Гарри не подшучивал над ним. И Джек был чрезвычайно горд.

Мы были рады…

— Мама!

Грейс отвлеклась от своего письма. Ее третий ребенок (и единственная дочь) стояла в дверях очень расстроенная.

— Мэри, что случилось? — спросила Грейс.

— Джон…

— Всего лишь прогуливался, — сказал Джон, скользя по отполированному полу, пока не добрался до Мэри и не встал рядом с нею.

— Джон! — зарыдала Мэри.

Джон смотрел на Грейс с совершенно невинным видом.

— Я всего лишь слегка задел ее.

Грейс боролась с желанием закрыть глаза и застонать. Джону было только десять, но он уже обладал неотразимым очарованием своего отца.

— Мама, — простонала Мэри. — Я шла в музыкальную комнату, когда…

— Мэри хочет сказать, — вмешался Джон, — что я шел в оранжерею, когда она врезалась в меня и…

— Нет! — запротестовала Мэри. — Я хотела сказать совсем не это. — Совершенно несчастная она повернулась к матери. — Мама!

— Джон, позволь сестре закончить, — почти машинально произнесла Грейс. Это предложение она произносила по несколько раз на дню.

Джон улыбнулся ей. Так трогательно. Бог ты мой, подумала Грейс, еще немного, и ей придется отгонять от него девушек палками.

— Мама, — произнес Джон точно таким же тоном, какой использовал Джек, когда пускал в ход свое обаяние, чтобы найти выход из затруднительной ситуации, — я и не думал прерывать ее.

— Но ты прервал! — парировала Мэри.

Джон сложил руки так, словно хотел сказать: «Бедная малышка».

Грейс повернулась к Мэри с явным сочувствием.

— Ты говорила, Мэри?

— Он выжал апельсин на мои ноты!

Грейс повернулась к сыну.

— Джон, это…

— Нет, — быстро сказал тот.

Грейс с недоверием посмотрела на него. Ее вовсе не удовлетворило то, что сын ответил прежде, чем она успела закончить свой вопрос. Она посчитала, что не должна слишком на него полагаться. «Джон, это правда?» — было еще одним предложением, которое она повторяла достаточно часто.

— Мама, — сказал Джон, его зеленые глаза были чрезвычайно серьезны, — клянусь честью, что я не давил апельсин…

— Ты врешь, — возмутилась Мэри.

— Это она раздавила апельсин.

— После того, как ты бросил его мне под ноги!

И тут послышался новый голос:

— Грейс!

Грейс радостно улыбнулась. Теперь Джек сможет уладить это дело.

— Грейс, — произнес Джек, повернувшись боком так, чтобы проскользнуть в комнату мимо детей. — Ты мне нужна…

— Джек! — перебила она.

Он посмотрел на жену, затем оглянулся назад.

— Что я сделал?

Она подошла к детям.

— Разве ты их не заметил?

Джек изобразил улыбку — ту самую, какой его сын пытался воспользоваться чуть раньше.

— Конечно же, я их заметил, — ответил он. — Разве ты не видела, как я обходил их? — Он повернулся к детям. — Разве вас не учили, что неприлично перегораживать дверной проем?

Хорошо, что ее самой не было в оранжерее, подумала Грейс, потому что она непременно запустила бы в него чем–нибудь тяжелым. Каждый раз, когда случалось нечто подобное, она начинала думать, что хорошо бы ей устроить запас небольших, круглых, легко бросаемых предметов в ящике своего стола.

— Джек, — сказала Грейс, проявляя, как она полагала, удивительное терпение, — не будешь ли ты столь любезен, уладив их спор?

Джек пожал плечами.

— Они уладят его сами.

— Джек, — вздохнула Грейс.

— Это не твоя вина, что у тебя не было родных братьев и сестер, — сказал он ей. — Поэтому у тебя нет никакого опыта во внутрисемейных ссорах. Поверь мне, в конце концов все это разрешится. Предсказываю, что нам удастся вырастить всех четверых, по меньшей мере, до пятнадцатилетнего возраста, сохранив их основные конечности неповрежденными.

Грейс пристально посмотрела на мужа.

— С другой стороны, ты сам находишься в крайней опасности…

— Дети! — перебил ее Джек. — Слушайте свою мать.

— Но она ничего не сказала, — указал Джон.

— Пусть так, — согласился Джек. Он на мгновение нахмурился. — Джон, оставь свою сестру в покое. Мэри, в следующий раз не наступай на апельсин.

— Но…

— Я все сказал, — объявил он.

И что удивительно, этого оказалось достаточно. Дети ушли.

— Это было не так уж и трудно, — войдя в комнату, произнес Джек. — У меня для тебя есть кое–какие бумаги.

Грейс немедленно отложила свое письмо и взяла документы, которые принес Джек.

— Они прибыли сегодня днем от моего поверенного, — объяснил Джек.

Грейс прочла первый абзац.

— Это касается строительства Иннигсли в Линкольне?

— Я ожидал именно этого, — подтвердил Джек.

Грейс кивнула, а затем внимательно прочла весь документ. За двенадцать лет брака у них установился некий определенный порядок. Джек лично вел все свои деловые переговоры, а всю приходящую корреспонденцию ему читала Грейс.

Это было даже забавно. На то, чтобы войти в курс всех дел, у Джека ушел примерно год. И из него получился превосходный управляющий герцогством. Его ум был острее бритвы, а его суждения — таковы, что Грейс не могла поверить, что Джек никогда не обучался управлению земельной собственностью. Арендаторы его обожали, слуги боготворили (особенно с тех пор, как вдова была сослана на дальнюю окраину герцогских владений), да и лондонское общество пало к его ногам. Помогло, конечно, заявление Томаса о его уверенности в том, что Джек является законным герцогом Уиндхемом, но, тем не менее, Грейс полагала, что не последнюю роль в этом сыграли очарование и остроумие самого Джека.

Казалось, что единственной вещью, которую он так и не освоил, — было чтение.

Когда Джек впервые рассказал об этом Грейс, то она ему не поверила. О, Грейс полагала, что сам Джек в это верит. Но вероятно, у него были плохие учителя. Конечно это была чья–то явная небрежность. Человек с интеллектуальными способностями и образованностью Джека не мог вступить во взрослую жизнь неграмотным.

Будучи твердо убежденной в этом, Грейс начала заниматься с ним, стараясь изо всех сил. И он все это терпеливо выдержал. Оглядываясь назад, Грейс удивлялась, как Джек сумел удержаться от взрыва разочарования. Это было, возможно, самое необычное проявление его любви — он позволил ей пытаться, вновь и вновь, учить его читать. Сохраняя на лице неизменную улыбку.

Но в конце концов она сдалась. Так и не сумев понять, что Джек имел ввиду, говоря ей, что буквы «танцуют», тем не менее, Грейс верила утверждению мужа, что единственным, что он когда–либо смог извлечь из напечатанной страницы — была головная боль.

— Все в порядке, — сказала она, возвращая документы Джеку. Он обсудил с Грейс дела предыдущей недели, рассказав ей, какие решения им были приняты. Он делал это постоянно. Так что Грейс совершенно точно знала, чего ожидать.

— Ты пишешь Амелии? — спросил Джек.

Она кивнула.

— Не могу решить, следует ли рассказать ей о выходке Джона в церковной колокольне.

— Непременно напиши. Они вдоволь посмеются.

— Но это выставит его таким хулиганом.

— А он и есть хулиган.

Она почувствовала себя уязвленной.

— Я знаю. Но он такой милый.

Джек усмехнулся и поцеловал ее в лоб.

— Он весь в меня.

— Я знаю.

— Ты не должна так отчаиваться, — Он снова улыбнулся, этой своей невероятно дьявольской улыбкой. Она до сих пор действовала на Грейс безотказно каждый раз, когда Джек этого хотел.

— Посмотри, каким милым я оказался, — добавил он.

— Так вот как ты это понимаешь, — сказала она ему, — но если Джон примется за ограбление экипажей, то это сведет меня в могилу.

На что Джек рассмеялся.

— Передавай Амелии мой поклон.

Грейс собиралась ответить, что так и сделает, но он уже ушел. Взяв ручку и опустив ее в чернила, Грейс сделала небольшую паузу, чтобы вспомнить о чем писала.

«Мы были рады видеть Томаса, когда он нас навестил. Он возвращался из своего ежегодного паломничества к вдовствующей герцогине, которая, с грустью могу сообщить, и в старости не стала менее суровой. Она все также здорова, насколько это возможно, и я подозреваю, что она переживет нас всех.»

Грейс покачала головой. Раз в месяц она навещала вдову, жившую на расстоянии полумили от их дома. Джек утверждал, что Грейс не обязана делать даже этого, но она все еще испытывала странную преданность по отношению к вдове. Не говоря уже о сильной привязанности и симпатии к женщине, которую они наняли на должность компаньонки вдовы вместо Грейс.

Вряд ли где–либо еще можно было найти прислугу, которая получала бы большее жалованье, нежели эта новая компаньонка. Этой женщине (по настоянию Грейс) платили двойную плату по сравнению с тем, что когда–то получала сама Грейс. Плюс, они пообещали ей небольшой домик, когда вдова наконец скончается. Все то же самое, что несколькими годами ранее для самой Грейс сделал Томас.

Грейс улыбнулась про себя и продолжила письмо, сообщая Амелии и то и это — все те забавные маленькие эпизоды, которыми так любят поделиться все матери. Мэри стала похожа на белку с ее без вести пропавшими передними зубками. А маленький Оливер, которому только что исполнилось восемнадцать месяцев, совершенно отказался ползать и сразу пошел, сначала нерешительно переваливаясь, а затем — вполне уверенно перейдя на бег. Они уже дважды теряли его в лабиринте живой изгороди.

«Я так скучаю по тебе, дорогая Амелия. Ты непременно должна посетить нас этим летом. Ты же знаешь, как прекрасен Линкольншир, когда все вокруг цветет. И, конечно…»

— Грейс?

Это опять был Джек, внезапно появившийся на пороге.

— Я по тебе соскучился, — объяснил он.

— За пять минут?

Он зашел внутрь и закрыл дверь.

— Это не займет много времени.

— Ты неисправим. — Но свою ручку Грейс положила.

— И это неплохо мне служит, — пробормотал он, обходя вокруг стола. Джек взял жену за руку и мягко поднял на ноги. — И тебе тоже.

Грейс боролась с желанием застонать. Только Джек мог сказать такое. Только Джек мог…

Она взвизгнула, когда его губы…

Хорошо, достаточно сказать, что только Джек мог сделать это.

О. И это.

Она таяла в его руках. И, безусловно, это…