Лизетта беззвучно сошла вниз, чтобы приготовить завтрак, но сначала слегка приоткрыла скрипучую дверь в спальню Эби и убедилась, что та дышит. С тех пор как умер Джордж, она каждое утро заглядывала к подруге. Эби не знала об этом. Ей очень не нравилось, когда Лизетта слишком о чем-то беспокоилась. В этом смысле они были не равны. Одной только Эби, все умеющей и уверенной в себе, было позволено беспокоиться, в том числе о чувствительной и капризной Лизетте.

Она включила в кухне свет и принялась за работу. Стояла тишина, ни шороха, ни стука. С годами Лизетта заставила себя привыкнуть к утреннему затишью, несмотря на то что когда-то больше всего любила вечернее время, с его искрящимся весельем и атмосферой всеобщего возбуждения. Эту черту Лизетта точно унаследовала от отца и не отрицала этого. Его ресторан не закрывался до утра, работал дольше всех прочих в Париже, что притягивало натуры творческие и беспокойные.

На стул, стоящий в уголке возле синего холодильника, тихонько сел призрак Люка – он проделывал это каждое утро. Люк выглядел так же, как и в последний день, когда они сидели вместе за ужином и им обоим было по шестнадцать лет; добротная белая рубашка под мышками пожелтела от пота, вызванного волнением, глаза на юном лице жадно ловили каждое движение Лизетты. Именно таким он был за минуту до того, как она вручила ему роковую записку, подобную многим другим, что писала и раньше. Тогда Лизетта не понимала, каково быть отвергнутым, ведь ее еще никто не отвергал. И, узнав, что на следующий день он покончил с собой, она ужаснулась. Неужели она такое чудовище? Разве может человек заставлять другого страдать столь отчаянно, столь безнадежно? Она тоже заслуживает смерти, ведь изменить ничего нельзя.

Спасла ее Эби, великодушная, благородная Эби. И Лизетта решила следовать за ней повсюду. Так она в конце концов оказалась в пансионате «Потерянное озеро». Благодаря Эби характер Лизетты изменился к лучшему. Она понятия не имела, что делала бы без Эби. Сама эта мысль так пугала Лизетту, что она старалась отогнать ее подальше. Она не знала, как можно жить где-нибудь в другом месте. Нет, она никогда не вернется в Париж! Как Эби себе это представляет? Думает, Лизетта увидит мать и сразу захочет снова поселиться с ней под одной крышей?

Нет и нет. Никогда.

Без Эби, без пансиона, что останется у Лизетты? Один Люк? Но ее это никак не устраивало, ведь ему только шестнадцать лет, к тому же он призрак, а значит, мало что знает о реальной жизни.

Она на минутку оторвалась от дела, включила маленькую кофеварку, чтобы сварить кофе для себя и для Эби, и опять занялась луковым печеньем и фруктовыми ватрушками – такими она в детстве лакомилась в одной кондитерской. Лизетта была красивой девочкой, и там ее любили, всегда угощали сладким. Этой девчушке, Девин, ватрушки должны понравиться. Здесь так давно не было детей. Лизетта всегда очень им радовалась. А уж Эби тем более. Лизетта знала, что Эби, оборвав все узы с родственниками, жалела только об одном – что ей не пришлось видеть, как растет маленькая племянница. Но потом умер Джордж, а летом явилась повзрослевшая Куинн и Эби познакомилась со своей внучатой племянницей Кейт. Лизетта думала, что у Эби будут дети, она ведь всегда хотела детей… но не получилось. Может быть, сейчас, в третьем поколении, все сложится на славу.

А вдруг эти девочки, мать и дочь, сделают так, что Эби захочет остаться здесь! Или хотя бы не уедет за тридевять земель…

Лизетта знала, что Эби давно мечтала съездить в Европу. Они с Джорджем нередко обсуждали это. Эби часто снился Париж, и она всегда наутро делилась этим с Лизеттой. Лизетта слушала, и на душе у нее становилось тревожно, в чем она никогда не признавалась. В конце концов это всего лишь сон… Лизетте и в голову не приходило, как много значат для Эби такие сны. Она и не подозревала, что Эби решится принести «Потерянное озеро» в жертву, лишь бы воплотить сны в реальность.

Закончив с выпечкой, Лизетта включила в столовой большую кофеварку из нержавеющей сталидля гостей, сняла стулья со столов и подошла к окну – посмотреть, что там делается. Туман над озером казался живым и словно светился собственным странным светом.

Что-то привлекло ее внимание, и она наклонилась, прижавшись лбом к стеклу. По дорожке вокруг лужайки бежал трусцой мужчина в спортивной куртке с капюшоном, шортах и теннисных туфлях. Сначала она вздрогнула от неожиданности, ведь других гостей в этом сезоне не предвиделось. Но ей не нужно было заглядывать в лицо этому человеку, она и так его узнала.

Когда же он приехал? Скорее всего, ночью. А Эби ей ничего не сказала.

Лизетта отскочила от окна, поспешила в кухню и заперла за собой дверь. Но это же глупо. Зачем запираться? Не станет ведь Джек ломиться сюда. На такое способен человек решительный, а у Джека характер робкий.

Однако и застенчивость может быть по-своему решительна. Лизетта безоружна против чувств, которые упорно, исподтишка брали свое. Через какие щели они просочились к ней в душу? Джек настойчиво, искренне, с верой в победу годами прокладывал себе путь к ее сердцу. И в этом он был похож на Люка.

Она повернулась к Люку и увидела, что он улыбается ей из своего угла. Боже упаси, уж не одобряет ли он это безумие?

За спиной зашаркали. Лизетта оглянулась и увидела Эби – она вошла в кухню и стала наливать себе кофе. На ней была мешковатая розовая пижама, в которой она выглядела еще выше ростом и худощавее.

– Я так понимаю, Джек уже на ногах, – сказала Эби.

Лизетта закатила глаза и отступила от двери, к которой привалилась всем телом, словно не желая никого пускать на порог. После чего подскочила к духовке и стала доставать выпечку.

– Он прикатил ночью. Я собиралась взять тебя сегодня с собой в город, надо закупить продукты, но мне нужно составлять опись имущества. Ты же отказываешься помогать мне. Так что поедешь с Джеком, он согласился тебя отвезти.

Лизетта поставила на стол противень с выпечкой и быстренько черкнула в блокноте: «Не к спеху».

– Не думаю. Буладина решила устроить прощальную вечеринку. У тебя есть возможность помочь, иначе будет много выпивки без закуски.

Лизетта сощурилась, метнула взгляд на Эби, потом написала: «Я знаю, чем ты занимаешься».

Эби прочитала.

– Я? – Она улыбнулась, затем повернулась, собираясь идти к себе наверх с чашкой кофе. – Составлением описи, больше ничем.


Кейт услышала стук в дверь и открыла глаза. Она быстро села в кровати из кованого чугуна, огляделась и, вспомнив, где находится, пришла в себя. На заплетающихся ногах вышла в гостиную. Увидела, что дверь в комнату Девин все еще закрыта… и вдруг ее охватил необъяснимый страх: а если дочери там нет? Кейт открыла дверь – Девин спала на спине, раскинув руки и ноги. Ну просто морская звезда. Очки лежали на прикроватном столике; казалось, они смотрят на свою хозяйку с укоризной, словно без нее им очень одиноко.

В дверь снова постучали. Кейт подошла и отперла. В утреннем свете перед ней стояла Лизетта, держа поднос с завтраком – две тарелки, накрытые салфетками, две чашки и термос.

Ноздри защекотал запах чего-то соленого и печеного. У Кейт сразу потекли слюнки.

– Лизетта, – удивленно проговорила она, – что это?

Лизетта кивнула, желая пройти внутрь, и Кейт отстранилась. Лизетта вошла и поставила поднос на старый обшарпанный круглый столик, стоявший в углу, неподалеку от входа в кухню. Кейт смотрела, как Лизетта снимает салфетки с тарелок, на которых лежали фруктовые ватрушки, печенье и ветчина.

Она достала из кармана передника заранее приготовленную записку и конверт.

«Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не съездите сегодня в город закупить для меня кое-какие продукты? Отвезти меня должна была Эби, но ей нужно составлять опись имущества. Деньги и список продуктов в конверте. Просто отдайте их девушке за прилавком. Она подберет все необходимое. Гостей приехало больше, чем я ждала, а Эби сказала, что Буладина устраивает вечеринку. Я приготовлю красивый торт».

– Конечно съезжу, – ответила Кейт. – Буду рада помочь.

На обратной стороне записки Лизетта написала: «Спасибо. Фруктовые ватрушки – специально для Девин. Они похожи на маленькие яркие драгоценности. Мне Девин очень нравится».

– Спасибо. Ей наверняка понравятся ваши ватрушки.

Лизетта улыбнулась, забрала бумажку, оставив только конверт. И вышла. Кейт проводила ее и уже собралась закрыть дверь, как вдруг, случайно бросив взгляд вниз, на верхней ступеньке крыльца увидела небольшую изогнутую кость. Заинтересовавшись, она подняла ее и поднесла к свету. Это был зуб животного, и ей показалось, что она такой уже видела, но никак не могла вспомнить где.

Кейт положила зуб на стол и села. Запустила пальцы в свои короткие волосы, потерла щеки и посмотрела на аппетитную снедь, разложенную на тарелках с цветочками.

Кейт налила себе в чашку кофе из термоса. Добавила сахар и сливки, сделав кофе цвета жженого сахара. Когда-то мама готовила ей такой же. «Такой сладкий, хоть целуй его», – приговаривала она. Мать была немного не в себе после гибели мужа, но иногда казалась почти нормальной. Кейт с матерью, когда могли позволить себе лишние траты, ходили в кино, тайком прихватив из дома сладости и напитки, чтобы не покупать в кинотеатре втридорога. По пятницам каждый вечер вместе смотрели телевизор, держа на коленях подносы с ужином. Иногда в будние дни по вечерам мать заплетала волосы Кейт в косы, надевала на нее ночной колпак и разрешала спать на своих любимых сатиновых наволочках, и косички оставались аккуратными до утра, когда нужно было идти в школу.

Жаль, что добрых воспоминаний так мало. Иначе возвращаться было бы гораздо легче.

Она откинулась на спинку стула и стала думать. А если вообще не возвращаться в Атланту? Спрятаться здесь навсегда. Глупые мечты, конечно. Так не получится. Эби продает пансионат. Факт остается фактом, и с этим придется смириться. Кейт согласилась жить со свекровью – несмотря на то что Мэтт этого не хотел и вопреки собственному желанию. Ведь она вовсе не хочет, чтобы Крикет заботилась о них с Девин. А причина слабоволия Кейт – это страх. Сейчас у нее много денег – от продажи дома и магазина. Она может делать что захочет. Уехать куда вздумается. Но она никогда не жила самостоятельно. Сначала подчинялась матери, потом мужу. Когда Мэтт умер, в жизни ее возникла пустота, которой прежде она не знала. Ей очень не хватало мамы и папы, но, только потеряв Мэтта, Кейт поняла, насколько она одинока… как собака, лишившаяся хозяина. Потом вмешалась Крикет и весь последний год заполняла пустоту ежедневного существования, однако ни свекровь, ни невестка не могли получить друг от друга того, что хотели. И все же это было лучше, чем ничего. Если Кейт не справлялась, если что-то забывала, всегда было кому ее поддержать. А что, если она снова на целый год впадет в состояние спячки? Если не сумеет быть такой матерью, в которой нуждается Девин? Если одна не сможет?..

Она протянула руку к печенью. Лучше сейчас не думать о грустном. Они с дочерью будут наслаждаться жизнью в этом пансионате с его сентиментальной мечтательницей-хозяйкой и немой француженкой-поварихой, с гостями, обладающими сверхъестественными способностями выскакивать замуж и горящими желанием устроить прощальную вечеринку.

Будут жить в свое удовольствие, наслаждаясь последним лучшим летом, прощаясь не с озером, но с чем-то гораздо более важным в жизни.


Джек Хамфри одиноко сидел в столовой главного здания. Перед ним на столе лежала сложенная местная газета. Он дважды прочитал ее от первой и до последней страницы.

Уже давно наступило утро, и он знал, что Лизетта в кухне готовит обед – что-то с корицей. Этот аромат успокаивал Джека, пробуждая воспоминания о глинтвейне, печеных яблоках и долгих зимних вечерах.

За окном послышались незнакомые голоса.

Ему стало любопытно, он подошел к окну.

Буладина сидела за столиком и делала записи в своем блокноте. Утром, за завтраком, она что-то говорила о прощальной вечеринке, в которой будут участвовать гости пансионата, и идея Джеку, в общем, понравилась. Буладина – милая женщина. Когда-то давно она преподавала литературу в колледже. Джек всегда считал, что люди, читающие книжки, не могут быть законченными мерзавцами. Поначалу ему казалось, что она предпочтет чтиво пустым разговорам, но он ошибся. Иногда, когда он сидел один в столовой, она подходила и подолгу с ним беседовала.

– Разве вы не хотите что-нибудь почитать? – спросил он ее однажды. – В гостиной полно книжек, сотни.

– Я все их читала, – засмеялась Буладина в ответ. – И хочу сохранить впечатление, какое они произвели на меня тогда. Сейчас я бы читала их совсем другими глазами.

Джек ничего не понял, но английский в школе никогда не был его любимым предметом.

За другим столиком, за спиной Буладины, восседала Селма. Она занималась отделкой ногтей. Джек сделал шажок назад, чтобы она его не увидела. Он знал Селму уже тридцать лет и до сих пор не мог понять, почему она всегда со всеми заигрывает, серьезно это у нее или нет. А ее, похоже, его недоумение очень забавляло. Он всегда старался ее избегать. Но это удавалось гораздо легче в компании других мужчин.