На губах Нельсона заиграла странная мечтательная улыбка. Первым его приказом было — поспешить на помощь команде пылающего корабля.

Было спасено семьдесят душ. Но в десять часов пожар добрался до порохового склада, корабль взлетел в воздух.

Со страшным грохотом летели в пучину обломки, мачты, реи, трупы. Потом наступила торжественная тишина. Как будто по взаимному согласию прекратился огонь противников.

Но снова началась битва…

На рассвете Нельсон увидел истинные размеры своей победы. Только двум линейным кораблям и двум фрегатам, поспешно бежавшим с поля боя, удалось уйти от гибели.

Цель была достигнута: был уничтожен план Бонапарта обрести власть над Средиземным морем и угрожать Англии и Индии из Египта. Отечество было спасено. И бессмертным стало имя победителя…

Когда-то она высмеяла его. Пять лет назад, когда он впервые пришел к ней, увенчанный незаслуженной славой.

«Я надеюсь когда-нибудь доказать, что я не совсем уже недостоин представлять английский флаг. Может быть, миледи когда-нибудь представится возможность наломать для меня ветки лавра в садах Неаполя…»

Так он ответил ей тогда. Теперь он возвратился. Близился день, когда ей придется вручить ему лавры, в которых она отказала ему…

А что скажет Мария-Каролина?


«Моя милая, милая леди! Какое счастье! Какая слава! Какая заслуженная победа Вашей великой, благородной нации! И как огромна моя благодарность вам!

Я будто родилась заново. Целую моих детей, мужа. Каково мужество! Какова отвага! Если когда-нибудь будет написан портрет Нельсона, пусть он висит у меня, в моей комнате Моя благодарность навсегда запечатлена в моем сердце. Да здравствует Ваш храбрый народ! Да здравствует Ваш замечательный флот!

Свершился подвиг, навеки честь и хвала Вашим заслугам, непреходящая слава первому флагу мира.

Ура, ура, моя милейшая леди, я обезумела от радости. Еще сегодня вечером мне нужно увидеть обоих Ваших героев. Я скажу им. Даже если бы я не смогла ничего сказать, то одного было бы уже достаточно того, что я всегда была, есть и буду другом Англии.

Ах, как это возвышает душу, быть благодарной людям, которых любишь и уважаешь!

Мои сердечнейшие приветы сэру Уильяму Вас, моя милая, добрая, отважная, я целую, как целовала моих детей. Все мои чувствуют, чем мы Вам обязаны. Да сделает небо великой и счастливой Вашу великую нацию, способную на такие жертвы! Да дарует Бог мне и моим детям счастливую возможность отблагодарить отважного Нельсона и его героический флот!

До свидания сегодня вечером! Покажите мне хотя бы на портрете лицо Вашего героя! Адье! Адье!

Шарлотта.»

* * *

Через пять дней капитан Хост с письмом Эммы вернулся к Нельсону.


«Уважаемый, дорогой сэр! Как мне начать? Что мне Вам сказать?

Пишу с трудом. С последнего понедельника, получив Ваши строчки, я вне себя от радости, в лихорадочном волнении и счастье. Какая победа! С тех пор как стоит земля, не было еще никогда ничего подобного.

Казалось, сердце мое разорвется, когда я узнала об этом. Я потеряла сознание, упала, поранилась. Теперь я вполне здорова. Ах, умереть в такой момент… Наверно, это — самое прекрасное, самое возвышенное! Но умереть, не повидав, не обняв победителя с берегов Нила? Нет, я не хотела бы такого!..

Невозможно описать восторг Марии-Каролины. Она словно обезумела. Целует своего мужа, детей, бегает по комнате, плачет, смеется, кричит, ликует. И все это в одно и то же время. Прижимает каждого встречного к сердцу. И непрерывно говорит о Вас. „О храбрый Нельсон! Да защитит Бог нашего благородного освободителя! Нельсон! Нельсон! Победитель, спаситель Италии! Как мы должны быть тебе благодарны! Ах, если бы мое преисполненное благодарностью сердце могло сказать тебе уже теперь, каких мы исполнены к тебе чувств!“

Я даже не в состоянии описать Вам хотя бы приблизительно взрывы ее восторга. И неаполитанцы вне себя от радости. Если бы Вы были здесь, Вас замучили бы изъявления бурной любви. Сочиняют сонеты, складывают песни, устраивают иллюминации, народные празднества — все в честь Нельсона. Ни один из этих бесславных французов не смеет показаться на людях. А я… Честь моей родины, слава моего земляка наполняют сердце мое гордостью. И на меня падает луч его сияния. И я родилась в той стране, которая дала миру Нельсона и его героев.

Моя королева, которую я боготворю, написала мне два письма. Первое — днем, когда мы получили весть о победе, второе — вчера. Я посылаю их Вам. Сохраните их, они написаны ею собственноручно.

Ваши комнаты ждут Вас. Надеюсь, Вы не задержитесь надолго.

Благодаря Вашей победе сэр Уильям помолодел на десять лет, для полного счастья ему надо еще увидеться со своим другом. Приезжайте поскорее!

И к Вашему верному благодарному другу

Эмме Гамильтон.


Р.S. Королева посылает также бриллиантовое кольцо капитану Хосту, шесть пип[13] вина матросам, две бочки — офицерам и по гинее[14] на каждого. По ее просьбе я перевела на английский язык ее сопроводительное письмо Вам. Оно выдержано в таком стиле, будто это письмо незнакомки, которая любит Англию и восхищается Нельсоном. Так как война против Франции еще не объявлена, королева не может быть столь откровенной, как хотелось бы. Но она уже так вооружалась и так открыто демонстрировала свою радость по поводу победы, что ни у кого нет сомнений в характере ее мыслей. Она просит меня сказать Вам буквально следующее: ее страстное стремление увидеть Вас — более чем каприз беременной женщины[15], она будет несчастна навеки, если Вы не явитесь. Благослови ее Бог!

P.P.S. Еще я должна сказать Вам, как я теперь одеваюсь. Спросите Хоста. Моя шаль — синяя[16], с вышитыми на ней золотыми вымпелами. Мои серьги — якоря Нельсона. Все вместе — поэма моря, сонет Нелу.

Впрочем, прилагаю к сему пару сонетов. Может быть, послать Вам все, что о Вас написано? Но для этого мне пришлось бы зафрахтовать целый корабль.

Вы в состоянии прочесть мои каракули?

Я ребячусь, не правда ли? Но когда так радуешься. Еще раз, благослови Вас Господь! Благослови Вас Господь!

Эмма.»

* * *

С прощальной дворцовой аудиенции капитана Хоста сэр Уильям вернулся с запечатанным письмом от королевы Эмме.

Он отдал его с нарочито равнодушной миной. Но по тихому подрагиванию его век она разгадала его неудовлетворенное любопытство, его беспокойство. С тех пор, как она, не испросив предварительно его позволения, послала Нельсону с Трубриджем несколько строк в сопровождении тайного приказа Марии-Каролины, он, конечно, чувствовал, что она вышла из-под его опеки. Она усвоила все его уловки и приемы. Он уже не мог научить ее ничему новому. Заслуги и удачи в исполнении посольских обязанностей он приписывал себе, пожиная за то признание министерства иностранных дел. С возрастом он стал тщеславным бахвалом. В действительности же он только осуществлял идеи Эммы.

Она не завидовала его дешевой славе. Любила оставаться в тени, так она могла быть более полезна Нельсону, чем если бы стала хвастливо выставлять напоказ свое могущество. Когда-то она опасалась злости сэра Уильяма, ненавидела его злорадство. Теперь он представлялся ей едва ли не комическим персонажем. В комедии ее брака роли поменялись. Высокомерный человек, считавший себя всегда первым, он смотрел раньше на Эмму сверху вниз. Теперь он взирал на нее снизу вверх. Осторожно задавал ей вопросы, даже не решаясь дать выход своему любопытству.

С нарочитой медлительностью приняла она из его рук письмо Марии-Каролины, распечатала его. Из конверта выпал листок бумаги — ложное признание, которым Эмма брала на себя ответственность за нарушение нейтралитета… Наискосок Мария-Каролина начертала два слова: «Оплачено Абу-Киром». Эмма задумчиво сложила листок, сделала из него маленький кораблик, такой, какие она пускала в детстве по родной реке Ди, чтобы они плыли в далекое, таинственное море.

С улыбкой опустила она кораблик в наполненный водой умывальный тазик, подожгла его. С удивлением наблюдал все это сэр Уильям, едва скрывая злость и разочарование.

— Что ты делаешь? Разве в нем не было ничего важного?

Она бросила на него странный взгляд.

— Важное? Просто бумажный кораблик. Бумажный кораблик, с помощью которого Нельсон сжег «Ориент» при Абу-Кире!

Ведь так оно и было. Великая битва никогда не состоялась бы, пожар «Ориента» не вошел бы в мировую историю как победный факел Нельсона, если бы не этот листочек бумаги. И вот его пепел плавает в умывальном тазике леди Гамильтон, которая была некогда красавицей Эммой лондонских улиц…

Глава пятнадцатая

Двадцать второго сентября…

В этот день пять лет назад Эмма в последний раз видела Нельсона, исчезнувшего на «Агамемноне» в лучах восхода. Тогда он был простым, никому не известным капитаном корабля. И вот он возвращается в сиянии недавней славы…

Неаполь готовил ему торжественную встречу А в Неаполе — весь мир королей.

Теперь они могут свободно вздохнуть, уже не страшась тайных, грозивших им гибелью планов Бонапарта. А кому они этим обязаны? Сие известно только Марии-Каролине.

Ее благодарность выразилась в данном ею Эмме поручении. Притворившись больной, она деликатно уклонилась от торжественной встречи. Передала Эмме честь выразить спасителю благодарность Неаполя, радость — на глазах всего народа возложить лавровый венок на чело тайно любимого ею человека.

Королевой этого дня была Эмма.


Словно королева, плыла она сияющим полднем на королевском барке Сидела на палубе на высоком стуле Марии-Каролины, украшенном гербом испанских Бурбонов. Слушала льстивые речи короля, принимала низкие поклоны придворных вельмож. Ей рапортовал командир корабля герцог Франц Караччоло, адмирал королевства обеих Сицилии, отпрыск самых гордых княжеских родов Калабрии. Артисты отвешивали ей глубокие поклоны. Ей надлежало выбирать песни и мелодии, которые неслись во славу старой Англии над си ними водами Тирренского моря, исполняемые певцами Паизиелло и музыкантами Чимарозы. На нее с восхищением глядели пассажиры празднично разукрашенных лодок, стаями круживших около королевского корабля. В этой женщине, облаченной в сияющие белизной одежды, они чтили гения славы, который плыл впереди, чтобы приветствовать победителя.

Она была королевой. И плыла, как королева.


И вспомнился ей другой день — день, когда она впервые увидела королевский барк. На тихих водах залива Ди, далеко, у берегов Уэльса…

Сияющий розовыми, золотистыми, пурпурными, лазурно-голубыми красками корабль показался ей тогда большой заморской птицей, прибитой ветрами Ирландского моря к берегам ее родины.

Из него явилась прекрасная женщина. В переливающихся одеждах, подобно ящерице скользя по прибрежному песку, она шутила с простой девушкой. Огнем своих глаз, жаром губ, волшебством слов она разбудила дремавшие мечты молодого сердца. Она показалась Эмме королевой. А теперь…

С тех пор как принц Георг отдал свое сердце прекрасной Марии Анне Фицгерберт, никто уже не знал ничего об Арабелле Келли. Она была забыта. Словно ушла из жизни…

Королева…

Ах, только дочери старинных властительных родов становились королевами. И оставались ими даже в несчастье. Даже после смерти.

Лишенная всех знаков своего достоинства, брошенная на эшафот дочь Марии-Терезии никогда еще не обладала таким могуществом, как в момент, когда под ликующие клики толпы голова ее покатилась в песок. Даже бледная тень ее имени разжигала в мире пожар, заставляла литься кровь целых народов. Пустой самообман — думать, что можно уничтожить монархию, убивая королей. Их право на господство заложено самим Богом в основание земли, на нем зиждется человеческая вера.

А права Арабеллы Келли… Леди Гамильтон… Пусть она хороша собой, умна, талантлива. Имя ее — знаменито. И тем не менее она все та же Эмма Лайен, что некогда отправилась в погоню за счастьем. Она всем обязана слепому случаю, приведшему ее в объятия старого человека. Как только он умрет, померкнет ее слава. Она из тех авантюристок с большой дороги, все права которых зависят от каприза мужчины. Эти права — не более чем песок, нанесенный ветром. И следующая волна может смыть его…

Она — королева. Милостью сэра Уильяма.

С такими мыслями ехала она навстречу любимому. Иначе представляла она себе эту встречу пять лет назад. Тогда она была во власти раздражения и отвращения к старику, который унизил ее своей похотливостью. К миру, который вынуждал ее лгать. А она мечтала о руке, на которую смогла бы опереться, о сердце, которое любило бы ее.