На следующий день они разговаривали друг с другом чрезвычайно холодно и церемонно, но к концу недели оба изнемогли, и каждый решил, что сегодня вечером надо обязательно помириться. Ася готовила обед и поглядывала на часы, прикидывая, когда муж вернется с репетиции, а сама тоже репетировала покаянную речь. Но муж не явился ни в семь, ни в восемь, ни в полдевятого…

Когда наконец запиликал дверной звонок, Ася дошла до крайней степени волнения. Но за дверью оказался Савва, и Ася, увидев выражение его лица, вся побелела:

– Что? Сережа? Что с ним? В аварию попал? Он жив?

– Жив, жив, успокойся! Нет, не авария. Асенька, ты сядь. Вот водички выпей! Есть у тебя валокордин, что ли?

– В холодильнике…

Савва накапал ей валокордина, Ася послушно выпила.

– Савва, что случилось?

– Ася, ты соберись с силами. Потому что мало хорошего. Он уже уезжать собрался, а тут… В общем, ему какой-то дрянью в лицо плеснули.

– Какой… дрянью…

– Вроде бы кислотой. Но глаза целы, целы! И «Скорая» быстро приехала! – Савва с тревогой смотрел на Асю.

– Боже мой…

Она закрыла лицо руками. Потом встала:

– Я должна быть с ним. Ты отвезешь меня? Надо Вере Павловне позвонить.

– Уже едет, я звонил.

Почти всю дорогу Ася молчала, только раз сказала:

– А мы с ним как раз поссорились…

– Я знаю. Он говорил. Ася, ты зря его в чем-то подозреваешь, правда! Сережа тебе не изменяет.

– Да разве теперь это важно…

Все померкло перед случившейся бедой – Ася холодела, представляя, что должен чувствовать бедный Ёжа! А доктор сказал:

– Вашему мужу очень повезло!

– Повезло?! Как вы можете такое говорить?!

– Я объясню. Повезло, что это была кислота, а не щелочь. Повезло, что у него очень хорошая реакция, он сумел быстро увернуться, попало не так много, как могло бы. Глаза целы, нос цел, задеты только щека и шея. Еще повезло, что в толпе нашелся человек с медицинскими познаниями, который все сделал правильно – и очень кстати у кого-то оказалась с собой вода в бутылке. Он постарался смыть кислоту, потом делал ему массаж сердца – помог продержаться до приезда «Скорой».

– Зачем… массаж сердца?..

– У вашего мужа был болевой шок, сердце остановилось, поэтому он так долго был в реанимации. Мы его вытащили. Сердце у него хорошее, все будет в порядке.

– А что с лицом? Вы же знаете – он актер, для него это очень важно!

– Я знаю, кто такой Сергей Алымов. Мы сделали все, что могли. Пока. Надо будет посмотреть на результат. Возможно, понадобится еще пластическая операция. Даже наверно. Поражение относительно небольшое по площади, но достаточно сильное. В некоторых местах кислота проникла очень глубоко.

– Господи… Ему больно?

– Сейчас нет.

– Могу я увидеть его?

– Да, конечно. Но он пока без сознания.

Ася с тоской глядела на Сергея: пол-лица забинтовано, сам бледный до зелени, синяки под глазами, капельницы в венах… Бедный, бедный! Как он это перенесет?! Она поцеловала его в свободную от бинтов щеку – остро пахнуло какой-то медицинской химией, вытерла слезы и поехала домой, чтобы вернуться к Сереже завтра. Ася так боялась увидеть в глазах мужа отчаянье, но Сережа выглядел на удивление спокойным, даже улыбнулся ей уголком рта, потом поморщился.

– Больно?! – всполошилась Ася.

– Нет, – ответил он, еле двигая губами. – Я ж обезболивающим до ушей напичкан. Просто неудобно как-то. Губы, словно резиновые. Велели много не разговаривать. И тошнит все время. Дай мне попить!

Алымов долго пил клюквенный морс через трубочку, потом поднялся:

– Ты принесла пижаму? Помоги мне переодеться!

– Ёж, а тебе можно вставать-то?

– Ася, со мной все в полном порядке. Я вообще-то здоров, как бык. Давай!

Он с видимым облегчением переоделся, но потом улегся опять.

– Черт, голова кружится…

– Чего ты хочешь, ты ж только отошел от наркоза!

– Поганая штука, скажу тебе! Ну что, похож я на мумию? Прямо принц Египта!

– Сереженька…

– Ася, я все знаю, что случилось. Ты думала, я буду биться головой о стену, волосы рвать? Правда, и рвать-то нечего…

Ася только сейчас осознала, что Алымова обрили наголо.

– Ой, у тебя ухо так смешно торчит! Никогда не замечала, что ты лопоухий! Милый, я так рада, что ты мужественно это переносишь…

– Стараюсь. Вчера я, конечно…

– Что?

– Да не пугайся ты так! Ну, пережил несколько не самых лучших часов в своей жизни. Такая паника накатила. Подумал: вдруг я не смогу остаться в профессии?! Я другого-то ничего не умею! Как мы жить будем?

– Ёж, вот о чем ты сейчас думаешь? Тебе надо сначала поправиться!

– Ася, а о чем мне еще думать? Я же за вас отвечаю – за тебя и Ириску! В общем, я поразмышлял немного. Смотри: я же могу преподавать, правда? Какое-нибудь сценическое движение или еще что. Я, конечно, не пробовал, но почему бы и нет! Еще есть озвучка, да и мой английский может на что-то сгодиться, как ты думаешь?

– Я думаю, что люблю тебя! Можно поцелую?

– Нужно! Только ты осторожно, ладно?

Ася долго целовала его бледную щеку, лоб, закрытые глаза – из одного вдруг выкатилась слеза, и Ася поймала ее губами.

– Ты знаешь, о чем я больше всего сокрушаюсь?

– О чем?

– Что никого мне не показали – ни маму, ни отца, ни Сашу Синицкого. Вроде как клиническая смерть была, а толку никакого. Говорят, все видят коридор света, родных… А я, видно, недостоин.

– Ёж…

– Ася, да я же шучу, ну что ты?! Лучше скажи, как там Ириска?

– Хорошо. – Ася украдкой вытерла слезы. – Ее Вера Павловна сейчас пасет. Может, привезти к тебе?

– Нет, ни за что! Ася, не вздумай пугать ребенка!

– Этого ребенка ничего не испугается. Наша же дочь, ты что!

– Все равно не надо. Я просто боюсь думать, как она отреагирует на мою покореженную физиономию!

– Ёж, она маленькая, она все по-другому воспринимает. Я ее подготовлю, не волнуйся.

– А Дед как?

– Переживает! Хотел приехать. Можно?

– Дед пусть приедет. Увидит меня сначала в бинтах, потом легче перенесет. А тетка как сама захочет. Привези мне еще какой-нибудь одеколон, ладно? А то все время чувствую эту кислотную вонь.

– Да от тебя вовсе не пахнет кислотой!

– Я знаю! Это внутри меня. Противно очень.

– Хочешь, принесу тебе свои духи? Будешь нюхать, когда невмоготу. А то начнешь поливаться одеколоном, все сестры разбегутся.

Алымов усмехнулся:

– Ладно, давай духи. Даже лучше – тобой будет пахнуть.

– Ёж, а я ведь почувствовала, когда это случилось, представляешь?

– Правда?

– Так странно! Я суп варила. И вдруг резкая боль – там же, где у тебя: щека, шея. Я решила, что меня паром обожгло. Побежала в ванну, стала умываться холодной водой – и вдруг все прошло. Ни боли, ничего. Щека как щека, даже не красная. Это в начале седьмого было. Я на часы посматривала, тебя ждала.

– Да, в начале седьмого, верно! Я вышел после репетиции, а там уже народ толпится перед началом спектакля. Увидели – стали подходить за автографами. Потом шагнул к машине, и тут… Нет, не хочу вспоминать! – Стоило ему только закрыть глаза, как он видел эту склянку с кислотой, летящую прямо в лицо. Какое, к черту, мужество?!

Через пару дней в больницу прибыл Дед – вместе с Асей, один не решился. Уезжали они тоже вместе, и Валентин Георгиевич так вздыхал и сопел, что Ася решительно настояла, чтобы он заехал повидаться с правнучкой. Но первой его встретила Вера Павловна.

– Рыжая! И ты здесь! Ну, конечно, я мог бы и догадаться!

Ася покосилась на Деда, потом на Веру и тихонько ускользнула в детскую.

– Ну, здравствуй, что ли! – Дед распахнул объятия.

Вера, заплакав, прильнула к нему:

– Валечка, какое несчастье-то! Как там наш мальчик?

– А! Вся рожа замотана, ничего не поймешь! Но глаза хорошие. Держится, как кремень. Рыжая, ты уж не плачь, а то я тоже зареву!

Они затихли в объятиях друг друга, потом Вера попыталась отпихнуть Валентина Георгиевича:

– Ты руки-то не распускай!

– Жалко тебе? Когда еще доведется потискать!

– Оставь меня в покое! Я порядочная женщина!

– Ты самая беспорядочная из всех, кого я знаю. Ну, дай хоть ручку поцелую! Во-от они, мои любимые лапки… Вера, зачем мы развелись, а?

– Не знаю я, Валь! Ничего я не знаю…

Дед целый вечер нянчился с Ириской и просидел допоздна, так что Ася стала было уговаривать его переночевать, но он отказался:

– Зачем я буду вам мешаться, еще не хватало! Нет уж, поеду восвояси.

– Ой, и мне пора! Валентин, ты меня подвезешь? – поднялась Вера Павловна, а Ася постаралась скрыть улыбку: все их наивные ухищрения были видны как на ладони.

– Ну что, к тебе или ко мне? – первым делом спросил Валентин Георгиевич, усевшись в такси. Вера промолчала, и он назвал таксисту свой адрес, а потом обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Она вздохнула и положила голову ему на грудь.

– Я скучал, – признался Валентин. – Когда мы с тобой последний раз виделись-то?

– Виделись или обнимались?

– Виделись недавно, я помню. Опять поругались. И чего это мы все время ругаемся, а, Вер? А обнимались вообще… сто лет назад. Рыжая… Ты совсем не меняешься… Хрупкая такая, ребрышки наперечет… Так тела и не набрала…

– Где надо, все есть!

– Это точно…

– Веди себя прилично! – Вера отпихнула настойчивую руку Валентина. – Ты что?! Ну, вообще!

– Когда это я вел себя прилично?! Вер, возвращайся, а? Что нам теперь делить-то? От жизни вон всего ничего осталось.

– Так мы вроде к тебе и едем, разве нет?

– А это что означает?

– То и означает. Ты лучше скажи, как бы нам денежек Асе подкинуть? Дорого нынче болеть, сам знаешь.

– Она говорит – пока есть.

– Да щепетильная слишком! Сережа, конечно, в последнее время хорошо зарабатывал, но сейчас-то неизвестно, когда сможет…

– Если вообще сможет.

– И я об этом! А еще пластика впереди, да наверняка не одна. Ой, горе! Бедный, бедный наш мальчик…

– Горе, – вздохнул и Дед.

На следующий день Вера Павловна так щебетала и порхала, что Ася не выдержала и спросила:

– Ну что? Как у вас с Валентином Георгиевичем?

– Ах, и не спрашивай! Сама трепещу! Говорит: давай опять поженимся! Представляешь? Второй раз на смех людям!

– Верочка, да почему? Все только рады будут за вас!

– И правда, какой смех? Одни слезы! С ума сошли на старости лет! Хотя, ты знаешь, он еще вполне ничего. Я даже не ожидала. Так у нас все бодренько получилось! Мне, конечно, постараться пришлось, но в целом…

– Ой, только не надо подробностей!

– Да-а… Ты смотри, что у нас с ним происходит! Прямо четвертый сон Веры Павловны…

– Почему – четвертый?

– Да мы же с ним четвертый раз сходимся! Первый раз – мне всего лет двадцать было, студентка. А он жену недавно потерял. Ну, я утешала. Так и доутешалась до аборта. Потом лет через семь встретились. Тут уж он за мной побегал. Поженились. А потом…

Она замолчала и опустила голову. Ася погладила ее по руке:

– Я знаю, что потом, Сережа рассказывал. Мне так жаль вашу девочку! И вас с Валентином Георгиевичем!

– Сережик-то и спас меня. А я – его. Чуть не умер мальчик, представляешь? У Ларочки молоко пропало, а она все кормила. Пустую грудь давала. Ребенок плачет, вес не набирает. А она никак понять не может, в чем дело. Меня как раз из больницы выписали, я и стала кормить. У меня-то молока было – залейся! А Лара начала психовать, что мы у нее ребенка отбираем. Потому и сбежала сразу, как только отец ее умер. А я чуть с ума не сошла без мальчика! Валентин у Лары в ногах валялся, умолял, чтобы разрешила нам Сереженьку видеть. В общем, все бразильские сериалы отдыхают.

– Кошмар какой…

– А потом мы с Валентином разбежались. А все характер мой дурацкий! Фыр-фыр, восемь дыр! Пытались раз сойтись, не вышло ничего. Всё обидами считались. Пока считались, жизнь-то и прошла.

– Верочка, а вдруг сейчас получится?

– Да сейчас и деваться-то некуда. Кому мы нужны, два старика? Только друг другу.

– Мамочка, вы нам нужны! И никакая вы не старуха! Роскошная женщина!

– На том стою. Знаешь, как говорят: маленькая собачка до старости щенок. Вот я такая и есть шавочка. Но как хвостиком ни виляй, время-то идет, чтоб ему! Мне уж почти семьдесят. Последнему любовнику заливала, что пятьдесят. Верил. Если б узнал, кондрашка хватила бы – ему-то всего сорок пять!

– Вера Павловна! Вы совершенно невозможная!

Вера сидела, задумавшись и отставив руку с дымящейся сигареткой, а Ася рассматривала ее: и правда, трудно понять, сколько лет этой удивительной женщине. И ведь далеко не красавица – но столько в ней энергии, жизненной силы, влекущей женственности! Рыжие, почти красные волосы, очень коротко и стильно подстриженные, яркие карие глаза, бледная кожа, которую совсем не портят морщинки и многочисленные россыпи веснушек, выразительный рот. Сухощавая, но все на месте – грудь, бедра, талия как у девушки! Возраст выдавали только шея, благоразумно прикрытая кокетливым шарфиком, и руки – удивительно маленькие и изящные, украшенные модным маникюром и целой коллекцией перстней. Никаких других украшений Вера Павловна не признавала.