Евгения Перова - Потому что люблю тебя

– А она знает, что вы ее любите?

– Все очень сложно.

– Но вы ей сказали?

– Вот видишь, тебе сказал, а ей – не получается.

– Так скажите.

– Попробую.

– Неужели она вас не любит? Этого просто быть не может. Как же вас можно не любить? Я бы с вами – куда хотите… на край света!

Алымов вдруг встал и повернул Оксану к зеркалу:

– Вот смотри. Видишь, какое у тебя сейчас лицо? Запомни! И что чувствуешь – тоже. Это и есть Саша. Поняла?

– Все наврал, да? – закричала Оксана и ударила его кулачком в грудь. – Про единственную женщину? Все ради спектакля?

– Нет, правду сказал. И все ради спектакля, верно. Из чего еще роль-то делать? Только из себя. Из своей страсти, из своего горя. А как иначе? Ты сейчас хорошо кричала, тоже запомни. Для финала пригодится. Ты где училась-то?

– В «Щепке». – Оксана села на стул и сердито насупилась.

– Что играла?

– Джульетту, Валентину – «Прошлым летом в Чулимске». Еще Сонечку Мармеладову.

– Как раз для тебя. И Джульетта хорошая была, наверное. Волосы небось распустила? Нет, все-таки ты никак на Оксану не похожа. Давай я буду звать тебя Ксю?

Оксана чуть усмехнулась:

– Ладно, зовите. Придумали тоже – Ксю. Забавно. Надо же, какой вы! Я и не думала.

– Я ж говорю, ты меня не знаешь. – Алымов встал, поднял Оксану со стула и взглянул на нее смеющимися глазами: – Ну, давай, сделаем это по-быстрому!

– Что? – Она страшно покраснела.

– Вот-вот! – сказал он. – Это самое.

Обнял ее и поцеловал, потом отпустил. Оксана жалобно на него посмотрела:

– Это вы опять для пьесы, да?

– Конечно. Чтобы ты завтра не трусила. Ну что, не умерла?

– Нет…

– Не будешь больше реветь?

– Не буду. Спасибо.

– Пожалуйста.

– Какая же я дура!

– Что, очень влюбчивая?

– Ну да. Вечно я…

– Ты уж поаккуратней влюбляйся, ладно? Кстати, Леша Скворцов по тебе сохнет – не замечала? Ну, пока! До завтра.

– Спасибо вам! – Оксана вдруг обняла Алымова и положила голову ему на грудь.

– Ну ладно, ладно. Все хорошо. Ах ты, господи…

Он поцеловал ее еще раз и строго сказал:

– Это все. Больше ничего никогда не будет. Только на сцене, если понадобится. Ясно тебе?

– Да поняла я, поняла! – И в спину ему добавила: – Вы скажите своей женщине, что любите. Слышите? Обязательно скажите!

Известие о том, что развестись с Эдиком можно будет только через год, подкосило Асю, и на следующий же день она побежала подавать заявление. Сначала, правда, попыталась позвонить брату мужа: вдруг тот что-нибудь знает, но так и не дозвонилась. Родителей Эдика давно уже не было в живых, друзей его Ася не знала. Она почему-то была уверена, что ничего плохого с ним не случилось: как всегда, вляпался в какую-то очередную гадость, придурок несчастный. Он и раньше порой пропадал неделями. В огромные долги она тоже не очень верила – Эдик обожал трагические преувеличения.

Их семейная жизнь не заладилась сразу, хотя года полтора они еще как-то продержались. Свадьбу, правда, замутили на славу, хотя Ася прекрасно обошлась бы безо всей этой ерунды: фата, выкуп невесты, розовый лимузин с кольцами на капоте, шампанское рекой. Но Эдик настоял. И напились, и драка была – все, как положено. Медового месяца, слава богу, не случилось. Эдик только нашел работу и не рискнул просить отпуск. У Аси тоже была новая работа – после обычной районной школы элитная гимназия казалась ей земным раем: и платили больше, и дети совсем другие, и преподаватели. И программа другая – ей пришлось переучиваться на ходу, подтягиваться под новые требования, изо всех сил соответствовать светскому стилю общения и с коллегами, и с родителями, претензии которых казались ей порой смешными и даже абсурдными.

Они оба были вечно заняты, вечерами утыкаясь каждый в свой компьютер: Ася писала бесконечные планы, а Эдик вечно правил какие-то договоры и общался с клиентами, как поначалу думала Ася, но потом обнаружила, что он зависает Вконтакте или играет в многоуровневые игры-стрелялки. Потом Эдика уволили-таки – сорвал очередной договор, и он чуть не полгода маялся без работы. «И это вся моя жизнь?» – думала Ася. Работа, домашнее хозяйство, в котором Эдик ей нисколько не помогал, даже когда был безработным, – проще было все делать самой, чем просить по сто раз. Слабохарактерный и слегка истеричный, Эдик при малейшей неудаче сникал, впадал в панику и без толку суетился, так что Ася довольно скоро устала тащить на себе еще и его проблемы: своих хватало. На нее пожаловался отец одного из учеников, так что пришлось долго разбираться с ним и даже извиняться, запихнув остатки гордости куда подальше.

– Ася Николаевна, вы поймите меня правильно. Родители очень много платят и хотят иметь за свои деньги соответствующее обслуживание, – снисходительно объяснял ей Арнольд Кириллович, рассеянно вертя в руках поблескивающую золотом авторучку: «Паркер», не иначе. И часы у него были швейцарские, и костюм от известной фирмы, и машина соответствующая – платили, видно, и правда много.

– Но мы же не прачечная. Мы – школа. Мы обучаем, воспитываем. А его мальчик просто невозможен. Избалован до крайности.

– Ася, на то вы и педагог, чтобы найти подход к ученику, правильно?

– Да я-то нашла! Это они встревают и все портят.

Арнольд Кириллович вздохнул:

– Ах, какая вы, Асенька, давайте-ка мы с вами успокоимся и где-нибудь посидим, выпьем кофейку. Или чего-нибудь покрепче. Как вы на это смотрите?

– Простите, Арнольд Кириллович, меня муж дома ждет.

– Ну что ж, нет – так нет. Но я не теряю на-дежды.

Ася вышла из кабинета, с трудом удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Арнольд Кириллович был ее главной проблемой. Лет на тринадцать постарше, элегантный, самовлюбленный и самоуверенный, он был менеджером по работе с персоналом, так что жаловались возмущенные родители именно ему. Внешне он был очень похож на любимого мужчину Керри Бредшоу из «Секса в большом городе» – правда, раза в два меньше ростом. Он считал себя совершенно неотразимым, и коллеги прозвали его «Красавчиком Арни», а ученики дразнили Арнольдом Шварценеггерычем. Шварценеггерыч положил глаз на Асю, как она только пришла в школу. Вика сразу ее предупредила, что Красавчик Арни страшный бабник, да Ася и сама поняла. Пока что она ловко ускользала из его сетей, держа строго официальный тон. Только Арни ей не хватало! Тут с Эдиком не знаешь, как разобраться.

Работу он все-таки нашел, хотя и с трудом: претензий у Эдика было много, а отдачи маловато. Ему все время казалось, что его не ценят, принижают, обходят – обижают, одним словом. И Ася постепенно стала относиться к мужу, как к одному из своих учеников, только что нос не вытирала, что отнюдь не прибавляло ему самоуважения. Поэтому Эдик при малейшей возможности старался свалить из дома, шляясь по каким-то клубам, где проматывал последние деньги на игральные автоматы и легковерных девиц, перед которыми распускал хвост. Ася не сразу об этом узнала, а когда узнала, их жизнь вообще превратилась в ад с чуть ли не ежедневными скандалами, потому что Эдик фантастически врал на каждом шагу и срывался в истерику в ответ на любое ее невинное замечание или вопрос. «Ты что, следишь за мной? – орал он. – Весь мозг мне вынесла!» Уйти Асе было особенно некуда, так что она в конце концов стала жить рядом с мужем, как квартирантка: готовила и стирала только себе, убиралась в своей комнате и «местах общего пользования», постепенно приучая себя к мысли, что надо разводиться и перебираться на дачу, откуда до работы тащиться часа два. «Ладно, вот летом и перееду», – решила было она, но мартовская ссора оказалась последней каплей. И вот теперь она опять жила как квартирантка! Хорошо еще, не два часа до работы, а всего час. Да и Алымов – не Эдик.

Летом Ася с Сергеем практически не виделись. Он приехал в самом конце августа и сразу же сорвался куда-то на съемки. То хрупкое поле взаимного притяжения, которое соткалось было к июню, вдруг так ослабло, что Ася стала думать: а не снять ли действительно квартиру? Что она вообще тут делает? Ничего у них не вышло, надо признать и смириться. И неизвестно, чем бы закончилась вся эта история, если бы не вмешалась Вера Павловна, появившаяся в квартире Алымова как deus ex machina [4]. Случилось это в конце сентября. Ася открыла дверь и изумилась, увидев Веру, как всегда умопомрачительно элегантную.

– Привет! Вот, решила тебя навестить. Внезапно. Ничего, что я на «ты»?

Она шустро просочилась внутрь, небрежно кинула на вешалку свою шикарную курточку, ловко стянула туфли на высоченных шпильках и босиком пошлепала на кухню, вручив потрясенной Асе большой пластиковый пакет:

– Возьми-ка, там вкусненькое. Сейчас мы с тобой посидим, поболтаем под водочку. Ты как, принимаешь водочку? А то с мальчиком-то и не выпьешь ни черта! Сунь бутылку пока в морозилку, пусть охладится. Лимон у тебя есть? Тарелочки давай, тут у меня сыр с плесенью, рыбка беленькая… Ты сыр с плесенью уважаешь? Я так очень уважаю.

Вера трещала, не умолкая, и споро накрывала на стол – Ася только растерянно моргала.

– Ну вот, красотень! Садись! Чего ты, как не родная? – Вера разлила водку и подцепила на вилку кусочек белой рыбки. – Давай, со свиданьицем!

Она одним махом опрокинула стопку, выдохнула и передернулась: гадость какая, брр! Закусила рыбкой, с наслаждением закурила тонкую черную сигаретку и вопросительно уставилась на Асю:

– А ты чего? Не любишь водку? Да кто ж ее любит! Но – надо. Ибо человек, который водку не употребляет, подозрителен с точки зрения его адекватности к окружающей действительности, если не считать, конечно, такого абсолютного гения, как наш с тобой мальчик.

Совершенно ошарашенная, Ася послушно выпила водки и поперхнулась – Вера встала и заботливо пошлепала ее по спине:

– Ты закусывай, закусывай, девочка. Вот, рыбки возьми. Ну, так что тут у вас происходит?

– У нас ничего… не происходит…

– То-то и оно. А почему? Почему, я тебя спрашиваю, у вас с ним ничего не происходит? Ты сколько тут живешь?

– С апреля…

– С апреля! Ничего себе! Это ж… сколько? Апрель, май… сентябрь… Почти полгода! Ну ладно, полтора месяца его не было, тебя сколько-то… Скажем, не полгода, а квартал. И ничего не происходит! Чем вы тут вообще занимаетесь?

– Послушайте, я не понимаю, о чем речь.

– О чем речь? О том самом! Любишь его?

– Какое ваше дело? – Ася вспыхнула.

– Лю-убишь! И что ты сидишь сложа руки?

– А что мне делать? В постель к нему залезть?

– Вот это самое верное! Но ты ж не полезешь, не такая. Девочка, да ты не реви. Я ж помочь пришла.

– Вам-то что за дело?..

– Я ему практически вторая матерь, чтоб ты знала. Поэтому мне дело есть. Ну, прости, я резкая, знаю.

– Может, я ему и не нужна вовсе…

– Да конечно! Вот глупая! Ты думаешь, почему он тебя домой забрал? Чтоб под рукой была. Ася, птичка моя, он же улыбаться начал, как ты появилась. На человека стал похож. Ты на похоронах его видела? Ужас ходячий. Он месяц вообще не разговаривал, вообще! Но спектакли отыграл, как бог. Один только отменили. Через три дня после похорон играл, представляешь? А теперь что мы видим? Мы видим вполне нормального человека, который даже вспомнил, что умеет улыбаться. И это исключительно твоя заслуга.

– Да я же ничего такого не делаю! Только еду готовлю. Мы почти и не видимся…

– Еда – это хорошо, а не видимся – плохо. Почему не видимся?

– Мы не совпадаем по времени.

– Так совпади! По времени она не совпадает… А по выходным где тебя носит? И почему тебя на премьере не было? Мальчик обиделся.

– Обиделся?

– Ася, ты не думай, что он какой-то чурбан бесчувственный. Он нежный, как фиалка, переживательный! Никогда, бывало, не заснет, пока по головке не погладишь да не поцелуешь на ночь. Вымахал вон чуть не под два метра, а мать иначе, чем мамочкой, не называл. А теперь, без матери, вообще…

Вера вдруг всхлипнула и шумно высморкалась в салфетку.

– Ну вот, сидят две дуры и ревут! Ты только ему не проговорись, что я приходила тебя воспитывать, а то мне не жить.

– А чего вы меня воспитываете? Я вроде как сама педагог.

Ася вдруг совершенно успокоилась. Они еще выпили и некоторое время сосредоточенно жевали, ощутив зверский голод.

– А раз ты педагог, – сказала Вера, доев очередной кусочек рыбки, и выразительно взмахнула вилкой, – то и применяй на практике свои тяжким трудом приобретенные знания. Мальчик у нас с тобой трудновоспитуемый, упрямый, капризный. И вообще, ты разговаривай с ним, разговаривай. Слово за слово – и возникнет взаимопонимание. А там и до постельки недалеко.

– Вера Павловна, нет, вы совершенно невозможная!

– На том стою. Ты меня слушай, я три раза замужем была. А так, без замужа – и не сосчитать. Самое главное, знаешь, что? Не давить их своей любовью. Даже если ты от него кипятком писаешь, виду не подавай. Пусть помучается, полезно. Мужчина – он кто? Охотник. А мы кто? Добыча. На самом деле наоборот, но им этого знать не надо. Ты должна оставлять пространство для его любви, понимаешь? Чтобы было где за тобой погоняться с борзыми. Пусть непрестанно волнуется. Только так удержишь.