Но время лечит, кроме того, видно, сама ее привязанность к ныне опальному фавориту не столь сильна, сердце потребовало новой душевной теплоты, а тело ласки. Редкие наезды Потемкина полностью покрыть эту потребность не могли. Он и сам подумывал о замене фаворита, да все недосуг. Теперь Екатерина приглядела себе молодчика, по рекомендации Толстого успела произвести мальчишку во флигель-адъютанты, но потом словно испугалась и ждала Потемкина. Князю предстояло разобраться, каков он, и дать рекомендацию…


Обычно императрица приезжала в Петергоф к Петрову дню, чтобы отметить тезоименитство цесаревича, жила там две недели, а потом возвращалась в любимое Царское Село. Но в Царском ремонтировали комнаты, и лето пришлось провести в Петергофе почти полностью. Красиво, изумительно, фонтаны чудо как хороши, парк прекрасный, но Екатерина душой рвалась, как она называла, «домой». Это Петр I жить не мог без морского воздуха, без водяных брызг, без вида плещущейся воды, Екатерина могла. Напротив, постоянная влажность из-за изобилия фонтанов и ветра с залива иногда раздражала, а потому красота Петергофа трогала куда меньше, чем могла бы.

Приезд государыни оживлял Петергоф, туда собирался почти весь двор, караул тоже снаряжался особый – по полной роте от каждого гвардейского полка, потому что Павел любил людей в мундирах, правда, он воротил нос от императрицыных красавцев, полагая, что они ни на что, кроме парадной выездки, не годны. Цесаревич был прав, но самой Екатерине очень нравился вид бравых рослых молодцов, затянутых в парадные мундиры.

Не слишком жаловавший шумные собрания, Павел с супругой после праздника укатил в Ораниенбаум. Вот уж поистине нелюбимое государыней место! Она и в Гатчине бывала редко, а там тем более. Что ж, каждому свое.


Поручик кавалергардского полка Александр Ланской привычно стоял на карауле, когда за дверью послышались веселые голоса, смех и шаги. Из покоев государыни уходили внуки – Александр и маленький Константин. Вернее, старший, Александр, двух лет от роду, шел сам, а маленького Константина, отнятого у матери, как и брата, сразу по рождении, несла его кормилица. Государыня решила проводить их на прогулку, после которой мальчики отправлялись на несколько дней в Ораниенбаум к родителям, но для бабушки и такое расставание невыносимо. Екатерина считала внуков своими и ничьими больше, страшно ревновала к сыну и невестке и использовала любую возможность, чтобы не отпускать от себя. Если честно, то бабушкой она была прекрасной.

Дверь распахнулась, на пороге сначала появилась воспитательница царевичей генеральша Софья Ивановна Бенкендорф, выговаривающая что-то кормилице, и только потом послышались легкие шаги остальных женщин и старшего царевича. Последним показался генерал-аншеф Николай Иванович Салтыков. Вся компания вышла в коридор и остановилась, прощаясь. Голубоглазый (в бабушку) Александр бойко договаривал фразу по-французски. Другой Александр, стоявший подле двери на карауле, и рад бы понять, что именно, да не мог, слабоват во французском.

Императрица внимательно слушала, тоже что-то произнесла, мальчик засмеялся, видно, довольный ответом, кивнул, соглашаясь и с обожанием глядя на бабушку. Ее рука потянулась к лицу царевича, ласково провела по щеке и подбородку, голубые глаза были полны такой любви, что у стоявшего на карауле Ланского зашлось сердце. «Вот бы мне так!»

В тот момент Екатерина и маленький Александр обернулись и встретились с взглядом поручика, таким же голубоглазым и полным немого обожания. Императрица почти смутилась, а царевич ревниво поджал губы, казалось, этот рослый красавец отобрал у него чуть бабушкиной любви!

Перегляд заметил и Салтыков, поспешил отвлечь внимание от стоявшего на посту, все двинулись дальше. Но императрица еще раз оглянулась, Ланской уловил это краем глаза, потому что стоял, вытянувшись во фрунт и мысленно ругая себя на чем свет стоит. Как он посмел так откровенно глазеть на государыню?! Он, простой смоленский дворянин, милостью судьбы заброшенный во дворец! Александр не считал достоинством ни свой рост, ни красоту, о которой твердили вокруг. Что его красота по сравнению с красотой вон маленького царевича? У внука императрицы Александра ясные голубые глаза, прекрасный рост и такая царственная осанка…

При этом бедолага забывал, что и у него более чем прекрасный рост, голубые выразительные глаза и такая стать, какой могли похвастать немногие. Но Саша Ланской не привык хвастать, он был скромен, настолько скромен, что шарахался от каждого женского взгляда, брошенного на его румяные щеки, стройные ноги или широкие плечи.

Голоса уже стихли, а перед его мысленным взором все стояла эта белая, изумительно красивая ручка, так ласково проведшая по щеке царевича. Мать не слишком баловала их лаской в детстве, потому вот этот жест для Ланского был равносилен жесту богини. Так и есть, та, на которую он только что смотрел, действительно богиня – императрица Екатерина Алексеевна, при одной мысли о которой его бросало в дрожь. Вынужденный ежедневно слышать этот ласковый и требовательный голос, видеть ее прямой стан, вдыхать запах духов, когда такая вот веселая компания проходила мимо, Александр вообще-то не страдал, понимая расстояние между собой и этой богиней. Нет, он был влюблен молча, а оттого еще сильнее. Влюблен в сам образ императрицы, в ее веселость, ее обходительность, ее женственность.

Ланской так задумался, что даже не заметил, как сопровождавшая императрицу фрейлина вернулась и подошла совсем близко. Только обнаружив перед собой даму, он чуть вздрогнул, но продолжал стоять, вытянувшись, как полагалось при появлении царственных особ. Фрейлина царственной не была, но уже одно то, что она все время находилась рядом с его богиней, могла с ней говорить и даже касаться руки, ставило фрейлину на недосягаемую высоту.

– Как вас зовут?

Он откровенно растерялся:

– Саша… – Тут же сообразив, что кавалергарду глупо называться Сашей, поправил сам себя: – Александр.

– А фамилия?

– Ланской.

Кивнув, фрейлина богини скользнула прочь, а к самому Ланскому приближался грозный Салтыков. Генерал-аншеф явно был раздосадован.

– Ты что это таращить глаза на государыню с великим князем вздумал?! Твое дело как стоять? Как атланту, крышу поддерживающему! А ты?!.

– Виноват! – вытянулся Ланской.

– То-то! Скажу, чтоб тебя больше сюда не ставили.

Вот это было уже горе! Теперь даже мельком не то что увидеть, а просто услышать будет нельзя… Александр сменился с дежурства совершенно расстроенным.


Но все получилось не так. Во-первых, Мария Саввишна Перекусихина, вызнавшая у красавца кавалергарда его имя, спешно написала князю Потемкину, а во-вторых, Салтыков в тот день о самом кавалергарде как-то подзабыл, а вспомнив только к вечеру, обмолвился о неожиданной встрече и легком интересе государыни к рослому мальчишке в разговоре с обер-полицмейстером Петербурга графом Петром Алексеевичем Толстым. Толстой промолчал, но на заметку взял, и Ланского никуда не перевели, он продолжал нести службу в Петергофе, мало того, теперь стал флигель-адъютантом, и у него завелись деньги. Для молодого человека, у которого все богатство состояло из пяти рубашек, повышение более чем заметное. Но он даже не задумывался о том, чему обязан столь быстрому росту. Главное, что ОНА рядом, правда, сама императрица была столь занята, что Александр ей на глаза почти не попадался. Но просто видеть государыню издали, знать, что она ходит по тем же аллеям, дышит тем же воздухом, смотрит на то же море… это уже счастье.

И все же они снова встретились, правда, Екатерина шла под руку с князем Потемкиным, о чем-то оживленно беседуя. Ланской снова вытянулся во фрунт, стараясь даже глазами не косить в их сторону. Беседа шла по-французски, пара несколько раз прошлась мимо и удалилась. Вот и все, в том и есть его счастье – дышать одним воздухом. Он снова издали слышал веселый смех, видел, как вернувшийся из Ораниенбаума маленький великий князь играет на полянке с мячом, как бабушка с удовольствием хлопает в ладоши, когда Александр ловко мяч ловит, как чем-то недовольный младший Костя обиженно надувает губки, и его приходится успокаивать… И снова волна зависти заливала Ланского от того, что нежные белые руки обнимают мальчика и прижимают к пышной груди…

Он так засмотрелся в окно на эту милую сцену, что не услышал легкие шаги.

– Просто любуетесь или завидуете?

Чуть насмешливый голос заставил Ланского вздрогнуть. Быстро повернувшись, он увидел ту же фрейлину и неожиданно для себя вздохнул:

– Завидую…

– Хм… – Она оглядела кавалергарда с ног до головы, чуть задумчиво покусала губу и вдруг заявила: – Григорий Александрович желает с вами познакомиться.

– Кто?!

– Я неясно говорю или вы плохо слышите? Князь Потемкин.

– Простите, я просто удивился.

– В восьмом часу придете к нему. И не болтайте лишнего. Язык иногда весьма вредит.

Потемкин… Он только что откуда-то вернулся. Этот человек не просто мог разговаривать с его богиней, брать ее за ручку, но был фаворитом государыни. Хотя почему был, он и сейчас фаворит.

Скосив глаза в окно, Ланской увидел, что фрейлина присоединилась к отдыхающим, кивнув головой Потемкину. Значит, князь действительно потребовал его к себе. Потемкин был начальником Ланского, и ему ничего не стоило просто вызвать флигель-адъютанта по команде, но князь предпочел передать через фрейлину. Это означало, что Григорий Александрович не желал, чтобы о вызове кто-то знал… Вот к кому бы попасть в приближенные! Не потому, что служба у князя доходна – для Александра и его нынешнее положение несравнимо с прежним, – а потому, что сам Потемкин часто виделся с государыней.

Начавшийся дождь загнал компанию под крышу, и больше Ланской свою богиню в тот день уже не видел. Он едва достоял караул, почистился и как раз к восьми был у покоев князя. Там оказались предупреждены и сразу провели внутрь.

В тот вечер не предполагалось никаких развлечений, Потемкин сидел в халате, был хмур (снова немилосердно кололо в боку) и деловит. Указав на место на ковре перед собой, он принялся разглядывать Ланского, точно вещь, которую собирался купить. При этом засыпал вопросами: кто, откуда, кто родители, здоров ли, давно ли на службе, с кем дружит, что любит, пьет ли, любит ли девок…

На последнем вопросе Ланской даже смутился.

– Чего краснеешь, точно сам красна девка? Не любишь, что ли?

– Не знаю, ваше сиятельство, – окончательно покраснел тот. Сознаваться, что большого опыта не имеет, не хотелось, кавалергард все же, засмеют. Но Потемкин, видно, и сам понял, вытаращил глаза, точно на диво какое:

– Ты что, по бабам не бегаешь?!

– Нет.

– А как же…

Ланской пожал плечами.

– Да ты здоров ли? А ну разденься.

Александр замер, не в силах ничего произнести или сделать хоть движение. Потемкин показал на большую ширму, отделяющую часть комнаты:

– Иди туда да разденься. Я твое хозяйство видеть должен, прежде чем дальше думать.

– Что думать? – наконец очухался бедолага.

– Да не бойся ты! Я девок люблю, мне твои мужские стати ни к чему. Для порядка нужно. Иди, иди. Никто знать о том не будет.

Немного погодя, когда Александр уже был одет и вышел из-за ширмы, Потемкин, налив себе в бокал вина, уже сидел в кресле. Теперь он и Ланскому показал на второе кресло:

– Садись.

И снова были те же самые вопросы: кто, что, откуда да почему по девкам не бегает? Александр удивился, к чему спрашивать одно и то же, но отвечал, позже он понял, что это проверка, если не врет, то дважды скажет одинаково. А что врать-то было? Честно сказал. И про девок тоже, что нет у него страсти девкам юбки задирать.

– С твоим хозяйством не то что Петергоф, весь Петербург следом бегать должен! А ты «нет страсти»… А должна быть! Нужна!

Ну как ему сказать, что одно воспоминание о богине делает никакую страсть невозможной? Но как такое можно произнести? Промолчал.

– С завтрашнего дня у меня адъютантом будешь. Вот тебе деньги на обзаведение, только трать с умом, я пустых трат не люблю. Иди, завтра поутру в восемь чтоб был у меня, а потом в Петербург отправлю. И помни, кто твой благодетель.

Ланской не знал, нужно ли приложиться к пухлой ручке князя, все же по субординации не положено. Князь, не дождавшись нормальной благодарности (не считать же таковой несколько смущенных слов юнца!), махнул рукой:

– Иди, устал я. И не болтай.

Конечно, Потемкин не стал выдавать ни своих мыслей, ни своего интереса, ни того, почему вдруг принялся облагодетельствовать поручика. Об этом попросила Екатерина.

Они прогуливались по галерее, как вдруг императрица повела его по направлению к стоявшему навытяжку рослому красавцу:

– Посмотри со стороны, как он тебе?

Потемкин, с утра уже разглядевший парня по рекомендации Перекусихиной, нашел, что тот вполне подходит на место при Екатерине, но ничего говорить сразу императрице не стал, задумчиво протянул: