ди. Кажется, она посвящена императору Священной Римской империи, а длинное предисловие призывает читателя рассматривать символы планет как значимые сами по себе, то есть составляющие особый язык или код.

Я поднимаю глаза и ловлю темный взгляд Елизаветы в зеркале.

– Пролистай, – приказывает она сквозь сжатые губы. – Что думаешь?

Я переворачиваю небольшие страницы, усеянные схемами, астрономическими символами и мелким текстом, объясняющим, что значит каждый из них и как они сочетаются. В некоторых разделах полно математических вычислений, демонстрирующих связь между символами, другие же части книги больше похожи на философский трактат или даже алхимию.

– Вот так сразу не пойму, что здесь написано, – честно говорю я. – Мне понадобится много дней, чтобы изучить эту книгу. Прошу прощения, Ваше Величество.

– Я тоже ничего тут не понимаю. – С выдохом Елизаветы на зеркале оседают частички белой пудры. – Но думаю, что это выдающийся труд. Он свел вместе древние символы и мусульманские учения – и ведет речь о едином мире, который существует одновременно с нашим, вне нашего. Мы чувствуем его, хотя редко видим. Однако автор считает, что эти символы как раз и описывают другой мир, являясь языком, который можно выучить.

Я растерянно качаю головой.

– Если желаете, я могу внимательно все прочитать и составить для вас краткое изложение, – предлагаю я.

Она слегка улыбается, чтобы не потрескалась краска.

– Я изучу книгу с самим автором, он в моем распоряжении, – говорит Елизавета. – А ты можешь посидеть и послушать нашу ученую беседу, если захочешь. Просто хотела узнать, поймешь ли ты что-нибудь из этого с первого взгляда.

– Мне не посчастливилось быть такой образованной, как вы, – тактично отзываюсь я. – Однако буду рада узнать больше. Уверена, я пойму лучше, если послушаю вас.

– Но повсюду говорят, что твоя сестра Джейн была очень умной. Роджер Эшем даже называет ее «величайшим ученым своего времени». Он пишет книгу, которая увековечит ее память. Все только и делают, что публикуют свои труды, – неужели больше нечем заняться?

– Он встречался с Джейн всего пару раз, – отвечаю я, подавляя желание защитить сестру от этой старой завистницы. – Едва знал ее.

– Я ведь, если помнишь, тоже училась у Екатерины Парр, – размышляет Елизавета о давнем соперничестве.

– И я, – вставляет Маргарита Дуглас из дальнего угла комнаты, отчаянно пытаясь напомнить королеве об их родстве. Елизавета даже не оборачивается.

– Уверена, она никогда не читала книг вроде этой, написанной доктором Ди, – говорю я, чтобы вернуть королеву к настоящему.

– Да. Полагаю, Джейн тоже не поняла бы ее.

Елизавете красят губы, затем чернят ресницы и брови. Капают белладонну в глаза – это добавляет им темноты и блеска. Я стою с книгой в руках, не понимая, можно ли мне идти. Сегодня не моя очередь обслуживать эту беленую старуху. Этим вечером я свободна и могу делать что захочу, но она держит меня тут, беспокоясь, что я слишком умна и способна понять больше ее, что моя давно умершая сестра была более образованна.

– Во всяком случае, ты не считаешь этот труд ересью? – Елизавета встает из-за стола, и к ее ногам подносят юбку, чтобы она могла шагнуть в проем, после чего юбку поднимают и завязывают на талии.

– Боюсь, не мне об этом судить, – осторожно отвечаю я. – Ваше Величество лучше в этом разбирается. Однако вы всегда хорошо отзывались о Джоне Ди.

– Верно, – подтверждает она. – И я рада, что он вернулся в Англию с такими познаниями! Завтра начну читать эту книгу. Можешь присоединиться к нам.

Я делаю реверанс, будто невероятно признательна ей.

– Благодарю, Ваше Величество. С нетерпением жду возможности поучиться у вас обоих.

* * *

Черноглазый Джон Ди в темном одеянии, как подобает ученому, окружен бумагами. На каждой нацарапан символ, один указывает на другой, под ними десяток строчек комментариев. Пальцем он осуждающе указывает на абзац, который требует нашего особого внимания. Елизавета сидит среди этой бури ученых бумаг, перед ней раскрыта книга, глаза горят интересом. Томазина, словно комнатная собачка в изысканном одеянии, стоит на коленях у ее ног. Я устроилась сбоку на табурете – ни за что не стану ползать по полу, если сама Елизавета сидит.

Джон Ди рассказывает о символах звезд: то, что мы видим в небе, отражается в событиях на земле.

– Как наверху, так и внизу, – говорит он.

– Значит, вы можете предсказать супружество правителей? – спрашивает Елизавета.

– С большой точностью, если у меня будут сведения о дате, времени и месте их рождения. Тогда я смогу определить, к какому астрологическому дому они принадлежат, – отвечает Ди.

– Разве это не астрология? – предостерегаю я.

Он кивает, поняв мою осмотрительность.

– Нет, ведь я не собираюсь предсказывать нечто злое, как, например, смерть правителей, – говорит он. – Зато прогнозировать их счастье не запрещается. – Ди с горящими глазами обращается к Елизавете. – Позволите выбрать подходящий день для вашего замужества, как я делал для коронации?

Она притворно смеется.

– Только не для моего, любезный философ. Вы же знаете, что я не намерена вступать в брак. Недавно пришлось огорчить эрцгерцога Фердинанда – я сказала ему, что скорее буду одинокой дояркой, чем замужней королевой!

– Безбрачие – это глас свыше, – замечает Джон Ди, и я с трудом сохраняю серьезное выражение лица, представив Елизавету монашкой. На опустившую голову Томазину даже не смею смотреть.

Чуть поодаль от нашего узкого круга фрейлины, вздыхая от скуки, переступают с ноги на ногу. Придворные выстроились вдоль стен и общаются между собой, кое-кто от усталости опирается на деревянные панели. Никому не разрешается сидеть, хотя Джон Ди читает свою книгу уже два часа.

Ди берет еще одну страницу и показывает королеве, и в этот момент в комнату с поклоном тихо заходит Уильям Сесил.

– Извините, что прерываю ваши занятия, – негромко говорит он. – Однако вы просили сообщить, как только Мария Стюарт позволит мужу леди Маргариты Дуглас попасть в Шотландию.

Мой симпатичный родственник Генри Стюарт, зевавший в углу, уловил в шепоте имя матери и вскинул голову, но Елизавета и Сесил беседуют лицом к лицу.

– Неужели королева Мария согласилась? – восклицает Елизавета, пряча улыбку за пестрым веером.

Сесил кивает в ответ.

– Да, согласилась.

Она берет Сесила за рукав и притягивает к себе. Только нам с Томазиной слышна их приглушенная беседа.

– Я просила сообщить лишь потому, что была уверена – она не пустит его на шотландскую землю, – шепчет Елизавета. – Просто хотела отвлечь и побеспокоить Марию во время ее переговоров с доном Карлосом из Испании.

– Тогда вы получили больше, чем хотели, – льстиво отзывается Сесил. – Вы перехитрили ее, ведь Мария разрешила въезд в Шотландию и графу Ленноксу, и его сыну, а они, будучи католиками, разлучат ее с протестантскими советниками. Пустить их или лучше оставить юношу здесь?

Елизавета подзывает Генри Стюарта, лорда Дарнли, светловолосого молодого человека, обладающего девичьей красотой. Являясь сыном леди Маргариты Дуглас, он приходится мне родственником, но я не могу сказать, что нас объединяют семейные чувства. Мне никогда не нравилась его мать, получающая удовольствие от несправедливости Елизаветы, – Маргариту отпускают, тогда как моя сестра остается в заточении, ее род преуспевает, а семья Катерины теряет положение в обществе. Маргарита наверняка считает себя наследницей престола, хотя все знают, что это должна быть Катерина.

Сам Генри Стюарт вернулся из Франции, чтобы служить при дворе, как птичка в клетке: он выводит трели на радость королеве, но его так и не выпускают. Мать считает, что он неотразим, и готова выставить его на обозрение. Всем известный секрет заключается в том, что Маргарита надеялась женить его на Марии, королеве Шотландской, но та в первые дни вдовства не поддалась обещаниям, слетавшим с его красных губ. Теперь Генри низко кланяется Елизавете и кивает мне, но мы не тратим время друг на друга. Этого тщеславного юношу мало интересуют девушки любого роста. В чем он преуспел, так это в доставлении удовольствия более взрослым женщинам, вроде его матери или королевы, которые любят общество симпатичных мальчиков. Самому же ему нравится только напиваться и бродить по городу в поисках неприятностей с другими миловидными юношами. В любом случае, я не привлекаю его внимания, а Генри и не пытается заинтересовать меня.

– Можешь передать отцу, что по моей просьбе он получит паспорт от королевы Шотландии, – говорит Елизавета Генри Стюарту.

Он краснеет, как девчонка, и падает на одно колено. Королева выказывает благоволение.

– Желаешь поехать в Шотландию с ним? – спрашивает она.

– Я не оставлю вас! – восклицает Генри, будто ему разбили сердце. – Прошу извинить меня, я поспешил с ответом. Я сделаю все, как вы прикажете, независимо от решения отца. Но не хочу менять этот двор на другой. Разве можно сменить солнце на луну?

– Тебе придется поехать, если ты нужен отцу, – повелевает Елизавета.

Его взгляд блестит, когда он смахивает с глаз длинную челку; Генри очарователен, точно щенок золотистого спаниеля.

– Мне нельзя остаться?

Королева протягивает к нему руку и убирает светлые локоны с лица цвета лепестков роз.

– Можно, – снисходительно отвечает она. – Я без тебя не обойдусь. Пусть твой отец, граф Леннокс, едет улаживать дела с землями, а ты, как маленькая птичка, останешься в моем надежном гнезде.