Луанн Райс - Потанцуй со мной

Это такая редкая вещь, подумала Хлоэ, глядя на Мону. Даже ее лучшая подруга чего-то от нее ждала. Хлоэ должна была звонить ей и рассказывать новости, делиться своими секретами, должна была ходить с ней в кино по пятницам и субботам. Этого достаточно, чтобы вымотать человека.

Вдруг они услышали какой-то ревущий звук. Сердце Хлоэ начало громко стучать, она почувствовала, как сжимается ее желудок при приближении работающего мотора.

— Кажется, мотоцикл, — заметила Мона.

Хлоэ поправила свой купальник.

Он вырулил из-за угла. Его светлые волосы сияли на солнце, глаза были теплого, золотисто-зеленого цвета. Было жарко, так что он оставил свою кожаную куртку дома и был в одной футболке. Правое предплечье украшал дельфин. Запястье было перевязано. У его мотоцикла не было подножки, поэтому он прислонил его к забору.

— До свидания, Гилберт Альберт, — прошептала Мона, прощаясь с мальчиком, в которого Хлоэ была влюблена, во всяком случае, она так думала, до этого времени.

— Привет, — сказал Зик.

— Привет, — откликнулась Хлоэ. Она не могла перестать улыбаться. Она видела, как он разглядывает ее купальник. Розовый выцветший лифчик от старого бикини, но он ей действительно шел и показывал, что у нее есть грудь. На ней были обтягивающие шорты выше колена. Ей удалось немного загореть с первой их встречи, настолько, насколько позволяла местная погода в апреле.

— Мило, — воскликнул парень, глядя на вывеску с дельфином.

— Это чтобы отпугивать акул, — пояснила Хлоэ.

— Дельфины правда это делают? — спросила Мона, — охотятся на акул?

— Ага, — сказал он.

— Это странно, — задумчиво протянула Мона, — если учесть, что у акул есть зубы и они всего лишь машины для убийства, а дельфины просто плавают и выглядят очаровательно.

— Они ударяют акулу в живот своим носом, — сообщил Зик.

— Приятно познакомиться, — сказала Мона, закатывая глаза.

— Ой, — смутилась Хлоэ, — Зик, это Мона. Мона, это Зик.

«Привет», — сказали они одновременно. Но хотя Зик говорил «привет» Моне, Хлоэ чувствовала, что он смотрит на нее. Ей стало жарко, и в ушах звенело, как будто бы он взял ее за руку.

— Ты когда-нибудь видел, как они все это делают? — спросила Мона; Хлоэ знала, что она имеет в виду дельфинов.

— Да, — ответил он, — прошлым летом. Когда катался на серфинге на Фёст-Бич. Мы внезапно увидели плавники.

— Плавники? — переспросила Хлоэ.

— Акул, — пояснил он.

— О, дерьмо, — выдохнула Мона.

В этот момент рядом с палаткой притормозила проезжавшая мимо машина. Она притормозила, но не остановилась. Хлоэ призналась себе, что она даже была этому рада.

— Ага, — сказал Зик, — их мало, но все равно…

— Большие белые? — спросила Мона, напевая музыку из фильма «Челюсти».

— Нет. Они редко появляются в Род-Айленде. Голубые акулы. Они не едят людей, но могут нанести серьезные повреждения доске. Или ноге.

— И что случилось? — спросила Мона. Хлоэ была рада, что она задает вопросы. Все что могла делать сама Хлоэ, это смотреть в зеленые глаза Зика, так же, как он смотрел в ее.

— Дельфин помог нам. Он играл неподалеку. Мы его уже видели, он плавал там около недели. И вдруг он вынырнул из воды, одним большим прыжком, затем издал такой звук…

— И нырнул, — подсказала Мона, как будто бы Хлоэ не читала «Моби Дика» в школе.

— …и он воткнулся носом в самую большую акулу. Прямо выкинул ее из воды. Мы увидели только ее белый живот.

— Он прогнал ее? — спросила Хлоэ.

Зик кивнул:

— И ее, и всех ее друзей.

— Боже, у тебя опасная жизнь, — строго сказала Мона, — аварии мотоцикла, атаки акул.

— Его дельфины защищают, — сказала Хлоэ.

— Да, — откликнулся Зик. Он стоял так близко к Хлоэ, что она чувствовала запах апельсинов и кокоса его тропического крема от загара. Она могла видеть соленые кристаллики на его бровях и светлые волоски на руках. Слово «обделенная» больше не требовалось. Она почувствовала, как он берет ее за руку. Их пальцы переплелись, и она поняла, что это такой способ сказать ей, что она была его дельфином.

И внезапно она почувствовала, что он принадлежит ей.

— Так куда, ты говоришь, ты ездишь? — спросила Маргарет, глядя на Джейн.

— Она не сказала, — напомнила Сильви. — Она такая загадочная.

— Непостижимая, — улыбнулась Джейн.

Маргарет улыбнулась в ответ. Джейн выглядела сегодня так мило. На ней была длинная черная юбка и прозрачная голубая рубашка, подходящая к ее глазам, сияющим, как два сапфира. Ее волосы были забраны наверх, она заколола их за ухом красивой заколкой. Сильви, с другой стороны, сидела в кресле-качалке, в черных штанах и выцветшей желтой футболке. Она склонилась над своей вышивкой, полностью сконцентрировавшись.

— Ты испортишь себе глаза при таком свете, — заметила Маргарет.

— Я все вижу.

— Девочки, вы никогда не заботитесь о своих глазах. Не думайте, что я ничего не замечала. Стоит мне поцеловать вас на ночь, и едва я выхожу за дверь, вы уже достаете книжки и карманные фонарики.

Джейн приподняла брови, но Сильви даже не взглянула на мать.

— Ты сердишься, да? — спросила Маргарет.

— Нет. Почему я должна сердиться? — Сильви удивленно вскинула брови.

— Потому что сегодня вечер пятницы, и ты проиграла подбрасывание монетки. Твоя сестра сегодня идет на свидание, а ты вынуждена сидеть со мной дома. Почему тебе просто не отправить меня в дом, где обо мне будут заботиться другие?

Теперь Сильви подняла голову. Она выглядела расстроенной, даже паникующей. Маргарет ощутила вспышку вины за свои манипуляции, но она хотела привлечь внимание Сильви. Джейн застыла, как дикое животное в свете фар. Маргарет почувствовала, как у нее дрожит подбородок. Хотя она старалась только произвести эффект, эмоции были настоящими.

— Ты должна бы пойти куда-нибудь с Джоном сегодня, — сказала она. — Он такой прекрасный человек и отличный учитель… а вместо этого ты сидишь со мной дома.

— Нет, мам, — воскликнула Сильви, — Джон зайдет немного попозже. Я приму ванну и скоро пойду готовиться. Пожалуйста, не говори, что я вынуждена…

— Но так и есть. Ты выкидываешь лучшие годы своей жизни, заботясь обо мне.

— Мам, ты же тоже о нас заботилась.

— Я знаю, — прошептала Маргарет. Она чувствовала, как сильно бьется сердце в ее груди. Дотянувшись до куклы, она крепко обняла ее. Она хотела, чтобы девочки обратили на нее внимание. Это было неосознанное напоминание. Маргарет вырастила двух детей — одна. Она обучала тысячи детей, ее даже назначили директором. Она всегда прежде всего заботилась о других. И прямо сейчас она была прикована к постели. Она больше не могла ни о ком заботиться, даже о себе самой. Она жила в постоянном страхе, что ее дочери решат отправить ее в дом престарелых.

Сильви заметила слезы матери. Она протянула ей платок.

— Что случилось, мама? — спросила она.

— Я… — начала Маргарет, горло сжималось от подступающих слез.

Она чувствовала, что девочки ждут. Они обе выглядели такими взволнованными. Маргарет хотела сказать: «Я люблю вас. Я люблю мой дом. Это дом, который я обустроила для нас всех. Это место, где вы обе переболели оспой. Здесь я качала вас по ночам, когда вам снились плохие сны. Здесь я рассталась с вашим отцом. Моя любовь отражается от деревянного пола и от вязаных ковров, и от голубой краски. Здесь хранятся все ваши фотографии, которые когда-либо были сделаны, и пока я живу здесь или где-то еще, я никогда не перестану желать, чтобы их было больше. Здесь я занималась для получения степени магистра. Здесь я научилась, как вкалывать себе инсулин».

Но все мысли мелькали в ее голове так быстро, они напоминали волны в штормовом море, сталкивающиеся друг с другом, разбивающиеся о песчаный берег. Все слова куда-то улетучились, но эмоции остались, и Маргарет не знала, как их выразить. Она обнимала свою куклу, раскачиваясь из стороны в сторону, а слезы текли все сильнее.

— Я, — сказала она, — я, я, я, я…

Спустившись вниз, Сильви почувствовала, как она вымоталась. Ее так сильно расстраивало мамино состояние. Такая умная, потрясающая женщина, не способная закончить одну фразу. У Сильви в горле застрял комок, и она подумала, что у Джейн, наверное, тоже. Джейн стояла у подножия лестницы, глядя вверх.

— Она в порядке? — спросила Джейн.

— Да, — ответила Сильви, — она просто почему-то расстроилась.

— Она расстроилась из-за мысли о доме престарелых.

— Именно это я тебе и говорила.

— Да, я стремлюсь отправить маму туда, Сильви. Просто я знаю, что нам пора начинать задумываться об этом.

— Как она это произнесла: «Я заботилась о вас».

— Да, но у нас не было диабета и проблем с циркуляцией крови, и у нас не было…

— Не говори этого, — попросила Сильви.

— Не говорить чего?

— Болезнь Альцгеймера.

— Не говорить, потому что ты боишься, что это правда? — спросила Джейн.

Сильви покачала головой. Она почувствовала нарастающую панику. Каждое Рождество она проводила поэтический конкурс в школьной библиотеке, а затем отвозила победивших учеников в центр Марш Глен, чтобы они почитали стихи находящимся там пациентам. Она представила себе всех этих пожилых людей. Некоторые были такими элегантными — хорошо одеты, подстрижены, внимательные и радостно возбужденные.

Но были и другие — в креслах-каталках, с трясущимися головами, подбородки касались их груди, некоторые стонали или щелкали пальцами, разговаривали с призраками или людьми, которых никто не мог узреть. Их вид всегда расстраивал Сильви. Кем они были до того, как постарели? Она так боялась, что ее мама станет такой же.

— Сил, — Джейн схватила сестру и обняла ее, — мы любим ее, несмотря ни на что.

Сильви резко вдохнула воздух. У нее кружилась голова, как будто она сейчас упадет в обморок. Оттолкнув сестру, она присела на ступеньки. Девушка моргнула и посмотрела в голубые глаза Джейн. Ее сестра выглядела такой красивой, принарядившейся для вечернего свидания. Джон должен был приехать через час, они решили поесть пиццу. Глаза Джейн светились сестринской любовью, и Сильви не могла этого выносить.

— Ты живешь в Нью-Йорке, — сказала Сильви. — Ты приехала только, чтобы помочь все исправить, а потом ты снова уедешь.

— Это не так, — возразила Джейн.

— У тебя свой бизнес! Я знаю это. Или ты просто позволишь ему развалиться, оставаясь здесь?

— Я уехала первый раз за пятнадцать лет. Люди не забудут меня. И я не забуду, как печь.

— Нет, конечно, ты не забудешь. Последние несколько дней ты только и делаешь, что печешь пироги, и я предполагаю, ты нашла место, где продавать их… — Она сделала паузу, чтобы позволить Джейн закончить фразу. Но та промолчала, и Сильви покраснела, потому что знала причину.

— Сильви…

— Не думай, что я не знаю, — сказала Сильви. — Это яблочные пироги. Весь дом пахнет яблоками.

— Да ладно…

— Я видела яблочные шкурки в помойке.

— Ты проверяла помойку? — Джейн подняла брови.

— Я думаю, это неправильно, — сказала Сильви, — что бы ты ни делала.

— Я так не думаю, — ответила Джейн.

— Это как-то связано с садами Чэдвиков, верно? Ты готовишь пироги с яблоками, чтобы она привязалась к тебе. Она живет в яблоневом саду, и ты надрываешься, чтобы предложить ей яблочный пирог. Если бы она жила на пляже, я уверена, ты бы пекла пироги с водорослями…

— Ты копалась в помойке? — повторила Джейн, качая головой, как будто не могла в это поверить. Слышать это от Джейн было забавно. Когда они были маленькими, она превращалась в настоящего сыщика, чтобы узнать о местонахождении отца. Она рылась в его ящиках и карманах, читала его ежедневник, обыскивала его кровать. Желудок Сильви сжался при воспоминании.

— Это отвратительно, — сказала Джейн.

— Нет, — откликнулась Сильви, — отвратительно то, что ты влезаешь в жизнь Чэдвиков. Они наверняка не имеют понятия о том, кто ты, я права?

— Они знают, кто я. Я представилась.

— Ну, тебе остается только надеяться, что он не упомянет о тебе рядом с Виржинией. Она внимательно следит за своей семьей. Ты же знаешь условия удочерения! Никто не должен знать о тебе, кроме нее — но она-то знает, Джейн… — Сильви прервалась, вспомнив, что Виржиния, как и их мать, с каждым днем теряла память, забывала всех и все. Она сменила тактику разговора:

— Ты сама отдала того ребенка, Джейн.

— Я знаю. Мама поработала над этим.