От Екатерины привезли текст того самого исключенного пункта с просьбой подписать его отдельно, чтобы после, уже в Швеции при венчании, вставить в договор. И тут произошло что-то странное… Король вдруг не просто заартачился, он принялся кричать, что ни за что не совершит то, что противно его убеждениям! В конце концов он вообще бросился в свою комнату и закрыл дверь на ключ!

В Тронном зале собравшиеся гости ждали шведского короля… Екатерина в парадном облачении сидела на троне, рядом у ее ног, не в силах стоять, примостилась на низкой скамеечке без пяти минут невеста. На всех лицах улыбки, звучал смех, веселые речи. Но шли минута за минутой, а шведов все не было. Сначала поутих смех, на княжну стали все чаще бросать любопытные взгляды, потом притихли и разговоры, а взгляды из любопытных превратились в сочувственные. Многие уже прекрасно понимали, что что-то не стыковалось, если столь долгая задержка с прибытием…

Прошли четыре часа! И вдруг Зубов в очередной раз почти пробежал через зал и что-то зашептал на ухо императрице. Сказать, что выражение ее лица изменилось, значит не сказать ничего. Императрица осталась сидеть с раскрытым ртом, не в силах вымолвить ни звука. Камердинер Захар Зотов опомнился первым и тут же поднес воды. Екатерина пила воду, стуча зубами по краю стакана.

Это ее хоть чуть успокоило. Немного придя в себя, она резко поднялась, вдруг изо всех сил огрела Моркова своей тростью, досталось бы и Зубову, но вместо него под руку подвернулся невиновный Безбородко. Окружающие услышали:

– Я проучу этого мальчишку!

Удержаться на ногах императрице не удалось, сбросив мантию, она попросту рухнула обратно на трон почти без чувств.

У Екатерины случился первый апоплексический удар. Гостям было объявлено, что помолвка не состоится из-за болезни короля.


Ночь прошла ужасно, невинная жертва политических игр княжна Александра рыдала в подушку, не в силах поверить, что ее возлюбленный мог вот так запросто разрушить все из упрямства! Не прийти на помолвку? Что это?! Густав хотел ее позора? Но почему?! Он казался таким приятным, влюбленным, говорил столько замечательных слов, даже фантазировал, как хорошо было бы им вдвоем жить в Стокгольме… Александра краснела и млела от этого «вдвоем». Что заставило его так жестоко поступить с влюбленной девушкой?! Неужели все мужчины таковы и их цель только унизить супругу?

Вдруг ей стало страшно. Что, если все еще разрешится и помолвка, а затем и свадьба состоятся?! Она больше не верила ни во влюбленность Густава, ни в его доброе сердце, как же теперь жить с таким недоверием?! Нет, уж лучше вообще не выходить замуж. А еще лучше уйти в монастырь, вот прямо завтра и уйти, чтобы жестокий обманщик горько пожалел, что заставил юную девушку бежать от мира!

Александре было невыносимо жаль себя, она не понимала жестокого поступка жениха, боялась гнева бабушки. А вдруг это она сделала что-то не так? Вдруг ее счел недостойной король Густав? Но если он разочаровался, то мог хотя бы сказать об этом заранее, а не заставлять множество гостей ждать! Бедная бабушка, какого она натерпелась позора! Было так горько и обидно за всех, за бабушку, за родителей, за всех, кто изо дня в день встречал, ласково беседовал с королем, старался ему всячески угодить, устраивал балы и маскарады, фейерверки, кто так переживал за них… Хотелось вскочить, прибежать в посольство, глянуть Густаву в глаза с одним-единственным вопросом: «Как же ты мог так всех унизить и обидеть?!» Она уже не думала о себе, ей было жаль всех остальных. И княжна Александра Павловна вовсе не хотела больше выходить замуж за шведского короля Густава IV.

Императрица не плакала, она словно окаменела. Роджерсон поторопился пустить кровь, это помогло, но заснуть не удалось. Прогнав от себя всех, в том числе и Зубова, Екатерина лежала, уставившись в потолок, с сухими глазами (хотя обычно плакала по любому поводу) и травила себе душу. Рядом в кресле сидела Мария Саввишна, категорически отказавшаяся покидать спальню, а в соседнем кабинете дремал также в кресле Роджерсон. Беспомощно топтался Зотов, ходила из угла в угол Протасова, стараясь наступать полегче, чтобы не слышала императрица.

Не спал в своих комнатах и Зубов. Он понимал, что это конец карьеры, если его и простит государыня, то никаких важных поручений больше не видеть…

Имей такую возможность, Платон придушил бы противного тощего шведа своими руками! Заартачиться в последний момент! Что было делать им с Морковым? Государыня сильно огрела графа скипетром, досталось и нечаянно подвернувшемуся Безбородко. Но это сегодня, пока Екатерина в гневе, а что будет завтра, когда она придет в себя?

Граф Панин в сердцах уже бросил, выходя из зала:

– Переговоры умники вели на балу да в опере! Ни одного серьезного совещания! И бумаги на подпись принесли в тот же день, а не заранее!

Старый опытный Никита Петрович был совершенно прав, если бы договор сообразили подписать хотя бы в предыдущий день, оставалась надежда о чем-то договориться и не было бы того позора.

Панину ответил битый ни за что Безбородко, только этого уже не слышал сам Зубов:

– Два прохвоста надували щеки да болтались вместо того, чтобы действительно договариваться. А государыня им доверилась.


Екатерина долго лежала молча, а потом вдруг проговорила:

– Бал не отменила…

Перекусихина метнулась к государыне, решив, что та бредит. Но Екатерина была в себе, она снова усмехнулась:

– Совсем глупая и рассеянная стала, бал не отменила…

На следующий день действительно должен был состояться бал в честь помолвки, и из-за неприятностей его забыли отменить. Александра ехать на бал категорически отказалась, а вот Екатерине пришлось там появиться. Она дольше получаса не выдержала, все же перенесла слишком сильное потрясение. А вот король Густав приехал. Это был странный бал, на котором совсем недавно прекрасно принимавшие короля люди старательно делали вид, что его не видят. Не смог нормально разговаривать с так некрасиво обошедшимся с его дочерью человеком Павел Петрович. Он вообще говорил Марии Федоровне, что, будь его воля, вышвырнул этого мальчишку вон, чтобы летел до самого Стокгольма.

Сам Густав держался как ни в чем не бывало, словно это не он совсем недавно просил руки княжны, смотрел влюбленными глазами, а потом опозорил бедную девушку. Но королю все же дали понять, что отношение к нему сильно изменилось. Невеселый бал быстро закончился, танцевать никому не хотелось…

Екатерина не могла оставить положение дел в таком состоянии, она объявила, что ничего не расторгнуто, а только отложено, и попыталась еще и еще раз поговорить с Густавом. Король вел себя странно, он упрямо, точно осел, твердил о своем несогласии с верой невесты и отказывался вообще говорить на эту тему. Наконец, Екатерине надоело убеждать мальчишку, они разошлись, весьма недовольные друг другом.

Но теперь опасность почувствовал регент, в воздухе просто повисло напряжение и зазвучали угрозы попросту начать войну и примерно наказать мальчишку! Этого не произносил никто из императорской семьи, не говорили особо близкие к Екатерине, но уже слышалось в гостиных по всему Петербургу. Зарвавшегося мальчишку и впрямь следовало проучить. Регент постарался переубедить собственного племянника, но тут проявилась та самая главная черта характера Густава IV, о которой старательно умалчивали шведы, – неимоверное упрямство. Чем больше его уговаривали, чем сильнее на него давили, чем больше с ним разговаривали, тем упорней становился он в своем нежелании поступать разумно. Два дня регент немилосердно ругался с королем, объясняя, какую беду тот может навлечь на всю страну своим тупым упрямством, ничего не помогло.

Екатерина получила письмо от регента с извинениями за ослиное упрямство его племянника. Ей уже надоело уговаривать и терпеть эту непробиваемую тупость, и императрица попросту дала понять графам Гаге и Вазе, что они несколько подзадержались в Петербурге. Пора бы, мол, и честь знать! Вас принимали милостиво, вы тут устроили безобразие и позор, не желаете ли вернуться домой и подумать над своим поведением?

Пришлось уезжать. Интересно, на что рассчитывал упрямый король? Что его будут продолжать приглашать на балы, палить фейерверки, расшаркиваться? Если бы он не учинил столь некрасивого провала помолвки или хотя бы просто предупредил о своем несогласии, не выставляя девушку на позор, к нему отнеслись бы куда лучше, но обиды княжны Александры никто прощать не собирался.

Наконец, измучившие всех шведы уехали. Павел Петрович горел желанием наказать противного мальчишку, но пока не имел такой возможности.

Все это время Зубов был тише воды и ниже травы, словно боясь неосторожным словом напомнить о своем участии в неудавшихся переговорах.

Но зря боялся, Екатерина никого не винила и никому не собиралась мстить. Государыня «сломалась». Неудачная помолвка любимой внучки совсем ее доконала, государыня вдруг осознала, что она постарела. Добавили хандры и несколько весьма неприятных происшествий. Сначала в июле во время сильной грозы Екатерина зачем-то вышла из комнаты в Эрмитаже, где до того сидела, читая книгу. Раздавшийся сильнейший грохот заставил всех даже присесть. Столь сильной гроза давно не бывала. Но еще больше испугались все, когда увидели, что молния ударила в ту комнату, в которой только что сидела императрица! В комнате были выбиты окна, разбиты вазы и оплавлен большой серебряный кубок.

Екатерина в ужасе перекрестилась:

– Эта стрела была пущена в меня, но по случайности не угодила!

Потом она увидела яркий след падающего неподалеку метеорита.

– Такой случай был перед смертью императрицы Елизаветы. И мне это же предвещается.

А когда вдруг остановились любимые часы, Екатерина только усмехнулась…

Екатерина привычно встала в шесть утра, умылась, оделась и собралась пить кофе, как вдруг увидела эти замершие стрелки. Часы остановились за многие-многие годы. Вошедшая в кабинет Мария Саввишна Перекусихина с удивлением увидела, что государыня что-то ищет в своем столе:

– Что, матушка, как почивала?

– Благодарствую, Маша. Часы вон встали, значит, ныне я умру. Это тебе. – Она вдруг протянула Перекусихиной какой-то пакет. – Возьми, здесь деньги, хотела, чтоб тебе после моей смерти отдали, да боюсь, не скоро можешь получить. Возьми.

– Ты что это удумала, матушка?! Велика беда – часы встали! А коли в приметы веришь, так я часовщика позову, быстро починит, и будешь жить еще столько же, сколько они ходить будут!

Шутка получилась натянутой. Екатерина махнула рукой:

– Иди, мне работать надо…


Платон Зубов прислал спросить, как почивала государыня. Это было привычным ритуалом по утрам, Екатерина уже не звала фаворита на ночь, она постоянно болела, жаловалась на старость, и Зубов откровенно отдыхал.

Ему ответили, что хорошо.

Сначала работалось хорошо, приходили умные мысли, хотелось еще многое обдумать и сделать. Может, еще поживет?

Другие часы показали, что пора переодеваться к завтраку. Екатерина поднялась и прошла в гардеробную, а по пути заглянула в свой туалет. Конечно, это было кощунством – поставить в качестве стульчака древний трон польских королей Пястов. Вздохнув, она решила нынче же распорядиться убрать трон и заменить его обыкновенным стульчаком.

Но сделать ничего не успела…

В ушах вдруг поднялся неимоверный звон, в глазах потемнело. Екатерина испуганно схватилась за стену, стараясь не упасть. В голове что-то взорвалось с неимоверным треском, словно та самая молния, что не нашла ее в разрушенной комнате Эрмитажа во время июльской грозы, все же добралась до головы… Проваливаясь куда-то в пустоту, она подумала: «Не успела…»

В 10 часов утра, обеспокоенный тем, что государыня не выходит к завтраку, Захар Зотов осторожно постучал в дверь ее спальни. Отклика не было. Прибежала Перекусихина, которой разрешалось входить в любое время. Открыв дверь, Мария Саввишна увидела страшную картину: видно, пытаясь удержаться на ногах, Екатерина цеплялась за стены, но не удержалась и теперь лежала без сознания.

С превеликим трудом им с Зотовым удалось дотащить грузную императрицу до кровати, но поднять на нее не хватило сил. Послали за Роджерсоном, тот пустил кровь, потом прикладывал шпанских мушек, даже прижигал плечи каленым железом, ничего не помогло, государыня оставалась без сознания. Она так и лежала на большом кожаном матрасе на полу, потому что Роджерсон запретил ее теребить. Мария Саввишна в отчаянии стояла рядом на коленях, вытирала губы, лоб, поправляла руки своей хозяйке.

Рядом рыдал верный камердинер Захар Зотов. Они ничем не могли помочь своей дорогой Кате. Доктора только разводили руками, от глубокого поражения мозга лечить еще не умели…

Пришел священник, привели перепуганных внуков… Во всех углах дворца рыдали придворные и слуги, и было все равно, кто кого успокаивает. Все понимали, что заканчивается жизнь великой женщины и завтра наступит совсем иная, в которой очень многим попросту не будет места. Екатерина действительно держала огромный штат старых, мало на что уже годных слуг просто потому, что не могла их прогнать, терпела поваров, не умевших готовить, жалела лакеев, конюхов, горничных… помогала всем, кому могла помочь. И теперь эти люди плакали, потому что уходила из жизни их защитница и благодетельница.