– Да.

– Смотри, ты обещала.

– Ёж… Ты сейчас такой… такой…

– Ручной?

– Совсем без иголок…

– Ручной лысый Ёжа. Это я. И я люблю тебя.

– Ура! – шепотом закричала Ася. – Ура, товарищи! Он сказал это!

– Ура, – вздохнул Алымов. – Он это сказал. Не прошло и года.

Обоих охватило чувство какого-то неимоверного покоя, когда не хочется ни говорить, ни двигаться, а только дышать и слушать, как бьются сердца в такт. Вдруг Алымов рассмеялся.

– Ты что, Ёж?

Он никак не мог объяснить, одолеваемый смехом, и Ася тоже засмеялась, сама не зная чему.

– Умиротворение! – Он захохотал еще пуще.

– Ну и что – умиротворение?!

– Ой, господи. – Вытирая выступившие от смеха слезы, он наконец объяснил: – Да я лежу и думаю: какое умиротворение! А потом вспомнил – тетка рассказала: одна девочка услышала где-то это слово и поняла его, как «умер от варенья», понимаешь? И боялась потом варенье есть, и никому не давала! Вот я сейчас как раз так себя и чувствую! Умер от варенья!

Теперь они смеялись уже вдвоем и долго не могли успокоиться: то Алымов, то Ася, уже засыпая, вспоминали и начинали хихикать в подушку. Утром Ася чуть не проспала – вскинулась, прихлопнула будильник, покосилась на спящего Сергея и понеслась в ванную, а когда добралась до кухни, там оказался полуголый Алымов, который, зевая, сторожил турку с кофе. Ася обняла его сзади и поцеловала между лопаток:

– Ёж! Ну, зачем ты встал!

– Я потом опять лягу, ничего. Я тебе кофе сделал.

– А ты знаешь, что у тебя вообще-то кофеварка есть?

– Я все равно ничего в ней не понимаю! Кнопки какие-то…

Алымов, глядя на Асю, пьющую кофе, ясно понимал – и принимал! – полную и абсолютную власть над собой этой женщины. И как это вышло? Как получилось, что он сдался на ее милость? А что с ним будет, если вдруг… она… его разлюбит?! Разочаруется в нем?! И если б он только помнил, что она лепетала вчера, когда он нес ее, полусонную, в постель! Если бы он только знал, каким хрупким оказалось Асино душевное спокойствие, насколько она не уверена в своей власти над ним! Слишком долго Ася страдала – и эта инерция страдания то и дело давала себя знать, особенно когда Алымова не было рядом. Они переживали одинаковые чувства, не догадываясь об этом, – словно две реки текли рядом, чтобы когда-нибудь влиться в одно общее море.

– Ой, мне такой сон смешной приснился, – сказала вдруг Ася, поднимая на него ясные глаза. – Словно я маленькая, как куколка. И ты меня везде с собой носишь – в кармане пиджака или на лацкане, как бутоньерку. Правда, забавно?

– Ну, я же не зря называл тебя Малявкой.

– Эй, ты что? Ёж? Ну, что ты? – Ася подошла и обняла внезапно опечалившегося Алымова.

– Просто я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

– Я с тобой. Даже когда не рядом, я все равно с тобой. Ну вот! Господи, ты как ребенок!

– Это ты довела меня до такого состояния.

– Конечно, я во всем виновата, я знаю.

И она так поцеловала Алымова, что он сразу забыл печалиться, но Ася тут же умчалась от него с воплем:

– Я опаздываю, какой кошмар!

Но еще долго собиралась, а Сергей так и ходил за ней хвостиком по квартире.

– У тебя сегодня тоже спектакль? – спросила она, натягивая сапог.

– Ну да.

– Хочешь, я приду? К семи не успею, но ко второму действию могу. Домой вместе поедем.

– Хочу.

– Ага. Пока, я понеслась! Не грусти, ладно?

– Постараюсь. Подожди! Помнишь, ты когда-то говорила, что я – как запертый дом? Ну, я хотел, чтоб ты знала: ты вошла в этот дом. Понимаешь? Ты – внутри.

У Сергея довольно часто случалось такое странное состояние неопределенной тревоги и смутной тоски – возможно, это было что-то вроде предчувствия, потому что порой происходили какие-то события, задним числом прояснявшие и тоску и тревогу: неприятные происшествия, а то и настоящие драмы. Вот и сегодня его внезапная хандра оказалась предвестником встречи с бывшей женой: до театра он заехал на телевидение, чтобы переговорить с одним нужным человеком, и уже на выходе увидел Дару. Вернее, она заметила его первая – подошла сзади и дотронулась до плеча. Сергей, вздрогнув, обернулся – Дара улыбалась ему в лицо, шикарная и вызывающе-сексуальная:

– Здравствуй, Алымов.

– Привет.

– Прекрасно выглядишь. Слышала, тебя можно поздравить? Блистаешь в «Иванове»?

Алымов пожал плечами.

– Что-то ты не рад меня видеть.

Дара погладила его по щеке – Сергей шарахнулся, а она засмеялась:

– Да ты меня боишься, что ли?

– Слушай, что тебе надо? Я опаздываю.

– Да ничего мне от тебя не надо. У меня все есть. Вот!

Дара подсунула Алымову под нос белую руку, на пальце которой сверкал и переливался огромный бриллиант.

– Я замуж выхожу.

– Поздравляю. И кто же этот идиот?

Дара снова рассмеялась:

– Ох, Алымов, насмешил! Этот идиот, как ты выражаешься, стоит несколько миллионов! Не тебе чета!

– Совет да любовь.

И Сергей решительно повернул к выходу. Его просто трясло от злости, и, сев за руль, он некоторое время матерился, колотя кулаком по соседнему сиденью. Черт, черт, черт! Провались она пропадом вместе со своим миллионером!

С миллионером Дара познакомилась год назад на корпоративе, где спела несколько хитов. После выступления ее пригласили за стол, и Дара кокетничала направо и налево – корпоратив был богатый. Ее на такие обычно не звали. Подумаешь – звезда второсортных сериалов, певица ночных клубов! Но Дара знала, что очень хороша в ярко-алом платье в обтяжку: роскошная, сексуальная, прямо Мэрилин Монро! Так что мужики наперебой лезли к ней с комплиментами и тостами. Этот – не лез. Смотрел издали, чуть усмехаясь. Высокий, подтянутый, седой, элегантный. Средних лет. Оказалось, вице-президент фирмы. Наверняка миллионер, подумала Дара. И в очередном разводе – это уж она постаралась выяснить сразу. Устав от навязчивых заигрываний, она вышла на балкон – вид на ночную Москву открывался просто потрясающий.

– Какая красота! – невольно воскликнула она.

– Мне тоже нравится.

Дара оглянулась – это был тот самый вице-президент.

– Вы прекрасно пели. Но репертуар…

– А что предпочли бы вы?

– Я предпочел бы какой-нибудь блюз. У вас подходящий голос.

Дара усмехнулась и запела ему в лицо: «Now you say you’re lonely, you cried the long night through… Well, you can cry me a river… Сry me a river… I cried a river over you…» [6].

– О! Прекрасно! Вы просто Элла Фицджеральд!

– Или Дайана Кролл.

– Я как-то был на ее концерте.

– Правда?

– Хотите, в следующий раз возьму вас с собой? Она будет выступать в Германии, кажется.

– С удовольствием!

– А пока, может быть, не откажетесь встретиться со мной? Завтра, например?

– А почему бы не прямо сейчас? Разве у вас нет коллекции картин, которые вам хотелось бы мне показать?

Он рассмеялся:

– Есть коллекция пластинок. Джаз, блюз. Много редких.

– Так что же вы сразу не сказали? Едем!

– Решительная женщина!

– А зачем тянуть? – спросила Дара, глядя ему в глаза. – Я же тебе нравлюсь, разве нет?

– Нравишься. И очень.

До пластинок дело у них так и не дошло.

– Ужасно хочется пить, – хрипло сказала Дара, лежа рядом с вице-президентом, которого, как оказалось, звали просто Лёня. Почему-то это ей показалось ужасно смешным, она и сейчас хихикнула про себя – Лёня, ну надо же!

– Там в баре есть вода, – лениво ответил Лёня. – А мне захвати коньячку.

– Мог бы и подать даме, как настоящий джентльмен! – фыркнула Дара и тут же прикусила язычок: вот подставилась! Возьмет сейчас и скажет, что никакой дамы тут не видит!

Но он сказал совсем другое:

– Да какой из меня джентльмен, ты что. Я обычный российский мужик, выросший при развитом социализме.

– А-а, ну тогда понятно! И кого я прошу, действительно…

Дара полезла через Леонида к краю необъятной кровати, а он легонько шлепнул ее по попке:

– Давай-давай, детка! Услужи старику.

– Тоже мне, старик нашелся… Мужчина в расцвете лет!

– А тебе сколько?

– Все мои! – ответила Дара, возвращаясь с питьем.

– Ну-ка, ну-ка! Поставь всё сюда и повернись! Хочу рассмотреть твою красоту.

– Да ради бога! Любуйся! – Она эротично повертелась перед ним.

– Ах-ах-ах, что мы умеем! Грудь-то своя? Или силиконовая?

– Ну, силикон! И что?

– Да ничего. Грудь у тебя силиконовая, волосы крашеные…

– Тебе что-то не нравится? Только что все прекрасно устраивало.

– Характер строптивый. Но талант настоящий.

– Понимал бы что!

– Ну ладно, иди сюда. Надулась, дурочка. Красивая ты, красивая! И голос великолепный. Это ж я тебя пригласил.

– Ты?

– Я. Слышал тебя в джазовом клубе. Понравилась. Хорошо поешь. А что это за имя такое – Дара? Сама придумала?

– Это псевдоним. А на самом деле – Дарья.

– Вон как! Стало быть, ты – Дуся?

– Сам ты Дуся! Дуся – от Евдокии, а я Даша.

– Это мне нравится: Даша, Дашенька! – Леонид повернулся и лег сверху, прижав Дару к постели. Провел пальцем по ее щеке и губам и повторил: – Дашенька…

– Не надо, – жалобно попросила Дара. – Пожалуйста, не называй меня так! Я очень прошу! Хочешь, зови Дусей…

– Почему же? – Он легко поцеловал ее в губы и улыбнулся.

– Потому что Дашенька давно умерла. А я жива.

«Зачем, зачем я все это говорю? – в ужасе по-думала Дара. – Я сошла с ума…»

– Что же с тобой случилось, детка?

– Ничего!

– Значит, не зря ты именно эту песню выбрала, чтобы меня поразить? Как там: «Лей теперь слезы по мне – как я лила их по тебе». Это по кому же ты лила слезы?

– Ну что ты в душу лезешь? Хочешь меня – так возьми, а в душу не лезь!

Леонид засмеялся и поцеловал ее совсем по-другому, даже укусил слегка:

– Взять – это всегда пожалуйста! Это я умею: взять свое. Вот отдавать не очень получается.

Они стали встречаться каждую неделю: чаще всего Дара приезжала к Лёне, но иногда он вывозил ее куда-нибудь на уик-энд. Дара никак не могла разобраться, что за человек Лёня: обычно она сразу понимала, как следует вести себя с очередным мужчиной. Может, потеряла квалификацию на Алымове? Он верил всему, что она говорила, и управлять им было так легко! Вот и расслабилась, вот и вляпалась в развод. Просто счастье, что он оказался таким благородным придурком – оставил ей все!

Или дело в том, что Лёня на двадцать лет старше? Опытнее? Дара не всегда понимала, когда он шутил, а когда говорил серьезно. И ей все больше казалось, что она просто забавляет его, как экзотическая дрессированная зверушка, которая порой шипит и может оцарапать, но пугается, стоит только хлопнуть сложенной газетой – отец так пугал кота, чтобы тот не лез на стол. Ну и ладно, забавляет так забавляет. Пусть. Лёня иной раз задавал ей странные вопросы, хотя в душу больше не лез. В один из вечеров он вдруг спросил, рассеянно поглаживая ее по спине:

– А скажи, детка, что бы ты сделала, если бы у тебя вдруг стало много денег?

– Очень много? Как у тебя?

– Ну, у меня не так уж и много.

– Да конечно!

– Ну, так на что бы потратилась?

– На театр!

– На что?

– Я бы завела театр! Музыкальный театр. Такой… шикарный! Настоящий. Сцена со всякими штуками – ну, чтобы взлетать вверх можно было, всякое такое. Оркестр, кордебалет. Ставили бы мюзиклы! «Кошки», «Чикаго»! Концерты можно было бы устраивать, джазовые вечера, приглашать кого-нибудь… Дайану Кролл, например! А? Как тебе идея?

– Здорово.

– Нет, правда?

– Правда. Я куплю тебе театр, если ты выйдешь за меня замуж.

– Что?

– Ты прекрасно расслышала. Мм, какая же у тебя кожа, просто атлас! Ну-ка, повернись, детка!

– Лёня! Ты это серьезно?

– Конечно, серьезно. Еще повернись…

– Ой…Что ты делаешь?!

– А на что это похоже? Ну как, ты согласна?

– Знаешь, очень трудно отказать… когда находишься в таком положении… ах…

Дара все равно не поверила – разыгрывает, как всегда! Он любил поставить ее в какую-нибудь идиотскую ситуацию, а потом долго донимал дурацкими насмешками, утверждая, что пытается воспитать в ней чувство юмора. Вот идиот! Но если он купит ей театр, пусть хоть ногами топчет! Вообще-то она и так согласилась бы замуж выйти. Кто же в здравом уме ему откажет-то?! Нет, все-таки он странный… Через неделю Лёня вручил ей кольцо, и Дара никак не могла успокоиться: значит, все это правда?! Все по-настоящему?! Она с трудом удерживалась, чтобы каждую секунду не любоваться бриллиантом, и хвасталась им направо и налево. Как удачно, что ей подвернулся Алымов! Она вспомнила его мрачное лицо и захихикала.

А Алымов против собственной воли тоже целый день вспоминал Дару – в самые неподходящие моменты. Он старался думать только об Асе, но бывшая жена без спросу влезала в его мысли, и он чертыхался, раздражаясь все больше и больше, и с нетерпением ждал антракта, когда должна была подъехать Ася. Но она не явилась. Ася вышла с работы вовремя, но в школьном дворе ее вдруг окликнули. Ася обернулась – кто еще там? И вдруг побежала сломя голову прямо по сугробам, и кинулась на шею, и стала целовать, бормоча: