Гарт положил трубку и в изумлении уставился на телефон.

– Разрази меня гром – Дана Гамильтон обратилась ко мне за помощью!

– Тебе крышка, тебе крышка! – пронзительно заверещал большой красноголовый попугай по кличке Пуни. Он поднимал то одну, то другую лапу, раскачиваясь на жердочке из стороны в сторону.

– Да уймись ты! – прикрикнул на него Гарт. – Или смени пластинку.

Пуни, склонив голову набок и распушив ярко-синие перья на шее, с важным видом продолжил:

– Лучше не рыпайся!

Гарт чертыхнулся и, ловко развернув коляску, покатил на кухню.

– Так, посмотрим, что у нас есть, – пробормотал он, открывая холодильник. Днем, словно чувствуя, что сегодняшний вечер он проведет не один, Гарт купил несколько телячьих отбивных.

Он любил готовить и радушно принимал гостей. В жизни его было мало развлечений, но, честно говоря, он и не искал их, зная, что общение с другими людьми не всегда бывает ему в радость. Компании тяготили его. Знакомые ежесекундно вскакивают с места и по любому поводу спешат предложить свою помощь несчастному калеке. Люди не очень умеют себя вести в обществе инвалида. Они становятся так неуклюже снисходительны, что, право, неловко. Их жалость была ему нужна меньше всего. Поэтому Гарт предпочитал проводить вечера в одиночестве. Дана была совершенно иной. Она разговаривала и вела себя с ним точно так, как и со всеми остальными парнями, – насмешливо и пренебрежительно; за словом в карман не лезла и старалась произвести впечатление весьма независимой и уверенной в себе женщины. Она искренне считала его равным. В его нынешнем положении – это редкость.

Одни называли Дану неприступной гордячкой, другие – язвой, третьи цинично окрестили ее фригидной куклой. Гарт, будучи тонким психологом, понял, что когда-то она пережила серьезную душевную травму. На самом деле Дана ужасно ранима, а маска холодной неприступности – это всего лишь защитная реакция. Гарт заметил, что она может часами с воодушевлением говорить о работе и вообще о чем угодно, но только не о себе. Если разговор принимал личный характер, то Дана отвечала неохотно, а чаще просто не особенно вежливо осаживала назойливого собеседника.

Гарт тоже не любил, когда лезли в душу. Сам он никогда не жалел себя и не искал сочувствия у других. Разве от этого легче? Сделав блестящую карьеру, он доказал всем, что достоин уважения, а не жалости. Это был единственный способ строить нормальную жизнь. Дана ему нравилась. Он чувствовал в этой женщине родственную душу. Он хотел, чтобы их отношения развивались иначе, но Дана не поощряла его, как и всех других. Так что они оставались приятелями, даже не друзьями. Сегодняшний неожиданный звонок Даны приятно удивил его.

– Тебе крышка! – продолжал монотонно скрипеть Пуни. – Тебе крышка!

– А тебе давно пора угомониться. – Гарт протянул руку к покрывалу, чтобы закрыть клетку, но вдруг подумал: «Сегодня вечером болтливый попугай может оказаться полезным».

– Будешь отрабатывать свой корм, – предупредил он настырную птицу, которая на секунду замолкла, прислушиваясь к его голосу. Было бы здорово, если бы Пуни удалось рассмешить Дану. Однако в глубине, души Гарт сомневался, что с этой практически невыполнимой задачей может кто-то справиться. Пытаться развеселить судью Гамильтон так же бесполезно, как и добиваться обжалования ее решений. Это он знал на собственном опыте. Но ему нравилось выбираться из трудных ситуаций, он недаром славился как человек, способный выигрывать, казалось бы, безнадежные дела.

В дверь позвонили.

– Иду, иду! – крикнул он.

Распахнув дверь, Гарт в изумлении уставился на хорошенькую незнакомку, стоявшую на пороге. Впрочем, конечно, это Дана, но совершенно неузнаваемая. Сегодня она была без этих ужасных очков, за которыми она обычно прятала свои большие красивые глаза. Выглядела она невероятно симпатичной, а открытое вечернее платье делало ее просто неотразимой. Гарт растерянно заморгал. В его голове промелькнула нелепая мысль – надо бы принять закон, предписывающий женщинам всегда, даже на работе, выглядеть обворожительно.

Вообще-то Дана была не в его вкусе. Ему больше нравились эффектные, длинноногие блондинки. Последний его роман закончился несколько месяцев назад, и Гарт не спешил заводить новых знакомств, опасаясь очередных разочарований. Плюнув на личную жизнь, он с головой ушел в работу, благо в клиентах недостатка не было.

– Спасибо, что нашел время встретиться со мной. – Дана прошла в гостиную, с любопытством оглядываясь по сторонам. Гарт мысленно поблагодарил ее за то, что она не стала с участливым видом задавать дурацких вопросов о здоровье. – Извини, если нарушила твои планы.

– Пустяки. Я рад видеть тебя. – Он подъехал к столику и начал наполнять вином бокалы. – Устраивайся поудобнее.

Сев в кресло, Дана заметила:

– У тебя здесь очень мило.

– А ты выглядишь просто потрясающе. Обменявшись любезностями, они подняли бокалы.

– Твой звонок застал меня врасплох, – признался Гарт. – Ты, наверное, уже слышала новости? Тебя ждет повышение.

– Пока еще рано загадывать.

– Не скромничай. Ты имеешь все шансы занять кресло Паркера. Если на свете есть справедливость, то…

– Тебе крышка, тебе крышка! – внезапно напомнил о себе Пуни. – Лучше не рыпайся!

– Какой очаровательный попугай, – рассмеялась Дана. – Просто прелесть.

– Круто! Круто! – Пуни важно прошелся по жердочке, словно хвастаясь своим словарным запасом, который целиком почерпнул из боевиков. Гарт рассмеялся и объяснил, что, уходя на работу, оставляет включенным телевизор, чтобы попугаю не было скучно.

– А как его зовут?

– Пуни. – Поймав недоуменный взгляд Даны, Гарт охотно пояснил: – Сокращенно от латинского «пунитор» — мститель.

Дана улыбнулась.

– Сразу и не догадаешься! – Она вновь стала серьезной и с задумчивым видом принялась ковырять вилкой фруктовый салат. Гарт молча наблюдал за ней.

Он видел, что его гостье надо собраться с духом, чтобы перейти к делу, ради которого она приехала. Дана отличалась сдержанностью, и, хотя знал он ее достаточно давно, она казалась ему натурой загадочной. Набравшись терпения, благо его было не занимать, Гарт не торопил Дану и продолжал тактично молчать. После аварии, оказавшись прикованным к инвалидной коляске, он научился ждать, так что терпение вошло у него в привычку.

Гарт обладал редким даром располагать к себе людей. Трудно сказать, почему они доверяли ему свои секреты. Может, его открытое, честное лицо, заставлявшее предполагать в нем тонкую и понимающую натуру, притягивало к нему ищущих помощи, а может, его беспомощный вид, – неизвестно. Но как бы там ни было, люди обычно выкладывали ему все, как на духу. Все, кроме Даны.

Отгородившись от всего мира невидимой стеной, она вела замкнутый, уединенный образ жизни.

– О-о! – произнесла Дана, проглотив кусочек телятины, приготовленной Гартом по его личному рецепту. – Божественно. Никогда не пробовала ничего вкуснее.

– Да перестань. Просто ты привыкла ежедневно ходить в кафетерий на работе, а хуже, чем там, готовят, пожалуй, только в тюрьме, – пошутил Гарт, а сам с раздражением подумал: «Ну что я за человек – разве так надо относиться к искренним комплиментам?» Он и сам не понимал, почему у него выработалось стойкое недоверие к любым похвалам в свой адрес.

– Гарт… – кинув на него беспомощный, растерянный взгляд, нерешительно начала Дана, быстро отведя глаза в сторону. – Лет двадцать назад в моей жизни произошло одно событие. Все эти годы я считала, что никто не знает о случившемся. Я была уверена: все осталось в прошлом.

Он быстро прикинул в уме, тогда ей было, должно быть, лет четырнадцать-пятнадцать. Дана в отчаянии смотрела на него. Гарт часто видел такое же выражение обреченности и безысходности в глазах многих своих клиентов. «Черт, похоже, дело действительно серьезное», – подумал он.

– Сегодня меня начали шантажировать.

Гарт остолбенел. Минуточку, чтобы шантажировать человека, надо раздобыть на него компромат. Чушь какая-то. У Даны безупречная репутация! Она сама честность и, как дитя, невинна. Тем не менее, судя по ее собственным словам, двадцать лет назад она совершила что-то такое, о чем предпочитала бы не вспоминать никогда.

– Гарт, я хочу, чтобы ты, если в этом возникнет необходимость, защищал мои интересы… э… – Она на мгновение запнулась, а затем решительно закончила: – В суде.

Барабаня пальцами по парализованным, бесчувственным ногам, Гарт старался скрыть замешательство. Сегодня с Даной творится что-то неладное – она сама на себя не похожа. Прошло двадцать лет, а она боится, что против нее будет возбуждено дело! Уж кто-кто, а она-то должна знать, что существует срок давности…

Гарт внезапно похолодел, его сердце сжалось. Безусловно, Дана знает об этом. Значит, на преступление, в котором она замешана, не распространяется закон о сроках давности, иначе она бы не обратилась к нему за помощью.

Он с трудом перевел дыхание. Боже, такие преступления можно сосчитать по пальцам. Неужели убийство?!

От одной этой мысли ему стало жутко. Не показывая вида, Гарт сказал:

– Дана, можешь рассчитывать на меня. Скажи, ты на самом деле думаешь, что дело дойдет до суда?

Она промолчала. Гарт понял, что Дана не собирается посвящать его в подробности, по крайней мере сегодня. Пообещав ей свою помощь, Гарт тем самым принял на себя обязательство сохранять в тайне все ему сказанное, но Дана, видимо, все еще колеблется и не доверяет ему полностью.

– Сначала надо выяснить, кто меня шантажирует, – тихо произнесла она. – Пока же я просто не знаю, что мне делать. Но хуже всего, что я даже не представляю, кому можно поручить столь деликатное дело.

– Ну, с этим-то как раз проблем нет. У нас на островах лишь один частный детектив, который знает свое дело, остальные по сравнению с ним – дилетанты. Когда мне требуется провести собственное расследование в интересах клиента, я нанимаю Роба Тагетта.

– Тагетта?

– Да. А почему это тебя удивляет? Когда-то Роб работал в полиции, в отделе убийств.

– Хм… я слышала, что он обвинялся…

– Ерунда. – Гарт отмахнулся от нее. – Роб отличный детектив. Ему просто не повезло. Дело по обвинению в изнасиловании, которое возбудили против него, было шито белыми нитками. Кстати, его оправдали.

– Если так, то почему же он ушел из полиции?

Гарта тоже это интересовало, но он никогда не спрашивал самого Роба, в чем там было дело. До сих пор вокруг неожиданной отставки Роба Тагетта и разразившегося скандала ходило множество слухов.

– Не знаю, но уверен, что причины у него были веские.

– Нет, я не хочу связываться с ним. Однажды он облил меня грязью в своей статье. Помнишь дело Тенаки, которое я прекратила из-за отсутствия состава преступления?

– Нет, Роб тут ни при чем, – покачал головой Гарт, – он лишь обычный репортер. Во всем виноват трусливый подонок Бинкли. Он не хотел подставлять под удар своих дружков-приятелей в суде, но догадывался, что пресса не простит провала такого процесса. Поэтому и решил подсунуть это щекотливое дело тебе, чтобы заодно разрушить твою карьеру. Пустячок, а приятно.

– Он почти добился своего. Мне пришлось снять обвинения с Тенаки и отпустить его на свободу прямо из зала суда. Роб Тагетт каких только собак на меня не навешал потом в своей статье.

– Помню, помню. А вот Гвен Сихида, окажись она в тот день на твоем месте, сделала бы по-другому. Я уверен.

– Да, она бы никогда так не поступила. Гвен вынесла бы обвинительный приговор, а там пускай защита подает на апелляцию. Решение было бы отменено, но тогда пресса обрушилась бы на апелляционный суд, а не на Гвен. Она дорожит общественным мнением и пляшет под дудку своего отца. Папочка Сихида недоволен тем, что его дочь до сих пор не сделала блестящей карьеры.

– А что ж?! Он политик. Кто же захочет терять вес в глазах общественности?

– Ты прав, – невесело вздохнула Дана. – И что же мне теперь делать?

– Перестать маяться дурью. Забудь эту глупую статью, тем более что тебе это выгодно. Тагетту платят за то, чтобы его статьи были острыми и резкими. – Гарт посмотрел на нее. – Повидайся с ним. Он отличный парень, и я ему полностью доверяю. Между прочим, полагаю, ты еще не раз услышишь критику в свой адрес, ведь ты же судья. Так что привыкай.

3

Роб Тагетт сидел на диване, водрузив длинные ноги на стеклянный кофейный столик. Прижав телефонную трубку плечом к уху, он слушал, что говорил ему его сын. Он даже представил себе его в этот момент: нахмуренные брови, упрямо выпирающий вперед подбородок, недовольный взгляд. Он и сам в свои пятнадцать лет был таким: дерзкий, как чертенок, и всегда либо голодный, либо сексуально озабоченный, – чаще, правда, и то, и другое.

– Послушай меня, – Роб жестикулировал обеими руками, как будто Зак находился здесь же в комнате, а не за тысячу миль отсюда и мог видеть, как возмущен его отец.