Евгения Перова - Потому что люблю тебя

– Слава богу, ты жив, жив! Куда ж ты пропал-то? Я всю голову сломала! – потом отстранилась, вгляделась в неожиданно бородатую физиономию Эдика и спросила уже совсем другим тоном: – Ты где был все это время, придурок?!

– Ну ладно, прям сразу – придурок! Вечно ты… У меня такие проблемы, не представляешь!

– Это ты еще не знаешь, что такое настоящие проблемы! Пойдем!

Ася решительно потащила Эдика за рукав – еще не хватало, чтобы их увидел кто-нибудь из школы! Они сели в одном из ближних дворов на скамейку около качелей.

– Ну?

– Что ну-то? Говорю ж, проблемы.

– Эдик, что ты искал на даче? Это ты там пожар устроил?

– Какой еще пожар?

– Ты еще спроси: какая дача? А теперь никакой нет – сгорела.

– Не я это! Я и не был там вовсе! Ну, в смысле, не возвращался туда. Этот хмырь встрял, я и слинял.

– Как же, не возвращался! А коробочку где взял? Из-под чая? Что ты там пытался найти, а? Или нашел?

– Ну ладно, ладно! Не нашел ни черта. Думал поживиться. Мне ж долг отдавать надо было, не помнишь, что ли?

– Отдал? Долг-то? Или квартиры не хватило?

– Так половину брательник забрал, чтоб ему!

– Теперь ты еще и мне должен.

– Тебе-то за что?

– Ты совсем идиот? Я же говорю – дача сгорела. По твоей вине. А поджог точно был, следователь сказал. И браслетик твой там нашелся, между прочим.

– А я-то думал, где его потерял!

– Так хочется тебе врезать, сил нет.

– Ась, да я испугался! Мужик там этот мертвый, кругом мои отпечатки…

– Что ты искал?

– Да говорю ж, не нашел! Может, и не было. Наверно, перепутал.

– Еще раз: чего там не было?

– Ну что ты пристала! Ничего не было! Я помнил про какие-то монеты, думал, ценные, оказалось – фигня.

– Фигня – не фигня, тебе что за дело? Это – не твое! Воровать – преступление, поджигать – преступление. Просто не понимаю, что мне мешает сейчас же сдать тебя ментам.

Эдик даже подскочил:

– Ась, ты что? Я к ней за помощью, а она – сдать! Я вообще-то твой муж, забыла?

– Да какой ты мне муж, опомнись! Кстати. Я хочу развестись. Немедленно. Так что придется тебе со мной явиться в полицию. Я ж заявление подала, о том, что ты пропал.

– Какое еще заявление? Ты что, сдурела?

– Это я сдурела? Тебя нет почти год! Дачу сжег, из квартиры меня выкинул, не позвонил, не написал – что я должна была думать? Скажи спасибо, если в суд на тебя не подам! Еще подумаю.

– Ну ладно, ладно, разведемся, так и быть. Ась, только мне деньги нужны! Очень!

– Эдик, у тебя совесть есть?

– При чем тут совесть? Ася, ну пожалуйста! Мне всего-то пятьсот тысяч надо!

– Сколько?!

– Ну, триста, – сбавил Эдик и передернулся: – Черт, замерз совсем. Вот холодрыга! Ася, ну пожалуйста! Вопрос жизни и смерти, ты ж понимаешь.

– Ладно, подавись! Но сначала подпишешь бумаги на развод, понял?

– А у тебя сейчас нету хоть сколько-нибудь? А то прям край! Будь человеком!

Все просто замечательно, думала Ася, подходя к театру. Но где взять триста тысяч? Хотя… Тысяч сто двадцать у нее есть… Или сто пятьдесят? И куда, интересно, деваются деньги? Зарабатывает она неплохо, за квартиру не платит, на еду почти не тратится – Алымов дает, и даже слишком много. Нет, она, конечно, приоделась за это время. Надо же дресс-код поддерживать, да и перед Сергеем ей хотелось выглядеть получше. Правда, ее одежда его мало волновала, ему важнее было ее отсутствие.

Ну, и где деньги, Зин?

Конечно, раньше по выходным Ася совершала выезды не только в Архангельское или Коломенское, но и куда подальше: в Питер, Вологду, Новгород. Да и к родителям без подарков не приезжала, сестре помогала… Италия опять же. Вот деньги и уходили как вода сквозь пальцы. Да, какая-то она не экономная! Где ж взять еще сто пятьдесят тысяч? Может… может, у Веры Павловны попросить в долг? Обращаться за деньгами к Алымову Асе категорически не хотелось. Только-только все между ними наладилось, и вдруг она станет клянчить деньги. Что он подумает?

Алымов встретил ее сурово:

– Ася, ты же сказала, что ко второму действию подъедешь. А сейчас сколько? Я нервничал. Не надо было тогда обещать, раз ты не можешь…

– Ёж, ну не ворчи. Представляешь, Эдик объявился! Это с ним я застряла.

– Эдик? Вот это да! Ну и что он?

– Ой, это ужас какой-то! Конечно, пожар – его рук дело, как мы и думали. Он прямо не признался, но… А искал он какие-то монеты! Говорит, не нашел.

– А где ж он был все это время?

– Ты знаешь, я так толком и не поняла. Сначала по каким-то углам прятался – думал, его менты загребут. Потом у брата, что ли, жил. Наверняка, у какой-нибудь сердобольной девицы, пока не выгнала. А потом вообще какой-то маразм! Он поехал в Минск, к дяде. Хороший дядя, мы у него раз были. Старый совсем. И он Эдику какое-то ружье отдал, дорогое. Ну, дяде сто лет в обед, а этот-то! Он так и повез ружье – ни разрешения на оружие у него не было, ничего! Ну, его и замели на границе. Дальше как-то невнятно изложил: вроде он там чуть не два месяца отсидел. Короче, ружье отобрали. Как-то так.

– Черт знает что! В огороде бузина, а в Минске дядька. Ну, а с разводом-то как?

– Все хорошо. Мы через три дня встречаемся и подаем заявление.

– А почему не сразу? Зачем три дня ждать?

Ася молча хлопала глазами.

– Почему ты его отпустила?

– А что я могла сделать?

– Как – что? Взять за руку и привести к нам домой. Закрыть на ключ. А вдруг он не придет через три дня? Где он сейчас живет, ты знаешь?

– Я не спросила…

– А телефон? Есть у тебя его номер?

– Есть! – Ася быстро набрала вызов, послушала, и лицо ее вытянулось. – Ну да, это старый номер… У него уже другой, наверное…

– Не наверное, а точно. Ну, и как мы его найдем в случае чего?

– Да придет он, придет! Ему же деньги нужны.

Ася прикусила язык, но было уже поздно.

– Так, с этого места поподробнее. Какие деньги? Ты что, платишь ему за развод?! Ася?!

– Ну, он попросил… Ему надо… Не за развод, а так… взаймы…

– И сколько ж ему надо?

– Триста тысяч. Ты не думай, у меня половина есть! Я хотела… занять… у кого-нибудь…

– У кого, интересно. Триста тысяч – рублей? Или долларов?

– Каких… долларов?..

Она вдруг побелела и поехала со стула на пол.

– О, черт!

Сергей вскочил, подхватил Асю и плеснул ей в лицо воды из бутылки. Ася открыла полные ужаса глаза:

– Долларов?

– Ну прости меня, прости! Это шутка такая дурацкая. Конечно, рублей. Ты же не миллионерша, в самом-то деле! Успокойся, дорогая. Я дам тебе денег, а может, и так обойдется: я поговорю с адвокатом, он с тобой сходит, проследит, чтобы все по закону было, да и свидетель не помешает.

– Точно, он не придет. Вот сволочь! Заморочил мне голову! А я еще ему денег дала, дура. Немного, сколько было… Тысяч тридцать… А как обрадовалась, когда его увидела! Жив! А то я уже в морг как на работу ходила…

– В морг?

– Опознавать! Как какой труп подходящий, меня и вызывали…

– Почему ты мне не говорила?

– Да зачем… зачем тебя… вол… волнова-ать…

И Ася зарыдала, некрасиво сморщившись и распустив рот – слезы полились ручьями.

– Ах ты, господи…

Алымов усадил ее на колени, Ася обняла его за шею и плакала, как в детстве, горько и безудержно. Он и утешал ее, как ребенка:

– Ты моя маленькая, ты моя девочка… Обидели Асеньку злые люди… Горе мое луковое!

– А ты говорил – сча-астье! – обиженно протянула Ася, всхлипывая.

– Ты мое счастье, моя рёвушка-коровушка! Давай-ка умоемся, да?

Он умыл ее над раковиной – точно так же, как после пожара, но теперь Ася не дергалась. Она вдруг сдалась. Какие глупости – выдерживать фасон и водить Алымова на длинном поводке! Что он, собака, что ли? Он самый родной, самый любимый, единственный! И провались все пропадом.

Любимый и единственный озабоченно заглянул ей в глаза:

– Успокоилась? Прости, зря я на тебя так на-ехал. Может, еще ничего и не случится. Придет твой Эдик как миленький, и вы прекрасно разведетесь.

– Он вовсе не мой!

– Хорошо-хорошо! Ну что, поехали домой?

Конечно, Эдик не пришел.

Алымов не сказал Асе ни слова. Вот просто ни словечка. Делал вид, что ничего такого не случилось, хотя сам просто исстрадался: ведь это он во всем виноват. Если бы вел себя иначе, Ася не сбежала бы на целых тринадцать лет и не вышла бы замуж за этого идиота – Сергей уже знал, что ее свадьба состоялась через пару месяцев после его собственной. А раз виноват, значит, надо как-то исправлять – это Алымов понимал и уже начал действовать.

Ася слегка порыдала, пока его не было, и потом целый вечер смотрела на Сережу виноватыми глазами. Все это время в ней происходила какая-то концентрация любви, и Ася с трудом удерживалась, чтобы поминутно не прислоняться к нему, не дотрагиваться до него, не целовать склоненную шею – он учил текст очередной пьесы. Ася уселась рядом на диване и смотрела, как он шевелит губами, поднимает брови, откидывает пятерней волосы назад, – и вздыхала. Сергей сказал, не отрываясь от чтения:

– Ну, не вздыхай, не вздыхай. Все будет хорошо. Я сам займусь твоим Эдиком.

Ася не ответила, Алымов повернулся к ней и взглянул поверх очков:

– Не переживай, говорю.

И замолчал, увидев, какое у Аси лицо. Подвинулся ближе и обнял:

– Боже мой… Это так сильно?

– Да. – Она нервно улыбнулась. – Почти невыносимо.

Сергей прошептал, глядя в ее глаза, полные такой неимоверной любви, что у него перехватило дыхание:

– Ты же знаешь, дорогая, я не умею все это говорить. Но я так счастлив. Так благодарен…

Он целовал ее очень трепетно и нежно, как будто совершал некий ритуал: сначала висок, на котором билась тоненькая жилка, потом щеку, подбородок, мочку уха, закрытые глаза, кончик носа, уголок рта, шею… Наконец, коснулся ее губ. Ася ответила, и они долго целовались, словно пили с уст друг друга волшебный напиток и никак не могли насытиться. А потом так же нежно и долго любили друг друга.

– Поцелуйных дел мастер, вот ты кто, – вздохнула Ася, проводя рукой по его груди.

Сергей рассмеялся и накрыл ее руку своей:

– Так у меня ж черный пояс по этому делу, не знала?

– Тренировался много, да? – невинным тоном спросила Ася, другой рукой ухватив его за ухо. Но Алымов не поддался:

– Это ты меня научила, – серьезно сказал он. – Всему научила: поцелуям, нежности, любви. Всему.

Приближался Новый год, а с ним и новое испытание для Аси: первый выход с Алымовым в свет. Театр традиционно устраивал капустник, который обычно совпадал с днем рождения художественного руководителя: Валентин Георгиевич ухитрился появиться на свет как раз 31 декабря. Ася трусила заранее: она еще ни разу не общалась с Дедом, который, как уверял Сергей, ее прекрасно помнил и все время передавал приветы.

Ася волновалась так, что немели руки, и боялась смотреть по сторонам: все эти актрисы – такие шикарные, элегантные, раскованные! И хотя Сергей все время пел, что она тут самая красивая, Ася все равно дергалась. У нее в жизни не было такого дорогого платья и таких высоких каблуков! К тому же пришлось отказаться от привычного хвостика – ей сделали затейливую прическу, и Асе все время казалось, что она несет на голове кувшин с водой, который надо как-то ухитриться не расплескать. Да еще ей предстояло выдержать все в одиночку, потому что Алымов вместе с Саввой вел представление, и даже Вера Павловна не могла составить компанию, так как тоже была занята в одном из номеров.

– С тобой Ольга будет, жена Саввы, – утешал Алымов. – Ты с ней не знакома?

– Нет.

– Вот и познакомишься наконец.

Меньше всего на свете Ася мечтала познакомиться с женой Саввы, но делать было нечего. Ольга была тоже небольшого росточка – светловолосая, очень милая и простая. Алымов с Саввой, познакомив своих женщин, отправились за кулисы. Ольга улыбнулась:

– Вы совсем не такая, как я думала. И Сережа с вами другой. Очень сильно влюблен, светится весь. Слушай, а давай сразу на «ты»?

– Давай! Правда, светится? – обрадовалась Ася.

– А ты сама не видишь?

– Я никак не привыкну.

На сцене тем временем разворачивалось действо. Дед, наряженный в костюм Деда Мороза, сидел слева на маленьком кожаном диванчике и принимал поздравления. Столик, стоящий перед ним, уже ломился от даров, а вокруг постепенно образовывалась целая клумба из букетов и корзин с цветами. В глубине сцены стояла огромная елка, украшенная театральными масками, а по верхнему занавесу вилась надпись: «Поздравляем Деда со 150-летием!» – организаторы сложили все вместе: 74 года Валентина Георгиевича, 26 лет на посту художественного руководителя театра и 50 лет с начала творческой деятельности. Алымов с Саввой то и дело заставляли зал смеяться – они были очень хороши в паре: невозмутимый и элегантный Алымов в очках, сдвинутых на кончик носа, и нелепый Савва в смокинге не по росту.