Сесилия Ахерн - Postscript

Я вглядываюсь в его лицо:

– Что случилось?

Он подает мне письмо:

– Мне назначили томографию, МРТ.

Читаю письмо и, подняв на него глаза, вижу, что он взволнован.

– Это стандартная процедура. Просто врачам надо что-то исключить.

– Да, я знаю, – говорит он, целуя меня мельком и думая о чем-то своем. – И все-таки это противно. Я пошел в душ.

– В какой? Тот, что наверху? В наш верхний душ?

Задержавшись на нижней ступеньке, он улыбается, но свет в нем как бы погас.

– Да, тот самый. А ты позаботься об Эсмеральде. Она любит порно и видеоигры.

– Эсмеральда? – Я смотрю на подсолнух. – Рада познакомиться с тобой, Эсмеральда.

Долго она не прожила. Наше чувство юмора несколько подувяло после того, как нам сообщили о результатах МРТ. Но в то утро мы ничего этого еще не знаем и смело планируем свою жизнь.

Джерри взбегает по лестнице, и вскоре я слышу плеск воды.

Ему двадцать семь лет.

Я заканчиваю обход у дверей спальни. Осматриваю комнату. Здесь все другое. Новая кровать, новые шторы, новая краска на стенах. Новый, большой и сильный защитник под одеялом. Гэбриел ворочается и, вытянув руку, шлепает ладонью по постели, ищет меня. Поднимает с подушки голову, озирается и замечает меня у двери.

– Все в порядке?

– Да, – шепчу я, – я за водой ходила.

Он смотрит на мои руки – стакана нет. Гэбриела не обманешь. Я забираюсь в кровать, целую его. Он поднимает руку, я поворачиваюсь к нему спиной и прижимаюсь как можно теснее к его теплому телу. Он обнимает меня, словно пряча в кокон. Он сильный, он защитит меня от прошлого, преследующего меня, выстроит вокруг меня прозрачные стены, сквозь которые не проникнуть старым печалям и тревогам. Но что происходит, когда он выпускает меня из рук, когда утренний свет будит его и мирная дремота сползает, обнажив реальность? Как бы мне ни хотелось, прятаться вечно не выйдет.

Чтобы не опоздать на работу, мы с Гэбриелом встаем рано. Еще темно, в доме холодно и промозгло, протопить его невозможно, потому что у меня нет центрального отопления. Мы оба чувствуем, что не отдохнули. Говорим мало, толчемся на крошечной кухне, натыкаясь один на другого, каждый сам варит себе кофе так, как он любит, и готовит овсянку. Я овсянку варю на молоке, а Гэбриел – на воде. Я с черникой – он с медом. Гэбриел вымотан своими семейными неурядицами, а я, честно сказать, слишком измучена, чтобы вникать в подробности новых эскапад шестнадцатилетней Авы, его дочери, радости и беды. Плохой, как он сам признается, муж и плохой отец, последние годы он пытается восстановить отношения с дочерью. Инициатива – полностью его. Дочь – это его мир, он сам назначил себя ее луной, и она это знает: чем быстрее она вертится, тем сильнее ее притяжение. Мысль моя работает вяло, разогреваясь к предстоящему дню. Мы оба совсем не жаворонки, так что помалкиваем.

Опираясь на стойку, жду, когда мозг заведется от первого глотка кофе и я найду способ рассказать Гэбриелу про клуб. Время сейчас удачное – как раз потому, что неудачное. Если мы не хотим опоздать, нам обоим через несколько минут выходить – и, значит, дискуссию устраивать некогда. Но уловить направление его мыслей я успею и уже буду знать, к чему готовиться дальше. Я твержу про себя вводное предложение, стараясь, чтобы оно не прозвучало как явная заготовка.

– Почему это здесь? – спрашивает Гэбриел, глядя на полку с кофейными кружками. Сразу понимаю, о чем он, но изображаю непонимание.

– Что именно? – оборачиваюсь и вижу осколки кружки со «Звездными войнами». – Ах да. Я ее разбила.

– Ну, уж это я вижу, – говорит он, глядя на кружку дольше, чем стоило бы.

Сбитая с мысли тем, что он придает этому такое значение, я сосредоточенно дую на кофе и грею руки о свою чашку.

Шкафчик, слава богу, захлопнут, но теперь Гэбриел смотрит на меня. И опять слишком долго.

– Хочешь, я ее склею?

Этого я не ожидала.

– Ох, милый, ты очень заботливый, но не надо. Я скоро ее выкину.

Пауза, в которую вместилось все, что следует в этом случае сказать.

– Хорошо.

Еще одна многозначительная пауза.

Я должна ввести его в курс дела. Что такое клуб «P. S. Я люблю тебя», как я встретилась с его участниками и как я категорически не собираюсь им помогать. Я в самом деле должна ему это рассказать, и немедленно. Определенно, чего-то подобного он и ждет.

– Холли, – говорит он, – если у тебя есть сомнения насчет нашего съезда, пожалуйста, не молчи.

– Что?! – Опять неожиданность. – Никаких сомнений. Абсолютно. Даже не думай. С чего это ты?

Гэбриел вроде бы рад это слышать.

– С того, что ты… – мнется он, – ну, не знаю, вроде что-то утаиваешь. Ты рассеянна. И так долго оттягивала это дело с продажей дома.

– У меня абсолютно никаких сомнений: я хочу жить с тобой, – твердо говорю я. И это правда. – Прости, пожалуйста, что я тянула так долго.

Вчера, когда вероятные покупатели осматривали мой дом, я собиралась переждать их визит в местном кафе. Но все-таки хотелось знать, кто они и как все пройдет. Поэтому, чувствуя себя шпионкой, подглядывала в окно за мелькающими в гостиной силуэтами. Так странно, когда чужаки ходят по твоему дому, прикидывают, как перестроить фундамент твоей жизни, приспособив его под себя. Снести стены, начисто стереть твои следы. Свидетельства моего существования – для них лишь досадные пятна. Но этот опыт убедил меня в том, что я готова поступить точно так же.

– Значит, все в порядке? – переспрашивает Гэбриел.

– Да! – радостно отвечаю я.

– Ну, отлично, – целует он меня. – Извини, недопонял. Понимаешь, из-за Авы перебарщиваю с анализом.

Я прикрываю глаза, презирая себя за обман. Такое чувство, словно я изменяю ему с покойным мужем.

– Вечером у меня? – наконец спрашивает Гэбриел.

– Договорились! – с облегчением отвечаю я.

Вечером я ему и скажу. Только вот знать бы еще, что именно.

Под конец рабочего дня я волоку велосипед из кладовки к выходу через весь торговый зал, когда Гэбриел звонит мне. По голосу сразу понятно, что дела плохи.

– Прости, сегодня не выйдет, – вздыхает он. Из трубки доносятся вопли и грохот. – Заткнись! – кричит он, отведя трубку в сторону, но не настолько, чтобы я не испугалась. Чтобы Гэбриел так разозлился, надо очень постараться. Ворчливым и раздраженным я его видела, но волю гневу он дает редко и никогда не обрушивает его на меня. Обычно он высказывается взвешенно или же держит эмоции при себе и выпускает пар только в те дни, когда мы врозь. Умение владеть собой – это навык, приобретенный в браке, серьезных отношениях номер один. Добродетель, добытая горьким опытом.

– Извини, – возвращается он.

– Что происходит?

– Ава. Не ладит с матерью. Она приехала ко мне, а Кейт примчалась за ней. Они решили, что мой дом – подходящее поле битвы.

Раздается крик Кейт, потом вопль Авы, потом хлопает дверь.

– Боже, – выдыхаю я.

– Похоже, ночь будет долгой.

– Ох, Гэбриел. Мне так жаль.

– И мне тоже. Но я рад, что она приехала. Я этого хотел.

Отключившись от разговора, я тихо говорю в телефон: «Поосторожнее с желаниями».

– Какими желаниями? – любопытствует Киара. Оказывается, она стояла у меня за плечом и подслушивала.

– Никакими. – Я засовываю телефон в рюкзак.

– Останешься пообедать? – спрашивает она. – Веганское «чили кон карне», если твой желудок обойдется без плоти замученных животных.

– У меня стейк на гриле! – кричит Мэтью из задней комнаты.

– Соблазнительно, – улыбаюсь я. – Спасибо, но я домой. Надо разобраться со всяким хламом, а то скоро переезжать.

– Как у тебя с Гэбриелом? Ты ему уже рассказала?

– С ним у меня все прекрасно, еще не говорила с ним, но обязательно расскажу. – От одной мысли об этом у меня мурашки по коже. – И почему это у меня такой мандраж?

– Потому что… – Киара вздыхает. – Потому что ты не хочешь, чтобы он сказал «нет».

Слова ее меня поражают, потому что все так и есть.

Шлем на голову, забрало опустить. Я седлаю свой велик и готова сбежать – не из магазина, а из собственной головы.

Велосипед я освоила после смерти Джерри. Прежде я едва затаскивала себя в спортзал, хотя в юности без физической нагрузки запросто обходилась. Теперь я подсела на тренировки. Они мне необходимы. Они не помогают мне думать, они помогают перестать думать. Все, что помогает изгнать мысли, – для меня желанный подарок. Стремление к максимальной нагрузке освобождает, как ничто другое. Движение – это свобода. Даже если ездишь в одно и то же место, можно каждый раз выбрать новый маршрут. Когда нужно поспеть вовремя, не торчишь в пробках. И вообще поездка твоя не зависит ни от кого, кроме тебя самой, ты – автор своей судьбы. Рассматриваешь памятники и улицы, которые раньше, из машины, не замечала. Вдруг видишь, как в зависимости от времени дня падает свет на здания, подчеркивая то кладку, то каменный завиток. Я открыта и внимательна, чувствую ветер в волосах, дождь и солнце на коже. Такой способ передвижения помогает примечать детали, и сознание тоже в движении, оно не держит меня в темнице повторяющихся мыслей.

Ощущение свободы.

Во мне теперь столько всего понамешано, что Джерри бы не узнал. Я теперь старше его. Я изучила то, чего он не знал и уже никогда не узнает. Да, именно мелочи привлекают меня в моих поездках по городу. Джерри никогда не слышал модного словечка «гозлодный» [2], которое означает «злой от голода». Каждый раз, когда я слышу его, я думаю о Джерри – уж он-то точно предпочитал полный желудок пустому. И конечно, ему бы понравились все эти новые штучки. Новые телефоны. Новые технологии. Новые политические лидеры, новые войны. Крупончик – гибрид пончика и круассана. Новые эпизоды «Звездных войн». Победа его любимой футбольной команды в Кубке Англии. Когда Джерри не стало, я жадно интересовалась всем, что он любил, особенно в первые годы после его смерти. По сути, это была еще одна попытка с ним связаться, я действовала как посредник между жизнью и смертью. Теперь я так больше не делаю.

Я пережила моего мужа и даже переросла его. Прелесть и красота долгосрочных отношений в том, что двое идут по дороге, изменяются, сворачивают с маршрута – рука об руку, рядом, под одной крышей. Чаще всего эти перемены и отклонения почти незаметны, а ты подсознательно все время приноравливаешься к неуклонному, но постоянному внутреннему движению человека, с которым так тесно связан; как будто два оборотня борются, чтобы слиться воедино, на радость или на горе. Оставайся такой, как есть, пока он меняется, – или сама меняйся вместе с ним. Вдохновляй его, чтобы подтолкнуть в нужном тебе направлении, но осторожно: тяни, толкай, лепи, отрывай, поощряй лаской, подкармливай. Не торопись. Жди.

Будь Джерри жив, он, наверно, приспособился бы, принял сердцем и разумом ту женщину, которой я стала. Но я-то в последние семь лет росла и менялась без того, чтобы под кого-то подстраиваться. Если бы Джерри сейчас, семь лет спустя, вернулся и познакомился со мной нынешней, он бы меня не признал. А возможно, и не полюбил. Мало того, я даже не знаю, хватило бы у нынешней Холли терпения его выносить. Но как бы я ни нравилась себе сейчас, я буду вечно жалеть, что Джерри не узнает меня такой.

На следующий день мы с Гэбриелом сидим в уличном кафе. Потеплело, майское солнце пригревает, но мы все же кутаемся в пледы.

– Что вчера произошло?

– Аву исключили из школы на два дня.

– За что?

– Курила на школьной территории. Еще одно нарушение – и выгонят совсем.

– Надеюсь, это ее приструнит. У меня самые страшные проблемы в школе были из-за того, что мы с Джерри на территории целовались, – с улыбкой говорю я.

Он отвечает мне пристальным взглядом. Вообще обычно он не против, что я упоминаю Джерри, так что, наверно, у меня паранойя.

– Ты была хорошей девочкой, – помолчав, произносит он.

– Да. А ты каким в школе был – как Ава?

– Увы, да. Конечно, я надеялся, что она что-то от меня унаследует, но не в этой же части! – Он устало потирает бороду. – По крайней мере, теперь она окончательно переезжает ко мне.

– Хм! – с сомнением роняю я и тут же об этом жалею.

– Что ты хочешь сказать?

Сомнение у меня вызывает время, выбранное Авой для переезда. Она знать не хотела отца, пока не влипла в неприятности. И чем больше теперь ссорится с матерью и отчимом, тем чаще Гэбриел обнаруживает ее на своем пороге. И он с ней мягче, чем мать и отчим. Просто жаждет ее приручить, вернуться в ее жизнь.

– Просто я не хочу, чтобы она эксплуатировала твою доброту, вот и все.

– Как это понимать? – вспыхивает он.

– Так, как… есть. Не кипятись.

Переждав немного, я меняю тему:

– Послушай, ты заметил, что я в последнее время рассеянна. Я знаю, и мне нужно с тобой это обсудить.