Я тоже готовилась к ней – только мне не требовалось ни единого бойца.

Филипп подошел ко мне. На нем был темно-желтый камзол из расшитой золотом парчи и подбитый куньим мехом плащ. Последние недели он неустанно упражнялся, сражаясь на турнирах и тренируясь с луком и мечом, чтобы сбросить лишний вес и вновь обрести мускулистую фигуру, казалось заслонявшую теперь все вокруг.

– Пора. – Он властно кивнул в сторону моих фрейлин: – Им придется путешествовать с остальной нашей свитой. На флагманском корабле нет места.

– Беатрис и Сорайя поплывут со мной, – ответила я. – Они могут спать в моей каюте. Мне и так пришлось оставить детей. Вряд ли ты ждешь от меня еще каких-то жертв.

Он уставился на меня. Наши взгляды встретились и оба были одинаково холодны. Хотя я порой грустила, что наша юношеская любовь превратилась в жестокую игру, на самом деле в моей душе уже не осталось к нему никаких чувств. Он стал для меня полностью чужим.

– Поступай как знаешь. Только поторопись, а то оставлю тебя на берегу.

Он направился прочь. Я не спеша последовала за ним к шлюпке, которая должна была доставить нас на наш галеон, если, конечно, он раньше не перевернется и не утонет.

Наступила ночь, скрыв берег под покровом тьмы.

Оглядываться я не стала. Я уже решила, что во Фландрию никогда больше не вернусь.

* * *

На третий день, когда мы огибали побережье Британии, с неба к моим ногам упала птица. Взглянув на пернатое тельце и беспомощно раскрывающийся клюв, я уже собиралась присесть, как вдруг матрос рядом упал на колени:

– Нет, ваше высочество, не трогайте ее! Это дурной знак!

– Ерунда, – усмехнулась я. – Всего лишь несчастный заблудившийся воробей.

Я подняла слабо бьющую крыльями птичку. Одно крыло было вывернуто под неестественным углом, возможно сломано. Я огляделась, ища Беатрис.

Матрос в ужасе наблюдал за мной:

– Умоляю вас, ваше высочество, бросьте ее в море! Прошу вас, во имя Господа! Она нас погубит!

Рассмеявшись, я пошла в свою каюту, где положила воробья на койку. Наполнив кубок пресной водой из бочки, я начала поить птичку каплями с пальца, напевая ей, словно младенцу. Закутав птицу в шаль, я баюкала ее в импровизированном гнезде под бормотание моря, скрип корабельных снастей и шорох волн.

Пришла Беатрис: все на борту только и говорят о крылатом создании, которое явилось, чтобы проклясть корабль. Я показала на крошечный сверток:

– Вот оно, твое крылатое создание, – всего лишь усталый воробей. Принеси мне чашку горячего бульона. Буду его кормить, пока он не наберется сил, чтобы улететь.

Внезапно я ощутила тепло в груди. Возможно, моя душа все же не настолько омертвела, как мне казалось.

* * *

На следующую ночь налетел шторм. Небо на западе приобрело кроваво-красный оттенок, и его затянули рваные бордово-черные тучи. На флотилию опустилась угрожающая тьма, вздымая гигантские волны и поглощая все на своем пути, словно чудовищная пасть.

Мы с фрейлинами поспешно стащили стол и стулья в дальний угол, придвинув к ним сундуки. Пищащего воробья я посадила в решетчатую шкатулку, где хранила свои скудные драгоценности.

Снаружи завывал ветер и хлестал ледяной дождь. Корабль все сильнее раскачивался на бушующих волнах, кренясь из стороны в сторону. Мы могли лишь сбиться в кучу и прислушиваться к грохоту перехлестывавших через палубу волн и отчаянным крикам матросов, пытавшихся спасти нас от гибели.

Раздался громкий треск, потом панические вопли. Мгновение спустя галеон начал заваливаться набок. Сорайя что-то неразборчиво причитала, Беатрис шептала молитвы всем святым, какие только могли прийти ей в голову. У меня же вдруг возникло ощущение, будто я скачу верхом на необузданном жеребце, – неожиданное и бодрящее. Я почувствовала себя по-настоящему живой. Живой и свободной.

Корабль со стоном выпрямился. Мне вдруг стало смешно. «Утонула вместе с ненавистным мужем и его пустоголовой свитой» – какая вышла бы эпитафия!

– Идемте, – сказала я фрейлинам. – Нужно выйти на палубу.

– На палубу? – переспросила Беатрис, как будто я заявила, что собираюсь броситься за борт.

– Да.

Держась за стену, я направилась к двери каюты. Несмотря на весь ужас происходящего, Беатрис последовала за мной с плащом в руках – такого же болезненно-зеленого цвета, как и ее лицо. Я открыла дверь, и ветер накинулся на нас, словно дикий зверь. Держась за перила, я уставилась на царивший внизу хаос. Фламандские вельможи метались туда-сюда в промокших пышных нарядах, не обращая внимания на матросов, пытавшихся закрепить сломанную мачту и удержать галеон на плаву.

Я заметила дона Мануэля, в коричневом бархатном костюме похожего на мокрую обезьяну. Рядом с ним стоял Филипп, и фигура мужа показалась мне гротескно раздутой. Что с ним такое, во имя всего святого? Вглядевшись, я невольно рассмеялась. Мой муж напялил на себя накачанный воздухом кожаный мешок! Даже издали я могла различить намалеванные красными чернилами на его груди слова: «El rey Don Felipe».

Я расхохоталась, закинув голову. El rey! Король! Чтобы, если он свалится за борт и сумеет доплыть до берега, его не приняли за простого матроса! В подобную глупость я никогда бы не поверила, если бы не видела ее собственными глазами.

– Нужно молить Бога, чтобы Он помог нам добраться до ближайшего порта! – крикнула Беатрис.

– Ближайший порт в Англии. Но бояться нечего. Я еще ни разу не слышала, чтобы какой-нибудь король утонул.

Признаюсь: если бы мы в тот день затонули, я пошла бы ко дну счастливой женщиной.

* * *

Побитые штормом, потеряв несколько кораблей, мы высадились на побережье Эссекса, где местное дворянство поспешно выделило нам небольшое поместье. О случившемся сообщили королю Генриху Седьмому. Проснувшись утром два дня спустя, я узнала, что мой муж, дон Мануэль и бо́льшая часть фламандской свиты уехали, оставив меня с несколькими слугами.

– Уехали? – заорала я на управляющего Филиппа, который постоянно чихал, подхватив простуду, как и большинство фламандцев. – Куда? Говорите немедленно!

Управляющий не посмел мне возразить. После моей бравады на борту корабля во время шторма он, скорее всего, решил, что я действительно сумасшедшая, как заявлял Филипп.

– Ко двору короля, – уныло пробормотал он. – Его величество король Англии сообщил, что готов их принять.

– Принять нас, вы хотели сказать? – бросила я и метнулась назад в свои комнаты.

Корабли вытащили для ремонта на берег, и могли пройти дни, даже недели, прежде чем мы сможем продолжить путь. А я не собиралась сидеть и ждать, пока Филипп и дон Мануэль замышляют бог весть что вместе с Тюдорами. Я была королевой Испании, а моя сестра Каталина уже несколько лет жила в Англии, вновь помолвленная с братом ее покойного мужа, принцем Генрихом. Учитывая ее положение при дворе, пренебречь мной было не так-то просто. Мне очень хотелось увидеться с сестрой после стольких лет разлуки, и я не собиралась упускать представившуюся возможность.

Пока мои фрейлины боролись с всепроникающей сыростью, разводя огонь в жаровнях по всей комнате, и просушивали подмокшие в сундуках платья, я посадила воробья в клетку у окна и села за стол, чтобы написать письмо. Закончив, я отдала письмо Сорайе вместе с несколькими золотыми монетами.

– Найди кого-нибудь, кто доставил бы его ко двору. – Когда Сорайя вышла, я посмотрела на Беатрис. – Или они пришлют сопровождение, или я пойду сама. Пусть выбирают.

Через три дня пришел ответ. Я ожидала официального приглашения, но, к моему удивлению, письмо оказалось от сестры: всего несколько строчек, но их хватило, чтобы у меня зашевелились волосы на затылке.

– Что она пишет? – тревожно спросила Беатрис.

– Она просит меня тайно явиться в Виндзорский замок. Завтра ночью.

* * *

Вспышка молнии осветила каменную громаду Виндзорского замка, который возвышался над поросшим лесом холмом, словно массивная поганка.

Следом за посыльным, доставившим письмо Каталины, мы въехали в мощеный внутренний двор. Мы спешились, и нас повели внутрь замка. Пройдя через несколько галерей, посыльный остановился перед обитой медью дверью. В просторном помещении стояли дубовые стулья, стол, несколько расписных сундуков и мягкая скамья перед камином. Встроенный прямо в стену камин был столь огромен, что огонь внутри скорее отбрасывал тень, чем давал свет. Я заметила в дальней стене еще одну дверь, которая, видимо, вела в спальню. Ее отчасти закрывала бархатная занавеска с вышитыми звездами. Здесь явно жила некая высокопоставленная персона.

Я хотела спросить посыльного, не здесь ли нас встретит моя сестра, но он уже исчез, закрыв дверь и оставив нас с Беатрис одних.

– Не могу поверить, что нас в самом деле никто не заметил, – с тревогой сказала я, расстегивая плащ и подходя к камину. – Наверняка Филипп поручил кому-то за мной следить. Может, письмо – лишь уловка, чтобы заманить меня сюда? Хотя не могу даже представить зачем.

– Я тоже… – начала Беатрис, и тут я услышала ее удивленный вздох.

Из-за занавески на свет вышла невысокая женщина в простом платье, склонив голову в чепце. Мне сразу же стала ясна реакция Беатрис: женщина сверхъестественным образом напоминала мою мать, вплоть до падавших из-под чепца золотистых волос.

Пока я пыталась обрести дар речи, она присела передо мной в реверансе.

– Su Majestad, – проговорила она, поднимая взгляд.

В призрачном свете камина блеснули неземные голубые глаза, пробуждая давние воспоминания.

Приглушенно вскрикнув, я подошла к ней и обняла, стала целовать сестру в щеки, губы и нос. По моему лицу текли слезы. Наконец отступив назад, я увидела угрюмый взгляд Каталины.

– Они знают, что ты здесь. – Она кивнула на дверь. – Мой посыльный – один из немногих доверенных слуг, что у меня остались. Увы, у нас мало времени.

– Они? – Я уставилась на нее, не в силах поверить, что передо мной та самая весело смеющаяся девочка, которую я в последний раз видела в Испании.

– Его светлость король Генрих и твой муж, – пояснила она. – Эрцгерцог сказал королю, что ты плохо себя чувствуешь после морского путешествия, но потом пришло твое письмо, и никто не знал, что делать. Я выяснила, где ты живешь, но боялась, что ты можешь не прийти.

– Понятно, – сказала я, сдерживая злость.

Естественно, Филипп сказал Генриху Тюдору, будто я больна. Он был готов на все, лишь бы держать меня подальше от здешнего двора, а это означало, что ничего хорошего ждать не приходится.

– Если спросят, – продолжала Каталина, – ты должна сказать, что решила приехать сама. Что бы ни случилось, они не должны узнать, что я тебе писала. Слишком мало осталось тех, кому я могу доверять, и мне бы не хотелось, чтобы их подозревали в том, что они передают не предназначенные для моих ушей известия.

Я кивнула. Под глазами у нее были синяки, в уголках бледных губ пролегли тонкие морщинки. Ей еще не исполнилось и двадцати трех, но она выглядела вдвое старше. Что с ней случилось?

– Каталина, – я взяла ее руки в свои, – ты говоришь так, будто тебе грозит опасность. Почему?

Она отвела взгляд. Я усадила ее на скамью перед камином. Беатрис, не дожидаясь моего распоряжения, встала на страже у двери.

Каталина отпустила мою руку. При свете огня я увидела, что пальцы ее покраснели и опухли. Я поняла, что это не ее покои и живет она вовсе не здесь. Платье ее тоже выглядело старым и изношенным. Ясно было, что в Англии она отнюдь не благоденствует. Ее руки напоминали руки обычной поденщицы, а не всеми обожаемой будущей королевы наследника Тюдоров.

– Кто с тобой так поступил? – в гневе спросила я.

– Король, – тихо ответила она. – Он запретил мне появляться при дворе, но я его не послушалась. – Она посмотрела на меня. – У меня не было иного выхода. Ты единственная, кто может мне помочь.

– Но я чего-то не понимаю, pequenita. Разве ты не помолвлена с принцем Генрихом? Почему он запрещает тебе появляться при дворе?

Каталина слабо улыбнулась. Я с болью отметила, что у нее улыбка матери – любезная, но отстраненная.

– Это мне написала мама перед смертью. – Сестра достала из кармана платья бумагу. – Наверное, тебе стоит прочитать. Тогда поймешь все куда лучше.