Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Сесил изумленно вскидывает брови, услышав обожающий тон Елизаветы, но ничего не говорит. Генри Стюарт отваживается поймать руку Ее Величества и поднести к губам. Елизавета с улыбкой позволяет ему эту вольность.

– Я никогда вас не оставлю, – обещает он. – Я бы не перенес разлуки.

Конечно же, Генри не покинет королеву, ведь Томасу Кизу приказано не выпускать его за ворота. Однако притворная куртуазная любовь важнее обычной правды.

– Знаю, никогда не оставите, – мурлычет Елизавета, будто толстая кошка, наслаждаясь вниманием юноши.

– Я не как Роберт Дадли. Он ведь едет в Шотландию, чтобы жениться на королеве? – спрашивает Дарнли, добавляя ложку дегтя в бочку меда.

Лицо королевы подергивается под слоем белил.

– Он едет из любви ко мне, – заявляет Елизавета.

Джеймс Мелвилл, шотландский чародей с мягким голосом, нанятый его королевой, чтобы обманом заставить Елизавету объявить Марию наследницей, прибывает ко двору в конце лета. Дни стоят теплые, однако ночью становится все холоднее; листья меняют цвет, пылая оттенками бронзового, золотого и красного. Елизавета, любительница жаркой погоды, не бросает летних развлечений и настойчиво требует устроить плавание на королевской барже, чтобы посмотреть закат с реки, хотя в сумерках из долины дует холодный ветер.

Королева приглашает шотландского дипломата сесть рядом с ее троном в центре баржи. С одной стороны устроилась я, с другой – Кэт Эшли, вернувшая благосклонность Елизаветы. Карлица Томазина стоит на коробке на носу баржи, разглядывая серебристый поток. Я отворачиваюсь от нее. Не хочу смотреть, как она машет рыбакам и гребцам на верейках, словно ребенок.

Елизавета шепчется с шотландским советником, явно надеясь сохранить беседу в секрете. Однако я понимаю, что скрыто за его скромной улыбкой, с такой же легкостью, с какой моя сестра Джейн понимала греческий. Я точно знаю, что королева просит его убедить Марию Стюарт выйти замуж за Роберта Дадли, а в награду она получит права Катерины и будет названа преемницей Елизаветы. До тех пор она обещает Мелвиллу держать Катерину под домашним арестом, подавлять все кампании и публикации в ее поддержку. Елизавета желает назначить Марию, королеву Шотландии, своей наследницей, тогда как моей сестрой все будут пренебрегать до свершения уговора.

Я не осмеливаюсь глянуть на Кэт Эшли, которая, должно быть, осуждает это безумие так же, как Мелвилл, как Уильям Сесил и сам вынужденный жених Роберт Дадли. Мы все считаем, что, когда придет время отъезда, Елизавета не сможет отпустить его. Мы все считаем, что Мария не обрадуется отвергнутому любовнику. Мы считаем, что Роберт Дадли, несмотря на безмерное тщеславие, не отважится встать на один уровень с королевой, которая еще не скомпрометирована физической близостью с ним. Тем не менее Елизавета дает понять, что настроена решительно; она все что-то шепчет и шепчет с настойчивостью на ухо шотландскому посланнику, и тот наконец-то согласно кивает, кланяется и отходит.

Елизавета откидывается на спинку трона и с улыбкой говорит своей любимой Кэт:

– Он все сделает. Он убедит ее, и она выйдет за Дадли.

– Я понимаю, ради чего будет стараться Мелвилл, ведь для него сделать свою королеву наследницей трона Англии – это большая награда. Но согласится ли Дадли? А вы сами?

Елизавета поворачивает голову.

– Я могу доверить Роберта только ей, – приглушенным тоном отвечает королева. – И ее только Роберту. Выйди она за дона Карлоса или французского герцога, рядом с нами поселился бы враг, а через реку Твид хлынули бы католические священники. Но Роберт спасет меня, как спасал раньше. Он женится на Марии и подчинит ее себе.

– Вам ведь придется отпустить его, – осторожно замечает Кэт. – Отдать другой женщине.

– Возможно, это случится не так уж скоро, – неопределенно говорит Елизавета. – На приготовления уходит много времени, верно? И мы иногда можем бывать втроем. Устроим Северный двор в Йорке, Ньюкасле или Карлайле, и так каждое лето. Организуем Совет Севера, и Роберт будет им командовать. А как только Мария забеременеет, он вернется в Англию.

– Забеременеет, – повторяет Кэт, не сводя глаз с лица королевы. – Она молода и готова к продолжению рода. Говорят, Мария по ночам плачет в подушку, мечтая о муже. Вдруг она влюбится в сэра Роберта и это будет дитя любви? Что вы почувствуете, узнав, что Мария носит его ребенка? А как поступит он, если у него родится наследник трона Шотландии и Англии? Не боитесь, что он тоже полюбит Марию? Какой мужчина не будет любить свою супругу в таком случае?

Лицо Елизаветы под слоем белил становится бледнее. Наверное, живот у нее сводит от ревности.

– Он должен стать отцом принца, – защищает королева свою идею. – Этот человек полностью подходит для владения королевством. И возможно, пройдет так много времени, что, когда они поженятся, Мария будет уже слишком стара для родов.

– Ей двадцать один, – напрямую говорит Кэт. – Надолго ли вы сумеете затянуть все это?

Елизавета прикрывает плечи мехом и обращает свое яростное лицо ко мне. Я вздрагиваю от ее мрачного взгляда.

– Все лучше, чем терпеть ее сестру, – резко заявляет она, кивая рыжей головой в мою сторону. – Я не вынесу соперников вблизи. Не позволю ей обустраивать семейное гнездышко с Сеймуром и помещать герб Англии на свой геральдический щит. Все готовы переметнуться на ее сторону, но я не допущу, чтобы при моем дворе была молодая женщина вроде Катерины Грей, которую все сравнивают со мной.

Никто не верит, что королева расстанется с Робертом Дадли. И все же она убеждает Джеймса Мелвилла в серьезности своих намерений, и Уильям Сесил занимается приготовлениями для встречи представителей шотландской и английской сторон в Берике, где будет подписан договор о браке и союзе. Карлица Томазина смотрит на меня, пряча улыбку, будто мы двое, видящие Елизавету не только когда она хвастается своими танцевальными и музыкальными навыками или своей ученостью шотландскому послу, знаем больше, чем эти мужчины, вынужденные восхищаться ею. Чтобы представить своего фаворита достойным женихом, она решает пожаловать ему титул графа Лестера и барона Денби, и весь двор собирается в большом зале, чтобы увидеть, как Роберт Дадли, сын предателя и внук изменника, опускается на колени перед королевой, а встает уже графом. Королеву Марию необходимо заверить в том, что Елизавета любит Дадли как брата и уважает как лорда. Однако она не способна завершить и эту комедию, не испортив сцену. Когда Роберт становится на колени, Елизавета гладит его по затылку. Это замечает и шотландский посланник, и все остальные. Она показала всему миру, что любит Дадли и что он у нее под каблуком. Мария, королева Шотландии, никогда не возьмет объедки Елизаветы, если та хотя бы не сдвинет их на край блюда. А Дадли будто весь в ее слюне.

Одним ноябрьским вечером я спешу ко двору через холодный туман, поднимающийся с реки, вокруг факелов во внутреннем дворике видна дымка от мелкого дождя, как вдруг Томас появляется из тени у главных ворот, словно поджидал меня.

– Томас! – восклицаю я. – Что вы здесь делаете? Я не могу побыть с вами, мне надо в большую столовую.

Он хмурит свое крупное лицо, шапочка смята в огромных ладонях.

– Я должен был вас увидеть.

– В чем дело?

– Случилась беда, – печально отвечает он. – Ох, Мария, видит Бог, я бы хотел вас от этого оградить.

Я в ужасе сглатываю ком в горле.

– Что такое? Неужели Катерина? Или ее мальчики?

Томас падает на колено, чтобы его лицо было на одном уровне с моим.

– Нет, слава Господу, с ней все в порядке. Ваш дядя умер.

– Она его обезглавила? – шепчу я от страха.

– Нет-нет. Все не так плохо. Говорят, он умер от горя.

Я замираю на месте. Грей не был любящим родственником, но его арестовали за поддержку Катерины, и он служил ей хорошим опекуном. Теперь с его смертью моя сестра потеряла попечителя. Еще один член нашей семьи расстался с жизнью, попав в немилость Тюдора. Этим правителям трудно служить, их невозможно любить.

– Храни Господь его душу, – вырывается у меня.

– Аминь, – искренне поддерживает Томас.

– А что же Катерина? Ох, Томас. Думаете, теперь королева отпустит ее? Она не останется в Пирго без дяди.

Он сжимает мою руку между своими широкими ладонями.

– Нет, красавица моя. Плохие новости на этом не кончились. Ее посылают к Уильяму Петре. Я сам видел, как за ней послали стража, словно за готовой сбежать пленницей. Катерину не освобождают, а перевозят в другое место, где за ней будут следить еще пристальнее.

Я хмурюсь.

– Сэр Уильям Петре? Он еще жив? Я думала, он болен. Ему, пожалуй, около ста двух лет.

Томас качает головой.

– Ему нет и шестидесяти, но это все равно тяжкое бремя. Видимо, только у него не получилось увернуться от этой обязанности. – Он с тревогой смотрит на меня. – Может, все будет хорошо. У него красивый дом, Катерине там понравится. Может, ее маленькому мальчику разрешат играть в саду.

– И где? Где он живет?

– В Ингейтстоунхолле в Эссексе. Вы бывали там, помните? Это на полпути к Ньюхоллу.

– Я должна увидеть ее, – вдруг решительно говорю я. – Должна увидеть немедленно. Я больше этого не выдержу.

* * *

Я жду, когда Елизавета закончит ужинать и танцевать с новоиспеченным графом Робертом Дадли. Он изо всех сил старается очаровать и рассмешить королеву, все продолжают поздравлять его с тем, какого высокого положения он достиг и как проницательно Елизавета разглядела в нем невероятную ценность. Только хватит ли этого, чтобы убедить королеву Марию? Ей не важно, барон он, граф или кто-то еще: она не подберет отвергнутого Елизаветой мужчину, если та не даст твердое обещание передать Марии права моей сестры, поэтому шотландские и английские советники в Берике никак не могут прийти к соглашению. Елизавета решительно настроена объявить Марию преемницей, как только она выйдет замуж за Роберта Дадли. Мария настаивает на том, чтобы право наследования передали ей до брака. Никто даже не спрашивает, как две королевы, почти не доверяющие друг другу, собираются заключить продолжительный договор.

Зато сегодня вечером Елизавета весела. Я грею ее атласную ночную рубашку у камина, пока кто-то другой подает засахаренные фрукты, а третья фрейлина приносит сладкое вино. Слуги тем временем прощупывают кровать и смотрят, не спрятались ли под ней враги, – а то мы не знаем, что она не проведет здесь и десяти минут, едва захлопнется дверь. Когда Елизавета усаживается в кресле у огня со всем, что ей может понадобиться, я подхожу и опускаюсь на колени.

– Встаньте, леди Мария, иначе завалитесь под корзину с бревнами, – говорит она, и все смеются.

Королева оскорбляет меня перед всеми, и я чувствую на себе неизменный взгляд Томазины. Выпрямившись во весь рост, я все равно стою лишь на уровне недружелюбных глаз Елизаветы.

– Ваше Величество, я прошу вас о большом одолжении, – тихо говорю я.

– Вы хорошо подумали, прежде чем просить меня о таком? – отзывается она.

– Да.

Ее глаза горят весельем.

– «Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?»[23]

Все льстиво хохочут, показывая, как умно́ Елизавета процитировала Библию, и я заливаюсь краской.

– Я хотела бы прославить вашу репутацию милостивой королевы, а вовсе не добавлять себе роста, – таким же тихим голосом отвечаю я. Взгляд Томазины прожигает меня.

Улыбка исчезает с лица королевы, будто стертая губкой вместе с белилами.

– Не знаю никого, кто заслуживал бы моей милости, – замечает она.

– Моя сестра Катерина. Наш дядя, державший ее под арестом, умер. Я только что узнала, что он скончался от горя, не выдержав недовольства Вашего Величества. Вы со своим прекрасным лицом отвернулись от него, и это убило дядю. Я слышала, что Катерина не ест и целыми днями плачет. Она тоже страдает из-за немилости нашей великой королевы. Боюсь, ей не хватит смелости жить без вашей благосклонности. Умоляю вас хотя бы позволить мне навестить сестру.